— Ну и не вороши, если не хочешь.

— Я должна, Катя. Хочу рассказать тебе.

— Тогда говори.

— В общем, я тебе рассказывала тогда, операцию мне сделали из рук вон плохо. Вернее, в той ситуации, все было сделано как надо, но из-за нехватки времени мне не просто удалили трубу, но еще и вырезали яичник, а, когда я пришла в себя и стала задавать вопросы, безапелляционно заявили, что забеременеть я больше не смогу. Это я потом узнала, что шансы пусть и небольшие, но есть, можно сделать курс лечения, плюс никто еще не отменял ЭКО. Но тогда-то я была больной и растерянной. Шов во весь живот никак не заживал, я была одна, мама не смогла приехать. Нет, я не оправдываю себя, просто рассказываю, как все было. И странное дело, я не хотела ребенка и не ждала его, но, когда узнала, что он мог бы быть, думала только о нем. Представляла, как я хожу беременная, как он шевелится во мне, какой он появляется на свет. Но больше всего мне нравилось представлять себя беременной. Я прочитала массу сайтов, узнала, какой был бы у меня вес в каждом триместре беременности. Мне нравилось заходить в магазины для будущих мам и смотреть платья на вешалках, я притворялась, будто жду ребенка и заговаривала с продавцами. Я не могла ничего померить, но обещала прийти, как только появится живот. У меня была масса свободного времени, больничный 4 недели. Дома я привязывала думку к животу, вставляла дополнительные пуши в лифчик и опять представляла себя тяжелой и беременной. Поверх всего этого надевала какую-нибудь тунику и стояла перед зеркалом, поглаживая гордо выпяченный живот, набрасывала сверху пальто, думаю, что нужно купить новое, старое не застегнуть на моем животе. Я была полусумасшедшей, а в голове звучали слова врача: «Не сможете иметь детей». Я так вжилась в свою роль, что мне хотелось зрителей, выходить из дома с подушкой я не решилась, но надела грацию, очень правдоподобно насовала каких-то вещей, шарфов, пытаясь создать чуточку беременный вид, опять отправилась в магазин примерять вещи. Я так ловко научилась имитировать беременную фигуру, что даже продавцы не заподозрили ничего, а, что в примерочную я их не пускала, отговариваясь тем, что немного стесняюсь, а под шубой мой комок тряпок вполне походил на будущего ребенка. Однажды я стояла в примерочной магазина в Столешниковом переулке — яркое платье на чуть выступающем животе, я очень нравилась себе. Знаешь, я даже не думала, что зашла в своем маскараде слишком далеко, что могу встретить кого-то знакомого. Я жила своим внутренним миром. Так вот в тот магазин зашла моя коллега, она где-то за месяц до этого ушла в декрет. Я слышала знакомый голос, я даже видела ее сквозь щелку двери. Мне стало страшно, я как будто проснулась — как я выйду, как все объясню. Да и знаешь, она была настоящей, красивой будущей мамой, а я — идиоткой и притворщицей. Коллега вскоре вышла, я сняла платье, поправила свою маскировку и выскользнула из магазина. Больше в эти игры я не играла, у меня не было притворства — была только боль, — Лиза замолчала на секунду. Она так долго говорила, а рассказана только малая часть истории, причем рассказана так, чтобы нарочно заставить ее пожалеть.

— Лиза, дорогая, — Катя потянулась к ней.

— Нет, подожди, если я услышу хоть одно сочувственное слово, то распадусь на части и не знаю, смогу ли собраться.

Катя замолчала, откусила пирожное, но кусок не шел в горло — и это была не метафора. Перед глазами стояла несчастная потерянная и брошенная всеми Лиза, цепляющаяся за иллюзию.

