— Все в порядке, не беспокойся, — Лиза погладила его по спине, чувствуя под ладонью сведенные усталостью и напряжением мышцы.

Они гуляли чуть больше часа, то останавливаясь полюбоваться морем, то тихо бредя под кронами столетних деревьев. Алексей рассказал Лизе, что вилла была построена в середине XIX века для англичанки — любовницы испанского короля, поэтому окружавший виллу парк оказался попыткой сочетать упорядоченность английских традиций и буйство андалусийского сада. В какой-то момент девушке захотелось большего, чем объятия и легкие прикосновения друг к другу, но потом она поняла: настоящий Корнилов пока не способен дать ей большее — что-то происшедшее за тысячи километров отсюда не дает ему открыть себя эмоциям и страсти. А Лизе не нужен был суррогат, который Алексей давал Кейко. Уж лучше она подождет, пока настоящий Корнилов оттает.

Рассвет неумолимо наступал, Лиза любила эти призрачные минуты между ночью и наступающим днем, когда свет и тень спорят друг с другом. Она решила, что не стоит терять ни минуты своего пребывания здесь, быстро собралась, натянув льняные брюки, футболку и кардиган, и вышла из дома.

Море отражало серо-розовое небо, словно решая для себя, каким ему быть сегодня: радостным или печальным. Чайки, громко крича, кружили над берегом, Лиза поразилась тому, какие они большие. Под ноги ей упал пожелтевший лист, потом еще один — осень была неотвратима. Девушка быстро спускалась на берег, хотелось сесть на прохладные камни и уставиться вдаль, отдаваясь запаху соли и водорослей, успокаивающему шелесту волн, набегающих на берег.

Ступеньки закончились, под ногами была мелкая галька, Лиза подняла глаза, на одном из валунов, выступающих из воды, понурив голову, сидел Алексей. Что-то в его позе, в бессильно опущенных плечах насторожило Лизу.

Глава 9

Холодное безрадостное море, завораживает своим вечным движением, вечным водоворотом жизни в его глубинах, и в то же время действует так… отрезвляюще.

Встреча с родителями, семейный ужин не без досадных происшествий, конечно, и, как всегда, в лице Марины, но все же наполненный чем-то особенным, что бывает только дома, где бы этот дом ни находился. Желание защищать Лизу даже от собственных родных, странное и теплое чувство. Сама Лиза, такая красивая и трепетная, и одновременно решительная, ненавязчивая и, кажется, чувствующая в нем какую-то струну, о которой он и сам предпочел бы не вспоминать.

Оставшись наедине с самим собой, Корнилов впервые за долгое время не терзался мрачными мыслями и воспоминаниями, которые уже никому не помогут. Если постараться и вспомнить, то подобное расположение духа с момента возвращения в Москву бывало у него лишь после вечеров, проведенных с Лизой. Как бы Алексея ни прельщал секс с Кейко, возвращаясь из чайного дома в пустую квартиру, он еще глубже погружался в мысли о Саюри, вспоминая то, что было, и додумывая то, чего не было и уже не будет. А с Лизой все было совсем иначе: она поднимала темы, о которых Алексей не задумывался раньше, смотрела на вещи под углом, под которым ему никогда приходило в голову взглянуть на них самому, с восторгом говорила о местах, которые прежде его никогда не привлекали. Она была интересной, самодостаточной, искренней и совсем не холодной, как Корнилову казалось еще совсем недавно. Прикуривая последнюю сигарету перед сном, он думал о Лизе, о ее чуть тронутой солнцем коже в вырезе платья, о шелковистых волосах, растрепанных свежим ветром, и о нежном запахе мандаринов, казалось, ставшим ее частью.

Ночью ему снова явилась Саюри, она больше не была приветливой и доброй, не дарила Алексею улыбки, она зло смеялась и тянула к нему свои исхудавшие руки. Корнилов, как наяву, видел их свадьбу, счастливое сияющее лицо невесты, которое в один страшный миг теряло свою девичью свежесть, превращаясь в лицо озлобленной старухи. Густые тяжелые волосы девушки были подернуты сединой, яркие глаза потускнели, лоб и щеки прорезали морщины, она смеялась скрипучим каркающим смехом.

— Ты использовал меня и бросил! Раньше я не верила, думала, глупая случайность, а теперь знаю — ты убил меня! Ты! Тебе хорошо, у тебя новая подруга. Но только надолго ли? — Саюри громко смеялась и постепенно растворялась в окружающей темноте.

Корнилов проснулся с бешено бьющимся сердцем и разрывающейся от боли головой, небо за окном было темным, подернутым дымкой. Он считал себя реалистом до мозга костей и посмеялся бы в лицо любому, услышав рассказ об умершей жене, преследующей его по ночам, но его реальность была такова. Алексей почти привык к этим снам, в которых к нему являлась Саюри, но сегодня вновь обретенная привычка изменила ему, в душу закрался чуть ли не суеверный ужас, как бы чего не произошло с Лизой, чему именно он будет причиной и виной, вспомнились слова Сюнкити: «Если я захочу, я заставлю вас страдать так, как страдаю я», встреча с послом и его пристальное внимание к друзьям Алексея и к Лизе.

Находиться в комнате больше не было сил, по опыту Алексей знал, головная боль не отпустит его целый день, долгий мучительный день. Он кое-как надел джинсы, пуловер на голое тело и босиком вышел из дома.

