— Белладжио, озеро Комо. Крошечный и очень дорогой город, я поеду туда, — Лиза решила, что это лучший вариант — провести несколько недель в окружении замерших в межсезонье прекрасных и суровых Альп, снова сходить в тот магазин, торговавший кружевами, поблагодарить старушку. Да и к тому же, она сможет сколько угодно ездить в Милан и даже слетать в Париж.

— Хорошо. Василий Петрович все решит, — отрывисто сказал Алексей, немного подумав, и отключил телефон, а Лиза еще долго слушала тишину, в которой совсем недавно звучало его дыхание.

Корнилов закрыл окно — слишком много дождя и шума за один вечер и одну ночь, слишком много новостей. Циничное предательство Саюри, ложь как образ жизни, как вторая кожа. Жуткая смерть, уготованная Лизе, ее нежный, чуть дрожащий голос в телефонной трубке, желание встретиться с ним — зачем?

Сначала Алексей думал, что Сюнкити совершил глупость, показав ему истинное лицо дочери. Храня в памяти прежний, придуманный им самим образ Саюри, Корнилов был обречен страдать от чувства вины всю свою жизни. Теперь же, зная ее, как циничную, алчную и бессердечную женщину, дочь своего отца, Алексей испытывал сожаление и злость — на нее и на самого себя, поддавшегося на обман. Но после событий в Лизиной квартире вся подлость замысла Сюнкити становилась понятной: сначала показать, какой была в действительности Саюри, а потом в обмен на ее жизнь забрать жизнь Лизы, а потом еще и матери, и сестры Алексея — заплатить бриллиантами за потерю жалкой подделки.

Глава 23

Некоторые идеи все же лучше оставлять нереализованными, да, именно так!

Красивая женщина в его постели, эффектная, яркая, умная, немного эгоистка, конечно, стерва. Правильное тело, точеные черты лица, короткие светлые волосы, чтобы были видны бриллианты Graff в маленьких ушках. Партнер одной из лучших юридических фирм этого города, экспортирующего правосудие по всему миру, мама милой семилетней девчонки, с радостью всем рассказывающей, что ее мама — профессор. Женщина, жестко руководящая разнонациональной толпой юристов, выигравшая для Корниловых процесс, после которого казалось вполне разумным обсудить некоторые детали с ней лично, а затем чуть более лично, еще и еще. Непрофессионально? Отнюдь, ведь дела завершены, счета оплачены и они просто свободные женщина и мужчина.

Настя — имя, совершенно не подходящее ей. Легкий акцент в русской речи, дымка разочарования в глазах, правильный секс, как по нотам. Все не то, абсолютно не то!

Третья сигарета за ночь, третий бокал виски. Курить на кухне, странно, как в старом советском кино. Кухня дальше всего от спальни, где спит Настя.

Настя все-таки лучше, чем та милая китаянка, с которой он провел пару дней в Сингапуре. А что в ту жуткую ночь в Киото, когда он узнал, что едва не потерял Лизу, после того, как услышал ее надломленный голос, казалось, что нет ничего лучше, чем вернуться к прежнему образу жизни — свободного мужчины, показать, что Лиза ничего для него не значит, что он вычеркнул ее из своей жизни. Конечно, не только так Корнилов защищал Лизу, он принял самые жесткие меры в отношении своей службы безопасности, которая не заслуживала даже этого названия. Несчастье не произошло по счастливой случайности, опять. Но больше это не повторится, хотя едва ли в чем-то можно быть уверенным на сто процентов или хотя бы на пятьдесят. В конце концов, если бы всегда охрана работала так, как нужно, не было бы заказных убийств и страшных смертей.

Лиза в Белладжио, совсем не далеко от Лондона, не так, как от Токио до Москвы. Лиза, которую он старательно вычеркивает из своей памяти, но так и не вычеркнет до конца, хотя и перестал читать все эти бесконечные отчеты о ее жизни по минутам, по часам, строго заявив, что не желает знать о Елизавете Максимовне ничего.

Тогда почему же, кажется, что он изменил кому-то? Кому? Уж точно не Саюри — после того вечера откровений, когда Корнилов увидел, кем именно была его драгоценная девочка, и услышал, как она планировала свою жизнь, словно покрывала одно за одним спали с его глаз. Он был глуп, наивно, по-детски, глуп и самонадеян — Саюри показывала ему то, что считала нужным, и он видел только это, и не желал видеть другого. Она была просто шлюшкой, да еще и начинающей наркоманкой вдобавок, вот так он долго выбирал себе жену и выбрал такую…

Легкий звук шагов по коридору, растрепанная светлая голова, чуть прищуренный близорукий взгляд.

— Знаю, что не стоит отвлекать мужчину, когда он сидит с таким видом, но только в теории. На практике я умею применять свои знания только в праве, — Настя зашла на кухню, кутаясь в большой махровый халат, маленькая и трогательная.

Алексей улыбнулся, она была очень милой, эта строгая дама.

— Сначала твой Ipad просигналил, что пришла почта, потом завибрировал Iphone, — она протянула ему планшет и телефон. — Я от этих звуков просыпаюсь, как некоторые от плача ребенка, вдруг где-то прямо сейчас разгорается вселенский корпоративный конфликт, который немыслим без моего участия.

— Спасибо, Настя, — Алексей забрал гаджеты и нежно обнял ее. — Я такой же, поэтому понимаю.

