Лиза никак не могла решить: идти или нет, одной или с Бруно. Последний вопрос был самым щекотливым и важным. Конечно, на подобное мероприятие лучше было бы отправиться парой, да и Бруно был своим в том обществе, что собирала Мария, зная, по крайней мере, треть приглашенных, но появление с ним могло быть воспринято слишком прямолинейно, как некое заявление о том, чего нет, а, может быть, и не будет. Лиза могла еще долго размышлять, но Бруно решил ее проблему, с сожалением сообщив о короткой поездке в Лондон именно в тот день, на который был назначен ужин.

Удивительно, если перед выходами в свет с Бруно Лиза долго размышляла над своим нарядом, понимая, как важно сохранить элегантность и стиль в ее положении, то в этот раз, не раздумывая ни минуты, надела молочное платье Gucci из джерси с юбкой в пол и красивой драпировкой узлом под грудью, уступив своей беременности, заменила туфли Jimmy Choo на ботильоны Manolo Blanic, клятвенно пообещав себе, что это ее последний раз на каблуках.

Лиза не ждала от этого вечера ровным счетом ничего — привычные разговоры с единственной целью показать собственный интеллект, поверхностные знания о живописи и музыке, а с тем же успехом — об экономике или политике. Легкий флер причастности, нежный звон хрусталя, оценивающие взгляды украдкой, демонстрация и самопиар. Мир, который она знала и в котором была своей.

Вечер тянулся бесконечно долго, и Лиза уже не раз пожалела, что решила прийти. Приятные знакомства — несколько владельцев итальянских галерей, представитель аукционного дома Christie’s, наследница модного дома Missoni с молодым супругом, куратор Венецианской биеннале, а в остальном прежние московские приятельницы, которые, очевидно, устав от своих занятий писательниц-колумнисток-дизайнеров решили переквалифицироваться в любительниц искусства. Переезд в Белладжио оторвал Лизу от этого закрытого московского круга, и, удивительно, но ей было сложнее поддерживать разговор с прежними «подружками», чем с новыми знакомыми. Все те же обсуждения: кто, когда, с кем; Ида развелась, ее бывший муж — такая бедняжка; Лена сделала липосакцию и ботокс — кстати, совсем не удачно, сочувственные вздохи, фальшивые улыбки.

Не успели еще подать горячее, а Лиза уже не раз ощутила на себе очередной заинтересованный взгляд: беременна? от кого? неужели от Корнилова? Говорят, его уже больше месяца не видели в Москве. Она с тоской посмотрела в окно: рождественскими огнями, словно игрушка, сиял кастелло Сфорцеска, они с Бруно в минувшую пятницу гуляли по его дворикам и узким галереям, пользуясь любезностью главного смотрителя — одного из Гальтрукко.

Когда ужин, наконец, завершился, и дошла очередь до осмотра выставки, к Лизе подошла Мария: пара ничего не значащих фраз, вспышки фотокамер и вопрос, который интересовал многих:

— Тебя можно поздравить?

— Можно.

— Ну что ж, тогда поздравляю! Наверное, беременность несет большие перемены в жизни? — Мария сделала большой глоток шампанского, словно показывая, что ей подобные перемены не грозят.

— Можно долго говорить о том, что ожидание материнства открывает целый мир, которого ты никогда не знала, но пока не ощутишь этого сама, все сказанное — пустые слова. А я совсем не хочу говорить о пустом, — Лиза улыбнулась и с удовольствием отпила Перье из своего бокала. — Ты привезла интересную выставку и собрала прекрасный ужин — поздравляю. Я поняла, общество здесь в Милане не спешит раскрываться навстречу новым людям, но тебя они приняли очень хорошо.

— Ты так хорошо узнала это общество? — Марию удивил этот чуть покровительственный Лизин тон — в конце концов, кто она такая?

— Достаточно хорошо, — Лиза чувствовала себя на редкость умиротворенно.

— Беременность изменила тебя, — бросила Мария, окидывая Лизу критическим взглядом.

— Ну это же закономерно, — рассмеялась Лиза, — Я была бы испугана, если бы это не произошло.

— Беременность — это единственное, с чем стоит тебя поздравлять? — Башмакова опрашивала Лизу с упорством опытного следователя.

— Возможно, и нет, — пожала плечами Лиза, она не считала, что кривит душой — впереди было много событий, каждое из которых заслуживало своего поздравления. — Знаешь, спасибо за сегодняшний вечер, но я сейчас быстро устаю и уже не слишком хорошо себя чувствую, поэтому мне нужно ехать домой.

— Домой? — нахмурилась Мария.

— Да, — кивнула Лиза, отходя от нее.

