Она не знала, что делать, впервые за долгие годы, раньше всегда был какой-то план, цель, требующая неукоснительного достижения. Нельзя сказать, что цели не было сейчас, просто Лиза начала сомневаться, стоит ли ее так решительно достигать. Лиза не сдавалась и не позволяла себе расслабляться, она решительно корректировала дизайн-проект, приобрела чудесный комод середины XIX века, который собиралась установить на этаже с вечерними платьями, заказала ковры и люстры, составляла примерный план развески в залах магазина. Только вот все чаще в голову закрадывалась мысль: магазин — это действительно именно то, чего она хочет?

Лиза много гуляла по берегам мрачного Комо, улыбаясь прохожим, которых уже знала в лицо, проводила томные часы в опустевшем в межсезонье спа-салоне, наслаждаясь нежными ласками массажей и шелковыми прикосновениями масок. Ее всегда безупречная кожа вдруг испортилась, покрывшись некрасивыми красными точками, Лиза объявила им непримиримую войну. Доктор лишь разводил руками: гормоны, но она не собиралась походить на неухоженного подростка. Лиза еще немного поправилась и даже решилась надеть свою первую по-настоящему «беременную» вещь — джинсы со специальным эластичным поясом для растущего живота. Все было хорошо — тихо, спокойно и немного скучно. Можно было бы совсем забыть о жизни за пределами этого маленького идиллического мирка, но забыть не удавалось: приставленные Корниловым охранники, постоянное напоминание об угрозе, исходящей от чужого и страшного человека, воспоминания об Алексее, вопреки всему, во имя ребенка, которому достался именно такой папа. Папа — какое мягкое слово, особенно, если его произносит малыш, слово, которое должен хоть раз услышать каждый мужчина — захочет ли слышать его Алексей?

Прежде озабоченная лишь устройством магазина, поисками няни и попытками выбросить из головы Корнилова, Лиза вдруг сообразила, что ничего не приобрела для малыша. В Москве не хотела раньше времени привлекать внимание Алексея, а на Комо слишком погрузилась в размеренное течение почти курортной жизни. На одной из вечеринок, куда ее заманили Стефания и Бруно, она познакомилась с коллеой Стеф, которая ждала ребенка примерно в то же время, что и Лиза. Темпераментная итальянка, узнав в Лизе родственную душу, засыпала ее вопросами: «А ты уже купила этот чудо-матрас Cocoon Baby? Ты будешь покупать только кроватку или кроватку вместе с люлькой? Тебе нравятся кресла-переноски Maxi-Cosi? А памперсы?». В тот момент Лиза впервые за всю беременность ощутила легкую тошноту: ее малышу будет негде спать, не в чем гулять и нечего носить!

Следующая неделя прошла под знаком безжалостного рейда по детским магазинам: матрасики, шапочки, пеленки, комбинезоны и платьица. Безмолвные охранники покорно носили в ее гостиничный номер многочисленные пакеты и свертки, и Лиза в какой-то момент даже порадовалась, что рядом нет мужчины, который, несмотря на всю свою щедрость, попросил бы объяснить, зачем их малышу могут понадобиться две кроватки и три комплекта вещей на выписку, учитывая, что даже не понятно, кого они ждут мальчика или девочку: капризное чудо на УЗИ никак не желало раскрывать этот секрет.

Ее отношения с Бруно стали ближе, словно своими словами о беременности Лизы, он не только сам сделал шаг навстречу, но заставил сделать этот шаг и ее. Они ужинали или обедали в Милане, пару раз ходили на вечеринки к друзьям. Единственное чего Лиза не желала — чтобы Бруно приезжал в Белладжио — это было место, почему-то связанное для нее с Алексеем. И еще она отказывалась ехать с ним или со Стеф в горы — горы тоже были навсегда связаны с Корниловым, ладно, может быть, не навсегда, но на время, что она ждала его ребенка, — точно.

Во время одной из первых их встреч Бруно деликатно задал вопрос о том, почему Лизу всегда сопровождают «какие-то люди». Она ответила настолько честно, насколько могла:

— У отца моего ребенка определенные проблемы, и он опасается, что из-за этого могу пострадать и я, — повисла неловкая пауза, и Лиза поняла, что в глазах Бруно Корнилов оказался каким-то преступным элементом — пережитком 90-х, ей стало грустно и совсем некстати обидно за Алексея.

— Он что-то значит для тебя? — спросил Бруно.

Лиза лишь отрицательно и, ей хотелось верить, равнодушно покачала головой. А что она могла ответить, после их последнего разговора с Алексеем, когда ей четко указали ее место, вернее отсутствие такового.

Город постепенно захватывала рождественская суета: уже украсили витрины и поставили на площади перед Дуомо элегантную ель, развернули рождественские базары с глинтвейном, яркими игрушками и ощущением праздника во всем. В один из выходных Лиза с Бруно отправились на такой базар, было холодно, и ветер нарумянил ее щеки, Лиза куталась в соболий воротник своей шубки и смеялась уличному представлению. Вдруг она немного поскользнулась и задержала дыхание от испуга, Бруно ее решительно подхватил и не торопился отпускать. Лиза не стала противиться, приняла эту ласку, еще чуть придвинувшись к нему. Бруно был симпатичен ей, и Лиза в кои-то веки не желала анализировать свои чувства. С улицы они зашли в галерею Виктора-Эммануила II, Бруно целенаправленно направился в магазин, торгующий куклами ручной работы — на полках стояли величественно-отстраненные фарфоровые красавицы в нарядах ушедших эпох, в тот момент Лизе не хотелось этой прохладной красоты. Бруно указал на маленькую неприметную витрину в дальнем углу — под стеклом лежали прелестные в своей простоте вязаные игрушки с яркими волосами.