— В общем, покончив с этим дурдомом, я вышла на работу, — продолжила Лиза. Свою работу я обожала. Ну знаешь, из-за бабушки, из-за своей мечты, увидеть свою фамилию где-нибудь в New York Times. Все было здорово: сводки, цифры, аналитика. Но я никак не могла войти в привычную колею, я смотрела на все происходящее как будто со стороны. Постоянно отвлекалась, хотела спать и плакать, а по ночам, наоборот, не могла уснуть. Пока была на больничном, я сильно поправилась, на 6 килограммов — ела все подряд, а потом не влезала ни в один костюм. Стала худеть, теперь на работе мне не только хотелось спать и плакать, но и вечно хотелось есть. Я была худшим работником, какого только можно представить, но пока еще меня терпели. Евгений, ты его знаешь, по «Весне», он был моим непосредственным начальником. — Лиза понимала, что рассказывает слишком подробно, но она не могла выкинуть ни одну деталь, потому что не понимала, какая из них важна, а какая нет. — А потом случилась эта история с аргентинскими варрантами, и я одна в ней виновата.

Катя серьезно сомневалась, что подобные утверждения о собственной вине хоть когда-нибудь соответствуют истине, но это было сложно объяснить — каждый, а, вернее, каждая должна была понять это сама.

— Я работала трейдером, ты помнишь, я тебе говорила, — продолжила Лиза. — И до болезни я была хорошим трейдером, точным, не допускающим ошибок. Мы покупали аргентинские варранты, неплохая сделка со стабильной маржей. Я не вникала в детали операции, хотя и должна была. Варранты мы покупали по цене 13 аргентинских песо за 100 штук, на уровне рынка. Реальный курс песо к доллару был 1 к 4, но незадолго до проведения операции Евгений мне сказал вводить в терминал курс 1 к 1. И я не проверила вообще ничего, я просто сделала, как он говорит. Это было глупо, преступно, непростительно, — Лиза уронила голову на колени. — За варранты было заплачено в 4 раза больше, мошенничество чистой воды. 13 миллионов долларов убытка для компании, для «Брокер Инвеста». Смешно, в объеме операций это заметили не сразу, — Лиза подняла голову и усмехнулась. — Потом варранты были проданы с минимальной прибылью. «Брокер-Инвест» даже заработал на них какие-то жалкие 4 миллиона. А средства от первоначальной покупки варрантов ушли на оффшорные счета, уплывая все дальше и дальше. И единственным человеком, который был к этому причастен, являлась я. Разве можно было доказать, что это Евгений сказал курс конвертации? Кто бы и что ни говорил — я должна была проверять все сама, но мне было наплевать: мне хотелось есть, спать и плакать. Я была плачущей размазней, и я за это поплатилась. На следующий день в своем обычном коматозе я пришла на работу и стала просматривать вчерашние проводки, даже не проверять, а просто просматривать. И я увидела всю картину того, что натворила. Мошенничество, другого слова не было и нет. Я была в ужасе и в панике, все, что грызло меня раньше, отошло в тень. Отличный способ выхода из кризисной ситуации. Невозможность иметь детей казалась детской сказкой по сравнению с возможностью сесть в тюрьму. В Академии нам подробно живописали, как обходятся в Америке и в Европе с такими, как я. Ну уж а про российское уголовное правосудие и российскую тюрьму с восторгом рассказывало наше TV. За меня было некому заступиться. И учти, то, что варранты будут проданы, я не знала — сделка по продаже закрылась через два месяца — на тот момент моими силами у «Брокер Инвеста» был тринадцатимиллионный убыток. И я была готова на все, лишь бы не нести ответственность за это.

Лиза налила чай в свою чашку и поняла, как она дрожит, только когда стукнулась зубами о тонкий фарфор, Катя бросила ей плед и Лиза по-детски как в огромное парео завернулась в него.

