— Ты собирал обо мне досье? — усмехнулась Лиза. — А почему говоришь об этом только сейчас?

— Только после того, как понял, что ты и Кейко — одно лицо. До этого не было никакой нужды. Ты помнишь, все было слишком быстро.

— Ты ведь не помнил меня, — даже не спросила, а почти утвердительно сказала Лиза.

— Не помнил, — не стал отрицать Алексей. — Та девушка была смутным воспоминанием, и ты не была на нее похожа. Ты была другой, совсем другой, непонятной. Вроде бы жесткой и в то же время нежной, с одной стороны зацикленной на вещах, а с другой — рассуждающей о чем-то другом, о чем-то большем.

Лиза не понимала, как реагировать на эти слова, она отдавала себе отчет, что наивная девушка семилетней давности была случайным эпизодом, и все же была огорчена, услышав это от Корнилова, но одновременно была рада его оценке себя настоящей.

— А я помнила тебя, не вспоминала каждую минуту, но помнила, конечно. Тот вечер, та ночь, мне казалось, что я делаю правильные шаги во взрослой жизни, — Лиза грустно усмехнулась.

— Тебе было плохо, и ты была совсем одна, а потом узнала, что не можешь иметь детей, — проговорил Алексей, было невыносимо жаль Лизу, ее глаза потухли при воспоминаниях о тех днях, а плечи ссутулились, ему так хотелось обнять ее, прижать к себе, а он мог только неуклюже гладить ее по животу.

— Я долгие семь лет думала, что у меня ничтожно мало шансов завести ребенка, поэтому ты понимаешь, какое для меня чудо то, что сейчас происходит? — Лиза всеми силами старалась уйти от тяжелого разговора. Вновь словно наяву вставали картины той холодной и снежной зимы: боль, мрачные стены больницы, бесконечные мысли о том, как в ее теле мог расти ребенок, катастрофа с аргентинскими варрантами, уход из «Брокер-Инвеста», страх разоблачения, связь с Кулешовым. Секреты, боль и грязь.

— Лиза, не отстраняйся от меня. Ты сейчас делаешь то же, в чем обвиняла меня, — укорил ее Алексей.

— Я не могу, не хочу говорить об этом! — Лиза встала и отошла в дальний угол комнаты, передвинула вазу с цветами, стоявшую на столе, включила, а потом выключила верхний свет.

— Мы должны поговорить об этом, — чуть повысил голос Корнилов. — Не уходи от меня и от разговора. Я знаю все, что произошло после, и не осуждаю тебя. Не имею права, понимаю, в какой ад превратилась твоя жизнь.

Понимал ли он? Мог ли понять? Хотел ли? Лиза не знала, но в одном Алексей был абсолютно прав — у них не было даже намека на будущее, если они не желали делиться своим прошлым. Она села в кресло, отодвинув его подальше, словно не желая испытывать никакого контакта с Алексеем в минуты воспоминаний о тех днях, когда почти потеряла себя, не желая чувствовать его отвращение и отстраненность.

— Тогда в ту ночь с тобой все было чудесно, как я мечтала, планировала, я тогда планировала каждый свой шаг и к нынешним тридцати годам должна была сидеть в кресле как минимум руководителя подразделения компании типа ВТБ-Капитала. Я думала, что ночь с кем-то вроде тебя — отличное решение проблемы с моей затянувшейся невинностью, — Лиза улыбнулась, было так странно вспоминать юную себя, словно прошло не семь лет, а целая жизнь. — Для личного в моей жизни было отведено время после тридцати, до этого я должна была сделать диссертацию и MBA, поработать где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке, стать по-настоящему классным финансистом. Я верила, что у меня это получится, и все делала для этого. Одна из моих однокурсниц сейчас руководит инвестиционным направлением Дойче-банка в России, другая — интернет-трейдером «Тройки-диалог». Я хотела того же и, наверное, смогла бы, — Лиза давно уже не сожалела о своей несостоявшейся карьере, но в эту минуту вспомнила все свое горе от рухнувших надежд. — Я стремительно бежала вперед, а, упав, оказалась слишком слабой, чтобы встать. Знаешь, я даже подумать не могла, что потеря ребенка и эти жуткие слова, что никогда мне не стать матерью, произведут такое впечатление на меня. Я ведь тогда не хотела детей, не думала о них, злилась, слыша детский плач в самолетах, и просила меня пересадить от орущего младенца. А потом вдруг, раз — и рассыпалась на куски, — Лиза замолчала, встала, отошла к окну. Странно, когда она в первый раз после долгих лет молчания рассказывала свою историю Кате, каждое слово давалось с неимоверным трудом, а сейчас, наоборот, говорила легко. Лиза не понимала, что испытывает Алексей, как относится к ее рассказу, она даже не знала, хочет ли это понять.

— Лиза, подойди ко мне, — тихо позвал ее Корнилов, — Сядь рядом, — ему было больно смотреть на Лизу, видеть его грусть, сожаление, вину в каждом слове.

— Я не могу, — глядя в темноту за окном, ответила Лиза. — Не могу говорить об этом и смотреть на тебя. Мне кажется, после того, как я закончу, все будет совсем по-другому, и у нас с тобой и с малышом не будет ни одного шанса.

— Лиза, прекрати и подойди ко мне, — чуть повысил голос Алексей. — Я должен был бы обнять тебя и заставить закончить этот рассказ, а я не могу. Могу только просить тебя говорить об этом и быть рядом со мной.

