— Можно я позвоню?

Герасимов ощущает безысходность, с которой я прошу об этой маленькой услуге. Последняя просьба жертвы, не более того. Он кивает.

Лера отвечает сразу. Она ревет, и слова плохо слышны:

— Сашка… Сашенька… Я позвонила, а мне… а она… Дом в крови… Говорят, убийство… А наши деньги… Мы разорены… Сашенька… Мне страшно…

— Говори спокойно! — рявкаю я, подтянувшись на связанных ногах и стараясь сидеть прямо.

Низ живота сводит, и не оставляет озноб — но я терплю.

А она объясняет: днем её потянуло глянуть нашу отчетность. Зашла в офис, огляделась. Во-первых, её смутил испорченный диван. Во-вторых, наше отсутствие. И почему-то дернуло залезть в сейф, где мы храним основные накопления. В сейфе, припрятанном так, что, как нам казалось, его не найти — пусто. Она обзвонилась Ире — тишина. Позвонила мне — тоже. Уж было решила, что это мы нагрели её и слиняли со всеми деньгами, но тут ей перезвонили с мобильного Иры. Следователь заявил, что Ира мертва, и попытался допросить Леру. Та допрашиваться отказалась и, сбросив звонок, написала мне. 

Ира… Как же так… Ира… По щекам текут слезы. Я захожусь в истерике, скатываюсь в клубок на жестком диване и кричу. Вою, плачу. Захлебываюсь, задыхаюсь.

Он поднимает меня за подбородок, смотрит долгим пронзительным взглядом. Отрезвляющая пощечина.

— Успокойся.

И, перекинув через себя, куда-то уносит.

29.

Мы несемся обратно к городу. Скорость не вызывает былой паники — во мне не осталось того, что способно паниковать. Нервы выжжены дотла. Чувства отморожены ноябрьским холодом. Мое настоящее и будущее, мой «Ли-бертэ», моя свобода, кажется, разорен. Моя коллега — нет, подруга! — Ира мертва.

— Почему ты помогаешь мне? — спрашиваю, потирая саднящие запястья. Мне нестерпимо холодно, и печка работает на максимуме. У него на лбу выступают капельки пота, но он не выключает отопление. Даже странно, неужели заботится о той, кого собирался расчленять в ближайшей лесополосе?

— Потому что я любил тебя, дура. — Герасимов всецело принадлежит извилистой трассе и урчанию мотора.

И неожиданно мне кажется, что он сроднился с автомобилем. Я никогда в здравом уме не восхищалась скоростью, но мне, обезумевшей от горя и непонимания, даже нравится, как Герасимов выворачивает руль, как тормозит на резких поворотах и как обгоняет полосу дождя.

Любил… Но когда: тогда или сейчас, совсем недавно?

Нет слова хуже, чем «любил». Оно убивает всяческую надежду. От чувств остался пепел, который человек кидает в лицо той, которую когда-то считал единственной.

С Лерой мы встречаемся у отделения полиции, куда она всё-таки съездила для дачи показаний. Хотя, зная Леру, предположу, что именно она устроила допрос. На ней нет лица, губы трясутся, а тушь — невиданное дело! — потекла и лежит черным слоем под глазами. Я и сама, думаю, выгляжу не лучше. Герасимов остается сторожить в автомобиле, бросив напоследок:

— Я за тобой слежу.

Пускай следит. Так дальше спокойнее.

Мы обнимаемся, и Лера ревет мне в плечо.

— Саш, — выдает после, стерев сопли кулаком, — ты пахнешь… листвой?

Непонимающе косится на мой помятый наряд в грязевых пятнах. Я развожу руками, мол, мне сказать нечего. Да и неважно это всё.

— Расскажи, что произошло.

— Иру не нашли, — рапортует Лера, хватая меня под локоток и отходя в сторонку от тропинки. — Соседи вчера вечером слышали, что она кричит и просит о помощи, но не проявили участия. А какая-то бабушка сегодня зашла к ней, всё-таки забеспокоилась — никто не ответил. Ну, бабушка и вызвала добропорядочных ментов. И вот. Саш, там весь коридор в крови. Сделают экспертизу, но сама понимаешь, случайностей не бывает. Они пока не называют её мертвой. Официально — пропавшая без вести.

— Что ты сделала, что тебе это рассказали?

— Деньги, милочка, деньги. — Она глубоко задумывается. — Звонил папа. Я попросила через его людей проведать обстановку: они осматривают наш офис. Наша фирма, мне кажется, мертва. Кто-то удалил клиентскую базу и данные по всем заказам. И деньги… Сейф пустой…

— Утром кто-то взломал сайт, — добавляю я. — А Ире угрожали. Она звала меня, но я ничего не заподозрила. Лер, вдруг она мертва из-за меня?!

Пытаюсь выстроить стройную цепочку, но звенья рушатся. Оглядываюсь на синюю «Мазду» и её водителя. Ощущаю на себе его цепкий взгляд.

— Глупости, откуда тебе было знать, что всё взаправду. — Она закусывает ноготь. — А по поводу сайта… хм… вряд ли тут замешаны одни и те же люди. По словам Кирилла, взлом — дело новичка. Но из запертого сейфа новички не уносят всё… И база… У кого был доступ к ней, кроме нас? Нелепость…

— Лер, а ты не считаешь случившееся спланированным? Посуди сама: деньги, база, угрозы Ире и её убийство. И мертва ли она? Раз нет тела, её могли шантажировать, и она сама открыла сейф.

