Первое указание, которое дала Стелла Родиону, — забрать Стасины картины из дома Михальских, чтобы Чон не вздумал ими распорядиться по-своему. «Если они, конечно, представляют какую-то ценность», — добавила она. Родя горячо заверил, что вещи Стаси — прекрасны, что она не выставлялась исключительно из-за собственной беспечности. А в кругу настоящих художников ее имя было хорошо известно.

— Вот и отлично, — сказала Стелла, — значит, тем более их надо забрать.

Родя немедленно выполнил это требование.

Время от времени он навещал Стеллу на даче, они подолгу разговаривали, и эти разговоры, воспоминания о Стасе очень их сблизили. Роде нравилось, что теперь ему есть кому подчиняться. После того как Саша Руденко случайно увидел Стеллу на Родионовой даче, решено было, что она переберется в Москву. Родя в два счета уговорил своего отца отдохнуть на даче. Отправил старика, а Стеллу перевез к себе. Вскоре после этого она открылась во всем и Стефану. Теперь их было трое, посвященных в тайну будущего возмездия. Но Стелла, приглядевшись к брату внимательно, стала жаловаться Родиону, что не находит в нем той твердости, которая необходима для задуманного.

— Ты можешь во всем рассчитывать на меня, — заверил Родя, которому решительная Стелла нравилась все больше и больше. И то, что они затевали, увлекало его, как какая-то азартная игра. Трех месяцев не прошло, как образ Стаси потускнел в его памяти. Он даже втайне досадовал на старую подругу, почему она оказалась такой слабой?


Что касается Стефана, влияние Стеллы на него было не таким серьезным, как она на то рассчитывала. Первые их встречи прошли в разговорах о Стасе. Стефан сначала был так сильно поражен обретением новой сестры, что изо всех сил пытался обнаружить в ней не только внешнее сходство со Стасей. Он чувствовал, что Стелла так же сильно любила Стасю, как и он, и это не могло не расположить его к сестре. Они были такими разными, но, может быть, поэтому и потянулись друг к другу. Стелле хотелось опекать Стасю, Стасе — чувствовать возле себя родную душу. Но Стелла чувствовала, что Стася не такая уж слабая, как кажется. Возможно, в ее слабости крылась и сила, которая так сильно привлекла Стеллу. Стася умела прощать людей, оправдывать их, любить их со всеми слабостями и недостатками. Стелла прощать не умела, не хотела. Она не могла простить отцу жестокого обращения с матерью, которую он не смог простить, и тем более не могла простить Чона.

Каждая новая встреча со Стеллой приносила Стефану разочарование. В конце концов он понял, в чем была главная разница между сестрами — Стася была настоящим художником, чутким к любым явлениям жизни, влюбленным в ее красоту и даже в неизбежную боль существования на земле; Стелла тоже была неплохим рисовальщиком, но из своего дара она сделала ремесло, которое позволило ей зарабатывать хорошие деньги. Стася была куда более глубоким и даже умным человеком, чем Стелла с ее рассудочным романтизмом, который, скорее всего, и подвигнул ее на мысли о мести.

Стелла была призвана повелевать людьми, к этому ее приучил обожаемый ею отчим. Стася всегда была готова подчиняться людям и обстоятельствам, пока от нее не требовали совершить бесчестный поступок, на который она была не способна. В понятиях Стеллы категории честного и бесчестного не было. Она просто действовала так, как считала нужным, а главное, не могла допустить мысли, что кто-то может перехитрить ее. Возможно, гибель Стаси она рассматривала как лично принесенный ей ущерб, с которым гордость не позволяла ей смириться. В сущности, она больше была похожа на Зару, думал Стефан, чем на родную сестру. Но Зара, по крайней мере, была человеком страстей, способным ради любви на бесчестные поступки. В какой-то степени в глазах Стефана это ее оправдывало. Стелла же ничем жертвовать не собиралась. Сила была на ее стороне: она знала о своих врагах многое, а они о ней — ничего.

Стефан не чувствовал себя способным к той утонченной мести, которую навязала ему Стелла, но пока ничего ей об этом не говорил. Ему сейчас больше всего хотелось бросить все и уехать к Переверзеву. Он боялся, что Стелла догадается, что он по-своему жалеет Чона, причинившего ему столько горя. Но Стелла все-таки имела на него какое-то влияние, и он старательно скрывал свои чувства.

Стефан попросил Родю нарисовать ему портрет Стеллы. Он представлял, что это будет портрет Стаси. Стелла согласилась попозировать, и Родион сделал несколько набросков углем и сангиной. Показал их Стефану. То же лицо, те же волосы, те же руки… Но в глазах Стеллы — холодная, беспощадная мысль, в повороте головы — сдержанная злость потревоженного животного, жесткая складка губ, сжатые в кулаки руки… Стефан ничего, конечно, не говорил Стелле о своем разочаровании, но она это чувствовала и в ответ сама все больше и больше остывала к брату, но зато сильнее привязывалась к Родиону, который ловил каждое ее слово и готов был сделать для нее все, что угодно.

— Скажи, если Стеф возьмет и выйдет из игры, — сказала она Родиону однажды, — ты сможешь занять его место?