— Я сварю кофе, ты не против? — женщина освободилась из его рук. — Кофеварка — это единственный прибор, с которым я не конфликтую на кухне. — Алексей понял, она устанавливает дистанцию, вот только не мог ответить самому себе, рад он этому или нет.

— Мне двойной эспрессо, — равнодушно ответил Корнилов.

— О, я успела запомнить, — улыбнулась Настя, сосредоточенно отмеряя кофейные зерна. — Ты будешь на следующей неделе в Лондоне? — дистанция сокращалась, раз уж речь зашла о его планах. — Я сегодня улетаю в Сингапур, вернусь в среду.

— Возможно, буду, — ответил Алексей. — Обязательно позвони, когда прилетишь.

— Ок, Ок! — легко согласилась она. — Посмотри почту, пока я заканчиваю с кофе.

Корнилов включил планшет, скользнул взглядом по экрану — письмо от Василия Петровича, бедняга долго посыпал голову пеплом после того случая с Лизой. В теме «Некоторая информация по Е. М.». Черт, он никак не привыкнет к ее полному имени.


Напряжение разлито в воздухе, им наэлектризовано все вокруг, стоит только прикоснуться, и получаешь удар, не смертельный, но весьма чувствительный. Сегодня год как не стало Саюри. Она была совсем не ангелом его девочка, его маленькая фарфоровая принцесса, хотя ему хотелось, чтобы она стала совсем другой — такой же, как ее мать, робкой и покорной, далекой от всех этих слов о самостоятельности и большого мужского мира. Саюри же мечтала о другом, трепетная на вид, она имела железный стержень внутри, стержень, который бы больше подошел мальчику, сыну, но сына у Сюнкити не было никогда, а теперь не стало и дочери.

Девочка хотела получить все краски мира, и она их получала, потом захотела Корнилова, и Сюнкити, скрепя сердце, пошел и на это. В конце концов, Корнилов был одним из лучших европейцев среди тех, кого он знал, — Алексей умел вести дела, держал слово и любил их страну, а еще он любил Саюри, настоящей взрослой любовью, а это стоило того, чтобы рискнуть.

Конечно, Сюнкити знал о ее интрижке с Кэтсуэ, все же девочка была больше его дочерью, чем своей верной и трепетной матери, он знал и о планах Саюри с помощью Корнилова освободиться от опеки семьи, но не придавал этому значения — Алексей был не тем человеком, которого сломала бы девчонка. А потом ее просто не стало — самая глупая и нелепая случайность из всех возможных, разбить голову о спинку кровати в первую брачную ночь — такого Сюнкити не слышал никогда и ни о ком. И все стало совсем не важным, все его мысли, планы, отношение к Корнилову, общие дела. Алексей теперь был тем человеком, который отнял у него дочь, да еще и в такой ситуации, о которой отцу не пристало и думать, не то, что знать. Нежная, теплая как солнечный луч девочка оказалась в холодной земле, потом ее мать. Вина Корнилова росла с каждой секундой, что он жил на этой земле, каждый его вдох увеличивал расстояние между Сюнкити и его мертвой дочерью.

Корнилов должен был за все заплатить, и он заплатит — жизнями самых близких и самых беззащитных. И пусть дважды попытки Ямагути-гуми оказались фальш-стартом, пусть, зато теперь вся семья Алексея и он сам живут в ожидании того, что может произойти и того, что обязательно произойдет.

Сюнкити отвлекся от своих мыслей, поднял глаза — на противоположном конце стола застыл напряженный Кэтсуэ. Парень любил Саюри и отдал бы за нее жизнь, не понимал, почему она так рвется в этот брак с мужчиной гораздо старше ее.

— И все же я не понимаю, почему мы ждем и не предпринимаем ничего в отношении этой Лизаветы. Ведь время идет, Корнилов развлекается с другими, и теперь непонятно, кто нам нужен, — Кэтсуэ нервно сглотнул и уставился в свою тарелку, ему было не по себе в этом доме, где с детских лет звучал звонкий смех Саюри.

— Кэтсуэ, не заставляй мне объяснить тебе элементарные вещи, — вздохнул Сюнкити, неужели и он сам когда-то был так молод и так глуп. — Корнилов путается с другими, но его Лизавета беременна от него, ты сам мне сообщил это и прислал фото. Как ты думаешь, как поведет себя такой мужчина, как Корнилов, когда узнает, что скоро родится его ребенок? Конечно, захочет оставить наследника себе, а мы заберем у него и наследника, и его мать, а потом мать, сестру самого Корнилова и его племянников, даже если для этого мне придется отправить в преисподнюю все Карибское море. Ты меня понял?

Кэтсуэ в ответ только неловко кивнул.

Холодно и влажно, хотя на термометре ноль градусов. Снега почти нет, и озеро не замерзло, она надела угги, наверное, первый раз за последние несколько лет. Угги в городе — удел тинэйджеров и слишком уж уверенных в себе женщин, потому что никакие представления о фэшн не убедят Лизу в том, что это красиво. Но сейчас она уверена в себе и на мнение остальных ей почти наплевать. Здесь в Белладжио она почти стала своей, всего за три недели, которые в этом сонном месте тянулись как три месяца. Лиза жила в роскошном отеле, и из окон ее спальни открывался вид на мрачную водную гладь и снежные пики по берегам. Горы были прекрасны везде и всегда. Вот интересно, Корнилов катается на лыжах? Если да, то совсем скоро он направится в Альпы, в свое прекрасное шале и будет от нее совсем близко, но она не должна о нем думать. Корнилов — это прошлое, а жить прошлым — удел неудачниц.