— И пока я пребывала в панике, объявился Женя, мой добрый друг и начальник. Это позже я поняла, что подобная сделка была завершающим аккордом для него, аккордом, в котором так хорошо зазвучала я, а тогда я чуть ли не кинулась ему на шею от мысли, что хоть кто-то хоть как-то поможет мне. Ну он и помог, — Лиза сделала еще один глоток чая. — Заявил, что если я хочу без потерь выйти из этой ситуации, мне нужно без шума уйти из «Брокер Инвеста» и заняться чем-то другим. Бросить финансы — тогда это звучало дико, но для меня самыми главными были слова: «выйти без потерь». И я вышла, бросила инвестиции навсегда. Казалось странным, что после происшедшего мне совсем ничего не будет. Женя объяснил, что один из акционеров «Брокер Инвеста» в курсе и даже одобряет это, сделка во внутреннем аудите будет признана экономически нецелесообразной, не больше. Я не знала, что делать — опять сидела целыми днями дома и наедала потерянные килограммы, деньги кончались. Чем заниматься, кроме финансов, я не знала. Листала модные журналы. Опять объявился Женя, он звал меня тогда «моя растерзанная девочка». Я еще не ненавидела его, это пришло позже. — Лиза замолчала — дальше было самое трудное. По сравнению с грубым сексом втроем афера с варрантами уже не казалась такой страшной. Вздохнула, нужно было продолжать во что бы то ни стало. — Тем самым акционером «Брокер Инвеста» был Кулешов, сейчас известная фамилия — председатель одного из комитетов Государственной Думы. Они с Женей были близки, весьма и весьма, ну ты понимаешь. Женя сказал, что они с Максимом Сергеевичем уже четыре года и тому хочется острых ощущений — прямо как в браке, все приедается после первых трех лет. Этим острым оказалась я — теперь не только несостоятельная как женщина, мошенница, но и жалкая проститутка. Мне было велено в приказном тоне сбросить лишние килограммы — и я сбросила. Мы не встречались где-нибудь в Москве, это было бы слишком просто, нет, мы поехали в Черногорию на Святой Стефан, где у Кулешова была миленькая вилла. Мне было до такой степени наплевать на все вокруг, что я отстраненно наблюдала, как пять дней подряд они имели по очереди меня, а потом друг друга. В остальное время мы напоминали равнодушных соседей, завтракали то по очереди, то вместе. Я подолгу гуляла вдоль моря, Женя с Максимом Сергеевичем были где-то вместе, а потом они звали меня в свою спальню, и я покорно шла, раздевалась и делала эта всеми способами, которым меня успели научить. Это было настоящим сценарием к порно-фильму. Ни Кулешов, ни Женя не были грубы или жестоки со мной, так отстраненно вежливы. Я была игрушкой как какой-нибудь предмет из секс-шопа, который приносят в спальню, чтобы разнообразить свою жизнь. Сейчас я думаю, зачем делала все это? Ведь никто не угрожал мне физически, только как Дамолклов меч висела угроза разоблачения варрантов. Но я делала это, наверное, потому что слишком любила деньги. Женя тоже уходил из «Брокер Инвеста», Кулешов приобрел здание, в котором сейчас находится «Весна», сделал Женю финансовым директором, тот ничего не понимал в вещах, но был хорош в финансах, он и в вещах потом начал разбираться. Кулешов был одержим идеей открыть что-то на Тверской, тогда это считалось очень престижным, а он мог позволить себе тратить деньги на пафос и престиж. Для выбора первых коллекций наняли баера-итальянца, знаешь, в тот год все у нас было безумно яркое и пестрое, прямо как на бразильском карнавале, я всерьез думала, что этот Маурицио бразилец, а не итальянец, — Лиза позволила себе легкую полуулыбку. — Москве тех лет все нравилось. Это потом все стали такие рафинированные и разборчивые. Я была так, девушкой на побегушках при Жене, но при приличной, кстати, зарплате. Кулешов обижать меня не хотел, в конце концов, это я принесла миллионы