Когда нам с Софией исполнилось шестнадцать, более старшие девочки начали одна за другой покидать школу. Обратно доходили вести о помолвках и свадьбах, и мы заволновались. Одно дело — мечтать о возлюбленном, и совсем другое — в действительности стать чьей-то женой. Мама начала писать о Калькутте и новых нарядах, которые мне понадобятся. Ее письма порой напоминали списки необходимых юной леди умений и танцевальных па. «Быть может, — спрашивала она, — ты готова войти в общество?» У меня сердце таяло в груди. Спустя все эти годы, похоже, мама наконец захотела, чтобы я снова жила с ней и майором Крейги. Представить только: я опять буду жить в семье! Закрывая глаза, я прямо-таки ощущала жар индийского солнца.

В конце октября я узнала, что мама приедет в Бат и сама заберет меня в Индию.


«Отплываю из Калькутты 2 ноября 1836 года. Прибуду в Бат, если будет на то воля Божья, к началу мая 1837-го. Мы чудесно проведем время — ты и я».


В изумлении я перечитала письмо.

— Подумать только: мама будет здесь, в Бате!

Когда я показала письмо Софии, она меня обняла.

— Я так за тебя рада! Твоя мать обо всем позаботится.

— А как же ты? — спросила я в тревоге.

— Обо мне не беспокойся, — ответила она беззаботно. — Мой первый выезд в свет, вероятно, состоится в Лондоне или Челтенхеме.

Услышав это, я вытаращила глаза.

— В самом деле?!

— Вот и договорились, — сказала София.

Несколько мгновений мы серьезно глядели друг на дружку, а потом нас обеих вдруг затрясло от нервного смеха.

Хлопнув в ладоши, я церемонно поклонилась, словно кавалер на торжественном балу:

— Разрешите пригласить вас на танец?

София взмахнула юбками.

— Я буду думать о вас всякий раз, танцуя менуэт!

Мы пустились в пляс по спальне и танцевали до головокружения, пока не повалились на кровати. Вечером, когда погасили свет, мы с ней обменялись специально сшитыми платками. Тот, что я подарила Софии, был украшен нашими сплетенными инициалами; ее платок был с вышитым в углу слоником. Мы сидели в темноте, прижавшись друг к другу, и обещали писать письма, что бы с нами ни происходило.

Глава 6

Все утро я чутко прислушивалась. На протяжении предыдущих месяцев я тщательно отслеживала мамино путешествие на страницах географического атласа — из Бенгальского залива через Индийский океан, вокруг мыса Доброй Надежды. Я даже прочертила на карте ее путь из Грэйвсенда в Бат. София как раз закончила укладывать мне волосы, когда к дверям школы подъехал экипаж. Выглянув в окно, мы увидели красивую даму в пышном облаке розового шелка, которая поправляла шляпку и разглаживала платье. Сердце качнулось, будто маятник. «Мама!» — подумала я, представляя, как тепло она меня сейчас обнимет, как обрадуется. «Да, моя мама», — подумала я затем, припоминая мои оставшиеся без ответа письма и следы грязных пальцев на ее чистейшем подоле. В этот миг я поняла, что привыкла думать о ней как о существе, чрезвычайно от меня далеком, которого невозможно коснуться, а не как о человеке из плоти и крови.

— Она очень похожа на тебя, — заметила София.

— Ничего подобного! — отрезала я.

София удивленно приподняла бровь. Мы обе не ожидали такого моего ответа.

У той женщины были темные волосы, как у меня, и глаза. Но карие у нее глаза или синие? Усевшись к зеркалу, я вгляделась в свое отражение. Минуту назад я видела в зеркале утонченную молодую даму, но сейчас на меня смотрела глупенькая девочка со взрослой прической, которая смотрелась нелепо.

София все утро укладывала мне волосы по последней моде. От пробора спускались по бокам две широкие пряди, которые были подхвачены и подняты возле ушей наверх, а остальные волосы собраны в узел на затылке. Я взволнованно бросилась поправлять произведение моей подруги, но София остановила меня, улыбнувшись:

— Ты выглядишь совсем взрослой. Мать тебя просто не узнает.


На первом этаже дверь в гостиную была распахнута настежь; я так и ринулась туда — и с разгону столкнулась с матерью. В волнении обняв, я расцеловала ее в обе щеки. На миг приобняв меня, она тут же отстранилась.

Удерживая на расстоянии вытянутой руки, она окинула меня оценивающим взглядом.

— Моя дорогая детка, — проговорила она. — А что это ты сотворила с волосами?

Я не нашлась с ответом, но на выручку пришли обе мисс Олдридж, наперебой заговорили о путешествии, погоде и чашке чаю. На стол был выставлен чайный прибор тонкого фарфора и подано печенье. Пока сестры спорили, кому ухаживать за гостьей, мать уселась и сняла шляпку.

К моему изумлению, ее прическа была точной копией моей, только в узел на затылке были вставлены розовые искусственные цветы!