— У меня в детстве была парочка таких, — улыбнулся Бруно, показывая на забавного рыжего мальчонку в клетчатой рубашке и на девочку в шляпке и в полосатых гольфах.

— Чудесные, — расслабилась Лиза, обрадовавшись, что ей не придется деланно восторгаться холодными фарфоровыми игрушками. — Особенно мне нравится девочка в гольфах, улыбнулась Лиза. — Я и сама очень хочу девочку, — она легким движением коснулась своего живота, хотя и обещала себе не повторять этот банально-беременный жест.

Спустя полчаса они сидели в кафе под куполом галереи, Лиза наслаждалась единственным за день круассаном и чашкой ароматного капуччино, а Бруно с непонятным выражением лица смотрел на нее.

— Мне в голову пришла странная мысль, раньше бы я не стала ее высказывать, а сейчас все можно списать на гормоны, — усмехнулась Лиза, — Вот бы сейчас покататься на карусели, знаешь, на такой как из старого кино с разноцветными лошадками и фонариками.

— Чудесно, — рассмеялся Бруно, беря Лизину ладонь в свою, — Говорят, что самая старая в Италии карусель, такая, о которой ты говоришь во Флоренции. Она начинает работать на Пасху. В следующем году мы можем поехать туда.

Она улыбнулась и кивнула, не решившись отказаться, Лизе вдруг показалась очень привлекательной идея встретить следующую Пасху здесь, наблюдать, как уже в марте оживают сады, как воздух пропитывается ароматами тепла и света.

— Бруно Гальтрукко! — раздался громкий мужской голос, как будто выдернувший Лизу из омута ее фантазий. — Стоило мне уехать на какие-то полгода, а я столько пропустил в жизни университетского друга! — высокий загорелый мужчина с кудрявыми волосами радостно сжал Бруно в объятиях.

— Лоренцо, познакомься, это Лиза, — Бруно легко приобнял ее за плечи, словно ожидая, что Лиза не захочет этой ласки. — Мой старый друг Лоренцо, сначала по Болонскому университету, потом по MBA.

— Очень приятно, — Лиза протянула руку, вставая, и Лоренцо с любопытством и с вспыхнувшей в глазах радостью оглядел ее с головы до ног, а Лиза с испугом поняла, к каким выводам мог прийти он и любой другой, видящий ее рядом с Бруно.

— Что может быть прекраснее славянки, говорящей на нашем языке? — произнес Лоренцо.

— Мой акцент так заметен? — улыбнулась Лиза, садясь, Бруно заботливым жестом поправил съехавшую с ее плеч шаль.

— Едва уловим и прекрасен, — польстил ей Лоренцо.

— Страна льстецов вот куда я попала! — рассмеялась Лиза.

— Хотел бы выяснить, это похвала или порицание, но должен спешить на встречу с племянницей и сестрой, — Лоренцо указал куда-то вглубь зала, и Бруно обернулся, чтобы приветливо помахать красивой блондинке с малышкой на руках.

Этот день, он стал особенным для Лизы, сначала несмелое объятие Бруно, потом покупка им нехитрых кукол для малыша, знакомство с его другом, это словно толкало их навстречу друг к другу, и у нее не было сил сопротивляться. Еще совсем недавно ей бы даже в голову не пришло, что беременная женщина может принимать ухаживания мужчины, не являющегося отцом ее ребенка, — стереотипы, так часто мешающие жить. Сейчас Лиза с радостью принимала эти ухаживания, и была рада им. Может быть, кто-то нашел бы в их отношениях элемент противоестественного, радости, которые ей следовало делить с Алексеем, она понемногу начинала разделять с другим мужчиной. Может быть, она была недостаточно настойчива в желании рассказать Корнилову обо всем, может быть, следовало сказать ему по телефону или написать e-mail? Может быть, после ее обмана следовало забыть о Корнилове навсегда — в наказание себе и ему? Вопросов как всегда было больше, чем ответов, и Лиза от этого слишком устала. Это был ее обман, ее ребенок и ее жизнь.

Милан в предрождественские дни был волшебным и каким-то камерным местом, позади остались недели модных показов, нашествие байеров со всего света, шумные рейды модниц по Monte Napoleone. Город замер в ожидании светлого праздника, открытия оперного сезона и коротких новогодних каникул. Милан никогда не был для российской тусовки чем-то большим, чем короткой остановкой в модных метаниях межу Лондоном, Нью-Йорком и Парижем, здесь не задерживались, попав в объективы фэшн-блоггеров и опустошив кредитные карты, неслись в Москву или на Лазурный берег — Лиза ощущала себя в каком-то подобии уединения и свободы. Именно поэтому она и была так удивлена приглашению на званый ужин в честь проекта Art Space, проводимый галеристкой Марией Башмаковой в Музее дизайна. Они были знакомыми, обменявшимися за прошедший год не более чем парой фраз. Мария, дочь акционера уральских машиностроительных заводов, имеющая степень в области искусства, активно игравшая роль посредника между богатыми русскими, желающими приобрести Моне или Пикассо и аукционными домами, считала себя неизмеримо выше Лизы. Лиза не обращала внимания, успокаивая себя тем, что для ее деловых интересов это не имеет никакого значения, а для души и эмоций у нее есть Катя, а больше и не надо.