от варрантов. А я ничего, кроме этой зарплаты и не просила. Целыми днями пропадала в торговых залах, финансы меня больше не интересовали, а вот вещи даже очень. Мы часами говорили с Маурицио, знаешь, я и сейчас поддерживаю с ним отношения. Он, конечно, не первая величина, но для меня добрая память о том времени. Я и раньше интересовалась модой, но только в пределах того, что позволял офисный дресс-код, шеренга рубашек и черных юбок. А тут я полностью погрузилась в моду, глотала журналы, книги по истории моды. Наверное, это была еще одна разновидность иллюзии. В конце концов, набралась сил и отправилась к Кулешову, с Женей говорить было бесполезно, я же была растерзанной девочкой, не больше. Выложила Максиму Сергеевичу все, как есть, вспомнила себя прежнюю, студентку отличницу, бабушкину внучку. Сказала, что мне все равно, что будет, но историю его теплых взаимоотношений с Женей узнают все вокруг, Кулешов тогда первый раз собирался баллотироваться в Думу. А у меня по глупой случайности оказались фото наших забав. Кулешов быстро согласился, спросил, чего я хочу. Я не хотела денег, это было бы слишком похоже на какой-то киношный шантаж, я хотела новую профессию. В общем, он оплатил мне обучение в Лондоне в Parsons колледж и жизнь там. Это был шанс, и я собиралась им воспользоваться, шанс очнуться, хотя, наверное, к моменту моего разговора с Кулешовым я уже очнулась, иначе так бы и продолжала плыть по течению. Я должна была стать лучшей в своем новом деле, и я делала для этого все. Лондон был отличным местом для исцеления от всех моих бед, Parsons колледж напоминал какой-то современный вертеп. Лондон был глотком свободы, всего того, чего у меня не было в Плешке, когда со стены на меня смотрел бабушкин портрет. В колледже мы учились как безумные, оказалось, что модная индустрия совсем не легкое дело, я посещала лекции и мастерклассы, стажировалась в Bergdorf Goodman. В общем все удалось, я вернулась в «Весну», сделала один заказ с Маурицио, обставив его по всем фронтам, а потом стала заниматься этим сама. — Лиза вновь поймала себя на мысли, что говорит слишком много, но, начав ворошить прошлое, она уже не могла остановиться. Слова лились будто сами собой, воспоминания всплывали одно за другим, оказалось, что, помимо тягостным минут те давние дни хранили много хорошего: новых впечатлений, тепла, света. — Знаешь, в колледже я выбивалась из толпы. Однажды в промозглый и снежный день я встретила одну девочку с курса — на ней были шорты, куртка с коротким рукавом и шляпа. Я спросила, почему она зимой в шортах, она ответила: «Это фэшн, Лиз». Я тоже постепенно становилась фэшн, хотя до конца, наверное, не стала. Меня все также притягивают простые строгие вещи. Но речь не о вещах, конечно, это было бы слишком просто, а я и так уже очень долго морочу тебе голову. Жизнь постепенно входила в свою колею, в «Весне» мне платили хорошие деньги, и я честно отрабатывала их. Я была поглощена манией шопинга: туфли-сумки-платья, новая машина. Я продала бабушкину квартиру, мама до сих пор считает меня ненормальной — продать квартиру в легендарной высотке и переехать сюда. Но я хотела обновить абсолютно все, я уже не была той Лизой, которой уютно в старом консервативном доме. Меня там все просто душило. Я зарабатывала все больше и больше, а хотела еще больше. «Весна» стала приносить отличную прибыль. В какой-то момент Кулешов продал ее, но для меня это осталось незамеченным, мы с Женей устраивали новых владельцев. Я требовала бонусов и мне их платили. Я стала такой карьерной мегерой, я получала физическое удовольствие от покупок, от своих возможностей и ни за что бы не рассталась с этим. Не в порядке лести, а просто, самым ценным, что я приобрела за эти годы, было знакомство с твоей мамой, а потом и с тобой.