Мысли путались, чувства давно были вывернуты наизнанку: ему хотелось, наконец, оставить прошлое, перестать в каждом движении и жесте любой темноволосой девушки видеть Саюри, вновь ощутить радость отношений с женщиной, настоящей и искренней, а не раскрашенной гейшей. Но какая-то упрямая часть души или сердца заставляла его цепляться за прошлое, не давая сменить мертвенный холод на нежное тепло.

Две чайки пролетели над кромкой моря, они были такими большими, что Алексею показалось, им ничего не стоит небрежно поднять его и унести за собой. Их громкий надрывный крик вспышкой боли отозвался в его голове, Алексей чувствовал, что сгусток боли прочно обосновался в области его левого глаза, мучая, дергая и терзая. Хотелось схватить свою глупую голову и сжать ее так сильно, чтобы и мучительные ощущения, и глупые мысли улетучились прочь, оставив его, наконец, в покое. Хотелось рвать и метать, крушить все на своем пути, но, если он чему-то и научился в японской культуре, так это искусству сдерживать себя, не стоило даже напоминать, чем несдержанность обернулась в один роковой для него раз.

Алексей пребывал в плену своих ощущений и мыслей, он даже не заметил, как Лиза приблизилась к нему, только почувствовал ее легкое прикосновение к своему плечу.

— Привет, — тихо сказала она и протянула руку.

Он заставил себя улыбнуться, обычно такая собранная и безукоризненно элегантная, Лиза, небрежно подвернув штанины льняных брюк, с рассыпавшимися по плечам волосами, стояла почти по колено в воде, невинная рыбачка с кожей цвета сливок и мудрыми не по годам глазами. Алексей немного наклонился, бережно взял девушку за талию и усадил на камень рядом с собой. Терпкий запах моря и печали смешивался с буйным ароматом цитрусовых и ванильным запахом ее волос.

— Когда я была маленькой, мне казалось, что море отчего-то пахнет морской капустой, — усмехнулась Лиза, — Потом я поняла, что это капуста пахнет морем, но очень часто, бывая на море, я вспоминаю эти детские ассоциации.

Алексей улыбнулся уголком рта, новая волна боли сковывала его лицо и тело, не давая нормально выражать свои эмоции и чувства.

Лиза была напугана состоянием Корнилова, она вспомнила, что видела его таким и прежде — в чайном доме, когда он, агрессивно хмурясь, пил одну за другой плошки горького сакэ, а потом, прижавшись к ней, как к единственной опоре в этом мире, уснул на жестком и неудобном полу. Лицо мужчины побелело, а глаза, наоборот, налились кровью.

— Лиза, ты любишь море? — скрипучим и каким-то не своим голосом спросил Алексей.

— Люблю — слишком громкое слово и слишком сложное. Я люблю ласковое изумрудное море, которое баюкает тебя на своих волнах как мать младенца, но такое море я, как бы это лучше сказать, не уважаю что ли, — девушка улыбнулась, ей показалось, что ее слова звучат очень глупо. — Такое море оно как девушка, которая хочет нравиться абсолютно всем. А вот сегодняшнее море, мрачное и непредсказуемое, я уважаю и боюсь, оно притягивает меня. Хочется броситься в волны и посмотреть, куда они тебя вынесут и вынесут ли вообще, — она замолчала, словно чувствуя, что сказала что-то лишнее. Ветер, казавшийся лишь слегка прохладным в уютной спальне, забирался под тонкий кардиган и дрожью пробирал до костей. Лиза чуть-чуть придвинулась к Алексею, он, почувствовав ее озноб, большой и теплой рукой прижал девушку к себе. Она положила голову мужчине на грудь и почувствовала, как часто, слишком часто бьется его сердце. Лиза поняла, с Алексеем что-то не так, но только не знала, как ему помочь.

— А я люблю море, воду, самую разную. Она заставляет мои мысли бежать прочь, прогоняет их. В Южно-Китайском море на филиппинских островах Палаван море странного изумрудно-голубого цвета, кое-где теплое как молоко, а на глубине обжигающе-ледяное. В дни, когда мне хотелось забыть все и вся, я отправился на Палаван, никому и в голову не пришло там меня искать. Я почти два месяца прожил на одной из плантаций, на которых выращивают золотой жемчуг, нырял с профессиональными ныряльщиками переворачивать раковины, в которых растут посаженные туда будущие золотые жемчужины, — Алексей говорил увлеченно и как будто забыв, что рядом с ним кто-то есть. — Знаешь, Лиза, в этом есть что-то мистическое своими руками контролировать процесс превращения перламутрового шарика в драгоценность.

Лиза с ужасом поняла, что в этих словах — все отношение Корнилова к жизни и к женщинам: не найти драгоценность, созданную самой природой, а самому методично сформировать ее.

— Знаешь, мне не по душе такое вмешательство в природу, — Лиза подняла голову с груди Алексея и освободилась от его объятий, с единственной целью — обнять его самой, в этот момент ей хотелось не принимать ласку, а дарить ее. Она чуть приподняла его свитер и коснулась рукой голой мужской спины, Алексей устало склонил голову на хрупкое лизино плечо. — Разве не прекрасно не выращивать что-то, терпеливо ждать, получится что-то или нет, а взять и найти сокровище, — девушка улыбнулась, Корнилов сидел с закрытыми глазами и не видел ее улыбку, скорее, чувствовал ее.