Там, в особняке, последнее слово вроде бы осталось за ним, но он-то отлично понимал, кто вышел победителем. Стоунхэм связал его по рукам и ногам и все туже стягивал узлы, не давая ему ни двигаться, ни действовать, ни говорить, ни дышать.

Дэнни просидел за бутылкой много часов, не вставая. Он снова и снова наполнял свой стакан, не обращая внимания на красную лампочку, пульсирующую на крышке факса. Ему хотелось только одного — погрузиться в пьяную одурь, заснуть и не просыпаться. Но мигающая лампочка раздражала — свет ее проникал даже под закрытые веки. Он потянулся выключить факс, и на стол выполз листок бумаги. В глаза бросилось одно слово — «Патриция».

Он взял листок в руки, попытавшись сфокусировать на нем осоловелые глаза. Это было письмо от адвоката Стоунхэма:

Настоящим уведомляем Вас, что Патриция находится в частной лечебнице, где ей оказывают квалифицированную помощь. Ее состояние улучшается. По мнению врачей, курс займет несколько месяцев. В течение этого срока ей предписано воздерживаться от контактов с кем бы то ни было.

Дэнни несколько раз перечитал факс. «Улучшается» — это главное. Куда ее поместили, не сообщается, но он был рад получить от Джи-Эл и такую малость. Может быть, Стоунхэм изменил свое решение и не станет губить близкого Патриции человека? Да возможно ли это? Или он всего лишь принимает желаемое за действительное?

* * *

Но, по счастью, вскоре он с головой ушел в работу над «Человеком», и это оказалось наилучшим способом совладать с гнетущей тревогой. Два месяца подряд он занимался подготовительным периодом — вносил изменения в режиссерский сценарий, выбирал места натурных съемок, смотрел макеты декораций и эскизы костюмов, репетировал с актерами и сам не понимал, что выглядит в глазах группы каким-то маньяком, пока Слим не сказал ему:

— Босс, стоит ли так уж из кожи вон лезть. Слава Богу, не первая лента.

— Слим, эта картина очень много значит для меня: я думал о ней много лет.

— Босс, мы с тобой не первый день знакомы, я же вижу: тебя что-то гложет. Еще же ничего не решено. У Стоунхэма может ничего не выгореть из его затеи.

— Слим, мне плевать на него и на его затеи, — сказал Дэнни резче, чем ему хотелось. — Давай-ка продолжим.

— Хорошо, босс, — ответил Слим, немного оторопев от этого тона.

Первая сцена прошла очень успешно, — Дэнни наложил на хроникальные кадры игровые эпизоды, снятые на студии: толпа дилеров, вскидывающих руки и истерично выкрикивающих ставки.

Когда он скомандовал: «Стоп! Снято!» — все присутствующие в павильоне невольно и не сговариваясь зааплодировали. Он отвесил своей группе шутливо-церемонный поклон, глядя при этом на разрумянившуюся, неистово бьющую в ладоши Лили — очень хорошенькую в своем голубом полотняном платье. Она оказала ему неоценимую помощь и оказалась просто незаменимой. Видя, что он чем-то угнетен, не задавала никаких вопросов и оказывалась на месте всякий раз, когда была нужна ему. За это время он по-настоящему привязался к ней.

* * *

В пятницу вечером съемки приостановились — за субботу и воскресенье Дэнни должен был внести в сценарий небольшие изменения. Все шло хорошо, но Дэнни постоянно ощущал подспудную неясную тревогу. В субботу, стоя у окна и поджидая Лили, он вдруг заметил коричневый невзрачный «седан», кативший по улице медленно, словно водитель искал нужный ему номер дома.

«Седан» притормозил у его ворот. Оттуда вышел человек в черном. Дэнни увидел белый воротничок и крест на груди. Наверно, будет просить пожертвований. Злясь на неожиданную помеху, он открыл дверь. У пастора было круглое, гладкое, как у младенца, лицо без всяких признаков растительности. Обширную сияющую плешь обрамляли кое-где кустики рыжих волос. Он широко улыбался, показывая передние, широко расставленные зубы. Дэнни никак не мог вспомнить, где он видел этого человека раньше.

— Дэнни Деннисон?

— Да.

— Вы позволите мне войти?

— Пожалуйста, а в чем, собственно…

— Меня зовут преподобный Каллаген, — и, улыбнувшись еще шире, добавил: — Но вы называли меня — Рой.

— Рой?! — глаза Дэнни полезли на лоб.

— Да, это я, Дэнни!

Дэнни крепко обнял гостя, прижал его к себе и буквально втащил в комнату.

— Рой! Я думал, мы никогда с тобой больше не увидимся! — Он даже стал запинаться от радостного волнения. — Я пытался разыскать тебя, но в приюте мне отказались дать сведения о том, где ты…

— Знаю. И я тебя искал.

Дэнни, отступив на шаг, вглядывался в лицо Роя.

— Но как же ты меня нашел?

— Я недавно посмотрел фильм некоего Дэнни Деннисона. Называется «Лондон-рок».

— Страшная гадость, наверно?

— Не знаю, мне понравилось. А потом я вспомнил, что наша учительница миссис Деннисон постоянно водила тебя в кино, сопоставил факты и сделал выводы.

Дэнни только качал головой, веря и не веря.