— Как скажешь.

— Стеф мне нужен хотя бы на день свадьбы этой парочки, а остальное мы могли бы доделать с тобой.

— Что именно? Ты уже знаешь?

— Нет. Нас поведут обстоятельства. Но я обязана с ними покончить.

— В смысле убить? — испуганно спросил Родя.

— Почему обязательно убить? Я должна их духовно уничтожить. Ты мне в этом деле помощник?

— Положись на меня, — ответил Родион.

Глава 45

Свадьба

Всю жизнь Чон и Зара считали себя личностями, способными навязать другим людям свою волю, свое видение мира, свою манеру поведения. Но теперь в этом отлаженном механизме воздействия на более слабых духом произошел сбой. Оба ощутили его как крушение каких-то идеалов. Они понимали, что безумием и вызовом здравому смыслу было назначать свадьбу, пока не прошло по крайней мере года со дня смерти Стаси, но также понимали, что не принять этот вызов невозможно, сделать уступку общественному мнению — немыслимо, иначе они перестанут быть в глазах друг друга тем, кем были до сих пор.

Понимали они также, что обзванивать прежних знакомых Чона и приглашать их на скоропалительную свадьбу бесполезно — наверняка последует отказ. И Стефан не советовал им этого делать. И самим им, честно говоря, не хотелось видеть толпу народа, которую прежде собирал Чон. Стефан пригласил Родиона, Родя позвал малознакомого Чону Сашу Руденко. Они и были свидетелями.

В толпе невест, ожидающих приглашения на регистрацию брака, Зара была самой прекрасной в белом платье с кринолином и низким, обшитым мелкими бусинами лифом, с белыми кружевными перчатками до локтя и черными распущенными волосами, на которых белел венок из живых гвоздик.

Чон надел тот же темно-серый костюм и ту же светлую рубашку, в которых был недавно на кладбище.

Когда они вернулись домой, стало ясно, что, если бы не Саша, никакого домашнего торжества не получилось бы.

Саша прежде не бывал в этом доме. Ему приходилось выступать в роли сторожа во многих прекрасных дачных хоромах, но такого романтического особняка он еще не видал.

Пока Стеф и Родион возились в саду с шашлыками, Зара и Чон повели Сашу осматривать дом. Детское восхищение Саши мало-помалу передалось и им.

— Какое замечательное жилище! — восклицал то и дело Саша. — Оно напоминает старый английский замок с привидениями… Скажите, привидения здесь водятся?

— Одно водится, — добродушно сказал Чон. — И оно перед тобою, брат!

— Эх, мне бы малость пожить в таком доме… да я бы стихи километрами писал.

— А за чем дело стало, — чуть ли не хором подхватили Чон и Зара. — Живи у нас. Стефан собирается нас покинуть на неизвестное время, хочет поехать к Пашке Переверзеву. Нам одним будет скучновато в таком огромном доме.

— В самом деле, ребята? Но я уже вроде нанялся к одному прозаику в сторожа…

— Откажи ему. Поверь, здесь тебе будет здорово. Парк рядом. Там белочки прямо из рук корм едят. Будешь Терру прогуливать по парку, она это любит, — сказал Чон.

— Выбирай себе любую комнату. После отъезда Стефа можешь занять второй этаж, — поддержала мужа Зара.

— Вы серьезно говорите или просто от хорошего настроения?

— Чон, я говорю серьезно, — повернулась к мужу Зара.

— И я. Честно. Ты славный парень. Втроем нам будет веселее. Пойдем на второй этаж.

Они поднялись в бывшую Стасину мастерскую.

— Ну что, нравится тебе здесь?

— Еще бы! — осматриваясь, сказал Саша. — Ребята, я согласен. Спасибо вам.

— Это тебе спасибо, — снова в один голос сказали новоиспеченные супруги.

— Эй, вы там! — послышался голос Стефана из сада. — Тащите вино. У нас тут все готово.

— Павел, ступай помоги им накрыть столик в саду, — сказала Зара. Ей казалось, что Чон пребывает в довольно бодром настроении, и она радовалась этому.

Чон спустился вниз, а они с Сашей вышли на веранду.

Стояла золотая осень. Деревья почти сбросили листву, но в постепенно темнеющем воздухе еще кружились темно-бордовые листья яблонь и золотистые листочки берез. От костерка в глубине сада уютно тянуло дымом. Видно было, как Чон внизу тащит раскладной столик. Отцвели розы. В осеннем саду царили покой и умиротворение.

— Ну что ж, я остаюсь, — сказал Саша. — Только вещички перетащу.

Зара в порыве непонятной ему признательности горячо пожала ему руку. Они спустились в сад. Родион уже сбрызгивал вином кусочки мяса на шампурах.

— Ну что, железно с тобой договорились? — спросил Чон Сашу.

— О чем это вы? — подал голос Стефан.

— Я предложил Саше погостить у нас, пока ты не вернешься, — сказал Чон.

— Думаю, Сашино гостевание затянется на очень большой срок, — ответил Стефан. — Год-другой хочу побыть вдали от столицы. Недоело все тут. Живи, брат, не сомневайся.