— Где она тогда?! — в потухших глазах Леры зажигается огонек.

— Мы разберемся, — обещаю я. — Тебе нужно домой. Выпей успокоительного и постарайся расслабиться. Иру найдут, — добавляю: — живой, и с деньгами всё будет ясно. Базу наберем вновь. «Ли-бертэ» не рухнет.

— А ты? Подбросить тебя куда-нибудь?

— Нет, — хмыкаю. — Меня отвезет знакомый.

Почему я не рассказала Лере, что моя жизнь висит на волоске? Может, потому что тогда Лера подумала бы на Герасимова. Но нет, это не он. Я вижу по нему, я читаю его, я слышу его мысли — он мог бы причинить боль мне, но не Ире.

Возвращаюсь к своему палачу. Он напряжен, требует рассказать всё, что происходит. И я рассказываю: без единой слезинки или эмоции. Сухо, строго, по фактам.

— Саша, послушай меня, — потирает виски. — Тебе и так придется несладко. Давай так: ты мне отомстила за молодость, я тебе заплатил за твою месть. И на этом разойдемся как нормальные люди? Но если еще раз появишься у моего дома — клянусь, я довершу до конца то, что не смог сегодня.

Он сжимает кулаки. Я грустно улыбаюсь и под стон разбушевавшегося ветра ухожу прочь. Лучше бы меня прикончил Герасимов, чем завтрашний день.

Ира мертва, компания загибается в муках. Ты сдохнешь через три дня, писал Герасимов. И был чертовски прав.

30.

Никита наслаждался скоростью. В отличие от Саши, трясущейся, едва стрелка спидометра доходила до восьмидесяти километров, он чувствовал себя живым от ста и выше. Та авария доказала: судьба обожает играться, но пока ты у неё в любимчиках — тебе посильны любые повороты. Его старушка-«Мазда» разогналась и с ревом, полным ярости, пронеслась по проспекту, минуя светофоры.

В голове гудело. Он отпустил Сашу, потому что не смог бы причинить ей вреда. Да и не только ей, если вдуматься, но ей — особенно. На секунду ему показалось, что сможет. Когда увидел на пороге своего дома — глаза застлала кровавая пелена. На импульсе увез из города. Но потом Саша заявила про ребенка… И в Никите замкнуло. Она не врала. Он знал запах её вранья, приторный до невозможности. А тогда воздух горчил.

Да и без ребенка не смог бы… Те пять минут (Никита засек), что Саша провела на улице — он ходил по дому взад-вперед и выглядывал в окно: как она там, нормально ли ей. Хотел ведь наказать, заставить страдать, а страдал сам.

Ребенок и звонки от Леры. И остекленевшие глаза Саши. Нет, сказал себе Никита. Высшее её наказание: существовать. Одной.

Блин, как напыщенно и глупо, будто вздумал поиграть в богов. Никита скривился от собственных мыслей. Он вывернул руль, чуть не въехал в припаркованный автомобиль. Задумался.

Надо восстанавливать свою жизнь: работу, учебу, связи. Но с чего начать? Его ненавидят все родные, кого он знал.

Никита достал телефон. Пропущенный от Серого. В сердце кольнуло дурным предчувствием. Друг клялся, что никогда больше не наберет номер Никиты.

— Сереж? — спросил, дождавшись, когда гудки сменятся тишиной.

— Ник, Аленка беременна. От другого.

Никита выругался.

— Если ты о…

— Нет же! — Серый прорычал. — Мы с ней переговорили, и оказалось, что не ты единственный побывал в её ласковых и нежных объятиях. Таких счастливчиков много. А от меня детей она никогда не хотела. Помнит тот аборт и говорит, что я ей противен. Ник, на кой она со мной жила?

— А ты у неё спросил?

Улицы поплыли. Никита тщетно пытался сконцентрироваться. Боль лучшего друга передалась ему — недаром дружили с начальной школы. А тот случай под Новый год, когда они с Аленой были пьяны и абсолютно несчастны, ничего не значил. Они оба раскаивались после содеянного, по крайней мере, Никите казалось, что оба.

— Спросил, — выплюнул Серый. — Я чувак с квартирой, за которого она ухватилась, чтобы было не так тяжело подниматься в жизни. Дескать, ей в коммуналке с сестрами-братьями жилось не ахти, а я же увез в чистенькую хату — вот она и была признательна. И спала с другими! С фитнес-тренером, инструктором по вождению, — он принялся перечислять ледяным тоном, — тобой, однокурсником.

— Серый…

Никита не представлял, как закончить успокоительную фразу. Будь для друга Алена одной из многих, он бы назвал её крепким словцом и предложил выгнать пинком под зад. Но Серый любил свою Аленку до одури, наслаждался её вздохами, считал движения её ресниц. Любой каприз жены, пустяковый или глобальный, он исполнял моментально. Когда та захотела шубку, Серый, бедный студент, устроился грузчиком в ночные смены. Но шубку-то купил. Никита думал, что так любить невозможно, пока не познакомился с Сашей… заново.