— А потом, как заправский детектив, пошел по следу. И вот я здесь — немного растолстевший, но прежний Рой.

— Я был уверен, что твои родители первым делом постараются тебя откормить.

— Да уж, они постарались и преуспели. И, знаешь, они меня не бранили, когда я несколько раз намочил-таки простыни, — Рой расхохотался.

— Не могу поверить, что вижу тебя, — Дэнни снова крепко обнял его. — Ну, пойдем, пойдем, выпьем чего-нибудь за встречу. Что ты предпочитаешь?

— Не знаю… Может быть, пива? Все, что угодно, кроме красного вина — его мы пьем каждое воскресенье.

Оба захохотали, радуясь встрече. Дэнни непослушными руками откупорил бутылку пива, себе налил водки.

— За нас!

— За приют Св. Иоанна! — подхватил Рой. — Если б ты только знал, Рой, как часто я вспоминал те дни!

Усевшись рядом, они смотрели друг на друга, узнавая тех мальчиков, какими были сорок лет назад.

— Рой, Рой… Вот бы не подумал, что ты станешь священником!

— Да, понимаешь ли, Дэнни, я вовремя понял, что звездой бейсбола мне не быть, — оба засмеялись, вспомнив, как Рой сидел на скамье запасных. — Ну, а если серьезно, то в этом ты виноват.

— Еще бы! Я во всем виноват — и в том, что ты писал в постель, и в том, что стал преподобным.

Рой, закинув голову, снова рассмеялся.

— Дэнни, я никогда не забуду того, что было — моей коробки из-под сигар и твоих сказок на сон грядущий… — Он ласково стиснул его плечо. — Твоя доброта согрела мне душу… И мне захотелось чем-то помочь другим. Я служил Господу в разных странах, а теперь мне дали возможность нести свет Христова учения австралийским аборигенам.

— Ого! Это далековато! А ты не мог бы попроситься куда-нибудь поближе, раз уж мы с тобой наконец встретились?

— Я, Дэнни, всего лишь следую стезей, предначертанной мне Богом, — произнес Рой, и Дэнни услышал в его голосе уверенность и силу, которые дает лишь верный выбор цели.

— Родители, наверно, гордятся тобой?

— Наверно, гордятся. Упокой, Господи, их души. Они погибли, Дэнни, погибли три года назад в автокатастрофе. На них налетел пьяный водитель.

— Какой ужас…

— Да. Но я уже примирился с этой потерей. Мне жаль того водителя — как страшно жить с таким грехом на совести…

— Жалко? Да я бы его задушил собственными руками!

Младенческое лицо Роя расплылось в ласковой улыбке.

— Сказано, Дэнни: «Не судите…» Мы должны только жалеть и сострадать.

Дэнни глядел на него недоверчиво.

— И ты никогда ни на кого не злишься? Никого не ненавидел?

— Почему же, в молодости такое со мной случалось. А теперь я обрел дар понимания… Ну, хватит о грустном! Расскажи мне о себе, о том, как ты жил. Я ведь знаю только, что миссис Деннисон усыновила тебя, и ты стал знаменитым кинорежиссером. Ты женат? Дети есть? Дом, у тебя, я вижу, прекрасный — жить да радоваться! А?

Дэнни, поднявшись, прошелся по внутреннему дворику, поглядел на видневшиеся за оградой холмы. Рой подошел к нему, мягко положил руку ему на плечо.

— Друг мой, я слышу, как душа твоя плачет. Что тебя гнетет?

Дэнни отрывисто фыркнул:

— Исповедники, кажется, сидят за такой особой занавеской?

— Что ты, Дэнни, я и не думаю исповедовать тебя, а просто спрашиваю…

— У меня тяжелое время, Рой: я полон такой ненависти… — проговорил Дэнни сквозь стиснутые зубы. — Я ненавижу своего тестя… Что он сделал с моей женой, что он сделал с моей дочерью… Я ненавижу тайну, которая лежит у меня на сердце, ненавижу постоянное чувство вины… Я хотел бы рассказать тебе… Да не могу.

Рой взял Дэнни за обе руки, крепко сжал их.

— Не мучай себя. Может быть, и не надо об этом говорить сейчас. Просто подумай об этом, загляни себе в душу. И в нужном месте в нужное время высшая сила придет к тебе на помощь.

Дэнни допил свой стакан:

— Давай еще понемножку?

Рой вздохнул:

— К сожалению, не могу. Мне надо ехать. Вечером у меня самолет.

— Какая досада, Рой, ты и представить себе не можешь, как мне… — он не договорил.

Они стали спускаться по ступенькам.

— Бог даст, еще увидимся, Дэнни.

Он чувствовал ком в горле — точно вернулся тот день, когда Роя, прижимавшего к груди коробку из-под сигар, увозили из приюта. Он так и не выдал ему свою тайну — ни тогда, ни сейчас. Не хватило сил. Он глядел на круглое гладкое лицо друга — совсем нет морщин, нет следов страданий.

— Счастливый ты, Рой.

— Это больше, чем счастье, Дэнни. Это чувство того, что я исполнил порученное мне.

— Приятно, наверно.

— Да. Это благодатное, прекрасное чувство. Знать, что ты должен делать в этом мире, и делать это — блаженство.

— И в душе у тебя мир?

— Если человек верен себе, в душе у него мир.