Лиза стояла, не шелохнувшись, и молчала.

— Ты противоречишь сама себе, — бросил Алексей. — Просишь от меня то, что не готова сделать сама.

Что ж, он прав, — подумала Лиза и села на краешек кровати. Рука в руке, как влюбленные подростки, тепло и холод прикосновений. Взрослые разочаровавшиеся люди — с недавних пор им стало нужно так мало.

Он был рядом, мужчина, с которым с завидным цинизмом сталкивала ее жизнь, успешный и полный надежд, разочаровавшийся и жаждущий тайных развлечений, увлеченный ею, а теперь растерзанный и больной. Она хотела ярких впечатлений от ночи с первым, опасалась второго и любила последних двух, была счастлива только от того, что он дышит и живет, что смотрит на нее и не прогоняет ее.

Алексей сделал еще один шаг ей навстречу — был готов слушать и понимать, и Лиза начала говорить, сбивчиво, глотая слезы, что есть сил сжимая его руку своей — о том, как сходила с ума после потери ребенка, воображая себя все еще беременной, как потом вышла на работу и допустила ошибку с варрантами, рассказала про связь с Кулешовым и про начало работы в «Весне», про Парсонс-колледж и последовавшую за ним упорядоченную жизнь. Алексей молчал, не переспрашивал, не перебивал, только ласково гладил и касался губами ее холодной руки. И было так страшно и так легко — словно слой за слоем Лиза сбрасывала старую шкуру.

— И все вроде бы было упорядоченно и хорошо. У меня была отличная работа, квартира, машина, я путешествовала по работе и так, тратила, сколько хотела. Я стала задумываться об ЭКО, я радовалась своей жизни, не наслаждалась, нет, но тихая радость от возможности получить желаемое была. А потом началась эта глупая и грязная история с Кейко. И я ведь даже не могу сказать тебе, что жалею, что согласилась, — Лиза замолчала, подняв взгляд на Алексея. Он смотрел на нее сочувственно и нежно, это казалось странным, Корнилов не был похож на себя самого. — Когда на кону стояло мое благосостояние и малоприятный перфоманс, я согласилась на перфоманс. Тебе, наверное, лучше известны мотивы этого действа? — Алексей коротко кивнул. — А мне это было преподнесено как необходимость выяснить твои намерения. Вот я и отправилась их выяснять. Кимоно, чайная церемония, рисовая пудра — я словно шагнула в другой мир, устойчивое чувство сюр — то ли театральные подмостки, то ли запутанный сон. Я увидела тебя, я, конечно, слышала, на встречу к кому я иду, но я до конца не понимала, что встречу тебя. Я играла, потому что видела цель, я не хочу обманывать тебя, не хочу пытаться казаться лучше, — Лиза коротко вздохнула. — А потом вы с Дорофеевым вломились ко мне в квартиру, и вот это был настоящий сюр, а потом мы ходили на концерт и, когда в машине ты сказал «Ты слишком многим обещала раздеться», я думала, ты узнал меня. Я боялась остановить эту многоходовку — боялась перестать играть в Кейко, не понимая, что будет с моей работой, не хотела прекращать встречи с тобой, просто потому что мне было хорошо с тобой. А потом и правда все стало закручиваться как-то слишком быстро, помнишь, ты пришел к Кейко мрачный и больной, а потом пришел еще раз, и мы встретились в гольф-клубе, и полетели к твоим родителям, и ты перестал приходить к Кейко. Я думала, это все, и ты мне вряд ли поверишь, если я скажу, что в тот день, когда ты приехал ко мне домой, я собиралась вернуть кимоно и выбросить все остальные части Кейко, — Лиза замолчала, она сказала многое, но не сказала, что получила еще и акции «Весны» за свою игры.

— Поверю, — тихо произнес Алексей.

— Почему? — почти шепотом спросила Лиза.

Что он мог ей ответить? — он и сам не знал, почему. Может быть, просто потому, что хотел верить? или думал, что она не должна была переживать в одиночку то, что пережила? потому что она была матерью его сына? или потому что он хотел ее — видеть, чувствовать, быть с ней?

— Подожди верить, — немного охрипшим голосом сказала Лиза. — Ты, конечно, знаешь про акции, которые мне передал Денисенко. Ты спрашивал в тот день, за что он отдал их мне. За то, что я помешаю тебе купить «Весну». Мне даже было смешно, и он, и Евгений видели во мне какую-то Мату-Хари, я не могла убедить тебя ни в чем, но ведь им этого не нужно было знать. Вот так, вся моя жизнь, я рассказала тебе ее, — Лиза зябко повела плечами, на часах была половина девятого, ей стоило собираться уходить — в девять Алексею делали перевязки, обезболивающие, и он засыпал. — Ну а потом после твоего отъезда я узнала, что жду ребенка. Это было чудо, как взрыв конфетти.

— Ты собиралась мне рассказать? — Алексей бросил на нее пытливый взгляд.

— Да, — коротко ответила Лиза.

— Ты об этом хотела говорить, когда спрашивала меня, когда я приеду?

— Да, я не представляла, как сказать тебе по телефону. Ты сказал, что, когда ты приедешь, для меня больше не важно. Начался весь этот кошмар с покушениями и охранниками, я уехала в Белладжио, вот как-то так.