Я оглядела ее критическим взглядом. Платье и шляпка были такие новые — прямо-таки скрипели. Ткани на платье пошло просто уйма, с этими широченными, суживающимися книзу рукавами и гофрированным воротом. Туфли со шляпкой и те были сделаны из того же розового шелка. А глаза у нее карие, заметила я, не синие.

«Если я для тебя недостаточно хороша, — подумала я, — то и ты мне не годишься».

— Путешествие было просто ужасно, — сказала она. — Вы себе даже представить не можете. Но зато мы хотя бы здесь позволим себе немного развлечься, прежде чем вернуться в Индию. Я сняла очаровательный номер в гостинице. Один из лучших.

Старшая мисс Олдридж кашлянула.

— Сейчас только май, миссис Крейги. А учебный год заканчивается в июне.

Мать нахмурилась, затем обвела рукой мое платье и туфли:

— Но нам так много всего надо успеть. Боже мой, детка, ты только посмотри на себя!

— Но, мама!.. — взмолилась я, думая о Софии. Если я покину школу прямо сейчас, мы с ней, вероятно, уже больше никогда не увидимся.

— Хорошо, — решила она. — Ты можешь завершить учение, но жить будешь со мной в гостинице.

Пока пили чай, она щебетала о своих спутниках в путешествии, о собственных впечатлениях от Бата, об очаровательном знакомом господине, который подыскал для нее этот чудесный номер в гостинице. Две мисс Олдридж то и дело пытались вставить словечко о моем обучении в школе, но мама просто кивала в ответ и начинала говорить о другом.

— Я с удовольствием покажу тебе город, — предложила я. — Я бывала в бювете, а еще тут есть аббатство и ванны.

— В бальных залах ты не была? — заинтересовалась она.

— Девочке всего семнадцать, — вежливо указала мисс Олдридж.

— Да, в самом деле, — согласилась мама.


В тот же день мы с мамой в карете отправились на новую квартиру; гостиница стояла на площади Серкус, и это было одним из самых модных мест в городе. Мама уговорилась с сестрами Олдридж, что мне дадут несколько дней на то, чтобы собрать вещи и попрощаться с девочками, а в субботу утром за мной прибудет экипаж.

— Бедная детка, столько лет просидеть взаперти с этими ужасными старыми девами, — пожалела меня мама, едва мы вышли из здания школы.

Красивая модная площадь была запружена экипажами; на тротуарах знакомые обменивались улыбками и поклонами. Мама вертела головой, тянула шею, стремясь все увидеть и охватить. Мы объехали площадь по кругу, и она велела вознице объехать ее еще раз.

В снятом ею номере оказались огромная гостиная, две спальни, столовая и комната для прислуги. Мама раскинула руки, словно желая заключить в объятия все это великолепие, затем обратила внимание на меня.

— Непременно расскажи, какова последняя мода в Бате. И каковы тут молодые люди? — Тут она засмеялась: — Ну конечно, на этот вопрос ты не ответишь. Пока что. Поэтому расскажи про эту свою школу. Хотя Бог свидетель: тебе впихнули в голову слишком много знаний, чтобы это пошло на пользу.

Я открыла рот, чтобы ответить, но мама уже занималась другим — составляла длинный список нужных вещей.

— А, да, туфли, разумеется, и по крайней мере три платья. Как там у тебя с нижними юбками?

Подняв подол, я предъявила юбки.

— Ах ты боже мой! Вовсе необязательно показывать.

Она была красивая женщина; это было очевидно. В своем стареньком детском платьишке и залатанных нижних юбках рядом с ней я чувствовала себя жалко.

— Тебе всегда нравилось оголяться, — заметила мать с неудовольствием.

«Неправда, — подумала я. — А если и правда, то мне тогда было всего-навсего шесть лет». Я глядела на эту красивую даму, которая заявляла, что она — моя мать. Да может быть, она и не мать мне вовсе, а самозванка?


Не прошло и недели после ее приезда, как мама затеяла званый вечер.

— Считай это репетицией, — сказала она мне.

Поскольку мои новые платья еще не были готовы, мама выделила мне свое, самое скромное — из бледного муслина с узором из веточек, с закрытой шеей. Его предполагалось надеть на новый корсет с несметным количеством вставленных косточек. Мамина горничная полчаса его на мне шнуровала, а когда сверху надели платье, оказалось, что грудь у меня вся наружу. Я в смятении уставилась на свое отражение в зеркале. На маме платье смотрелось совершенно девическим, а на мне оно выглядело совсем по-другому.

— Да уж, формы у тебя необыкновенно богатые, — заметила мама. — Понять не могу: откуда что взялось? — И она похлопала себя по бокам; сама-то она была худенькой и хрупкой.

Поправив складки муслина на шее, она приколола к краю выреза шелковую розу.

— Что бы ты ни делала, не дыши слишком глубоко.

— Но, мама…

Договорить я не успела — в дверь позвонили. Послав мне воздушный поцелуй, мама пошла встречать гостей, и я неохотно последовала за ней.