Позже в своем номере в отеле Лиза долго сидела перед туалетным столиком, так до конца и не сняв макияж, — ужин утомил ее больше, чем хотелось признаться. Ситуация, к которой она сама начала привыкать, со стороны, вероятно, и правда выглядела странной — внезапный переезд в Белладжио, праздная жизнь, беременность, одиночество. Сколько ей еще придется прожить здесь, ведь ребенка она надеялась родить в Москве. Уже совсем скоро нужно переходить к ремонту магазина, а делать это, находясь за тысячи километров, Лиза не хотела. Магазин был ее детищем, и она мечтала заниматься многими вопросами сама. Алексей отправил ее сюда как героя той старой песни «One-way ticket», отправил и словно исчез, как будто задвинул ненужную вещь в пыльный чулан. Лиза так и ощущала себя, когда вспоминала про Корнилова — сломанной игрушкой, о которой забыли, и не важно, сломалась она сама или по чьей-то злой воле. Лиза собралась с силами и стерла остатки теней и тонального крема — из-под слоя пудры, шиммера и хай-лайтера показалась ее бледная в некрасивых пятнах кожа. С каких пор обычные действия стали так утомлять ее? И почему так хочется бросить все, натянуть мягкий плюшевый костюм и упасть на кровать, съесть ведерко мороженого с карамелью или жирной колбасы, забыть про три разных крема для тела и масло от растяжек, проспать до полудня, наплевать на все свои обеты: здоровое питание, йога и плавание, никаких бесформенных вещей и никакой простоты. И как же обидно, что некому принести ей ни мороженого, ни колбасы.

Глава 26

Он думал о Лизе, как бы ни хотелось в этом признаваться, вспоминал ее улыбку и слезы, ласковые прикосновения и страстные объятия, разговор, который они вели в то памятное утро в Марбелье, и ее шутки в тот же вечер в Гибралтаре, мог ощутить вкус торта по бабушкиному рецепту, воспроизвести любую фразу из тех, что она произносила в чайном доме, почувствовать нежное касание ее рук, когда мучился от очередного приступа оглушительной головной боли. Он думал о ней во время долгих перелетов и напряженных совещаний, проводя ночи с Настей и оставаясь наедине с самим собой. Эти мысли нарастали как снежный ком после того, как Алексей осмыслил предательство Саюри и осознал все, что могло произойти с Лизой, пока она оставалась в Москве и даже, когда согласилась уехать в Белладжио. Сначала Корнилов старался отогнать воспоминания о Лизе, но получалось, что так он думает о ней словно бы дважды: вспоминая совместно проведенные часы и заставляя себя забыть об этом.

Подспудно Алексей все время сравнивал Настю и Лизу, и, конечно, Настя должна была победить, но, увы, не побеждала. Они были слишком разными — в проявлении своих чувств, в эмоциях, в реакции на его шутки и поступки. Свои головные боли Корнилов всегда старался скрывать от окружающих, подростком считая, что испытывать подобное не подобает мужчине, а став старше — следуя устоявшейся привычке не раскрывать о себе ничего, что может быть использовано во вред. Но так уж получилось, что обе женщины: и Лиза, и Настя — стали свидетельницами этой его слабости. И если Лиза и в чайном доме, играя роль Кейко, которой не должно было быть никакого дела до ее клиента, и будучи самой собой в Марбелье, была полна искреннего участия и не задавала вопросов, лишь давая ему так нужный покой и ласку, то Настя подвергла Корнилова настолько дотошному допросу о его самочувствии, о том, бывало ли такое раньше, и какого конкретного врача ему стоит вызвать, что он готов был взорваться, правда, уже не от боли, а от странной смеси раздражения и разочарования.

— Таковы наши предложения по этому вопросу, но они могут быть скорректированы согласно пожеланиям Moscow Building. Алексей Дмитриевич! — Корнилов услышал свое имя и подумал, что, наверное, совещание с участием генерального директора одного из крупнейших генерирующих холдингов страны, который он, к тому же, намеревался купить, — не лучшее место для сравнения женщин в его жизни. И все же, в данный момент мысли о том, как и что он может сделать для Лизы, занимали его куда больше позиций на рынке электроэнергии и мощности.

Год катился к концу, и его следовало завершить целым рядом решений, как в делах, так и в личной жизни. Были закрыты сделки по приобретению нескольких стратегически важных активов в Краснодарском крае, компания успешно вышла из оказавшихся неудачными медиа-проектов, выиграла конкурсы на строительство грузовых терминалов на Балтийском и Азовском морях. Корнилов запустил процесс, который должен был привести к исчезновению из его жизни и из жизни вообще Сюнкити и наиболее рьяных его приспешников. Это был, конечно, непростой шаг, но Алексей тянул так долго вовсе не из-за отсутствия решимости, а лишь для того, чтобы понимать, кто после Сюнкити мог продолжить его вендетту. Теперь, когда все было ясно, оставалось лишь ждать соответствующего момента. Это означало, что мама и Марина с детьми вернутся с Сент-Барта, а Лиза покинет Белладжио, и они, конечно, увидят друг друга — как бы Алексей ни желал этого избежать, стоило хоть немного быть реалистом.

Корнилов оставил мысль осуществлять реконструкцию или снос здания, в котором располагалась «Весна», — игра Кейко или Лизы, или обеих вместе принесла свой результат. Структурное подразделение холдинга, занимавшееся непрофильными активами, готовило проект дальнейшей эксплуатации объекта, но Алексею не нужны были никакие проекты, чтобы решить, что будет с этим местом в дальнейшем.