Когда все было кончено, прозвучал ее негромкий удовлетворенный голосок:

— Ри-и-ик, ты опоздаешь и не застанешь своих подписчиков…

Он молча поднялся с кровати и пошел в другую комнату. Вслед ему она так же разнежено произнесла:

— А я тебе заплачу на следующей неделе.

Потом стукнула дверь.

Люба с обожанием смотрела на Дэнни. Он лежал неподвижно, закрыв глаза сгибом локтя.

— О Боже, что я сделал?

— О чем ты? — Люба поцеловала его и стала перебирать его волосы.

— Я чувствую себя педерастом.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, это интересно, — рассмеялась она.

Но Дэнни замолчал.

Она снова расхохоталась:

— Пойду сварю кофе, — и вышла из комнаты.

Дэнни спрыгнул с кровати и принялся лихорадочно запихивать свои вещи в чемодан.

— Вот, — сказала Люба, — вот это кофе — горячий и крепкий, — и осеклась. — Что это ты делаешь?

— Уезжаю, — пряча глаза, ответил он и стал одеваться.

— А что случилось?

Он не отвечал.

— Дэнни, ты что… из-за этого мальчика?

Он молчал.

— Но я думала, тебе хотелось новых, непривычных ощущений. Выпей-ка лучше кофе.

Он не брал чашку.

— Дэнни, — с улыбкой произнесла она. — От одного отсоса еще никто не становился гомиком.

Он с силой ударил ее по лицу, так что чашка полетела в дальний угол комнаты. Люба взглянула на него, словно не узнавая или не веря тому, что это он. Дэнни, схватив чемодан, почти выбежал из комнаты.

Ни одного такси, как назло. Он топтался на тротуаре, мечтая как можно скорее убраться подальше от этого дома. Тысячу раз прав был Милт — ничего, кроме неприятностей, от шлюхи не жди! Но как она уверенно разыграла всю сцену и как послушно он исполнил предписанную ему роль! Вот стыд-то! Эта тварь действительно может сделать с ним все, что пожелает…

Постепенно его гнев на Любу сменился глубоким отвращением к себе. Как он мог пасть так низко?

Ему вспомнилось: отец когда-то говорил маме, что секс, важная часть человеческой жизни. Но не до такой же степени!

Он никогда прежде не то что не делал, но даже не думал о таком, и больше всего его бесило то, что он испытывал вожделение к этому мальчишке. Может быть, он и впрямь извращенец, и это только сейчас проявилось, вышло на поверхность?

Он вдруг увидел на крыше хлева аиста на одной ноге. Отец сказал ему: «Аист улетит, когда ты станешь мужчиной». Можно не сомневаться: аист до сих пор еще там.

Глава XV

1987.

ЛОС-АНДЖЕЛЕС.


Дэнни с сумкой через плечо вышел из терминала аэропорта и удивился — у присланного за ним студийного лимузина стоял Милт Шульц.

— Я хотел тебя перехватить, но ты уже умотал в Вирджинию повидаться с Пат.

— Да, но я ее не застал, — Дэнни даже лучшему другу не мог сознаться, что летал в Лондон. — А здесь ты что делаешь?

— Я привез тебе хорошие новости.

— Неужели?

— Да. Я говорил с Артом Ганном. Ты можешь быть совершенно спокоен: он на страже — Стоунхэму студии не видать, как своих ушей.

— Брось, Милт, меня утешать не надо. Я не верю.

— Ну, Дэнни, ты, в общем, прав, я немного преувеличил. Но, допустим, случилось самое скверное. Допустим. Вообразим, что студия принадлежит Стоунхэму. Но у тебя контракт. От него не отмахнешься. Ну, а когда фильм будет готов…

— Он откажется печатать тираж и прокатывать его, — перебил Дэнни.

— Да никогда в жизни! Иначе придется объяснять правлению, почему на ветер выброшены миллионы долларов, и я ему не завидую…

— Милт, ты бы перестал, а? Я же не ребенок. Если Джи-Эл выложил полмиллиарда, чтобы раздавить меня, то еще пять миллионов, чтобы загубить ленту, для него — тьфу!

Милт ответил не сразу. Некоторое время он сосредоточенно смотрел в окно, словно разглядывал мчащиеся машины.

— Ладно, Дэнни, поживем — увидим. Пока это еще не случилось, и, значит, у тебя есть время доснять фильм. Такие сделки за один вечер не совершаются. И есть еще тысячи причин для того, чтобы она не состоялась вовсе: акционеры могут встать на дыбы, уполномоченные…

— Милт, все у него состоится. Плохо мое дело.

— Ты просто устал, Дэнни, и потому тебе мерещится невесть что. Вот отдохнешь, мозги проветрятся — тогда и вернемся к этому разговору. По такому случаю я тебя приглашаю в «Спаго». Идет?


РИМ, ИТАЛИЯ.


Плотный человек в клетчатом костюме нетерпеливо ерзал на железном стульчике.

— Извините, мистер Маккрейчен, что заставил вас ждать, но пришлось порыться основательно, — сотрудник Красного Креста торопливо вошел в комнату, неся в руках тонкую папку. — Пришлось-таки покопаться.

— И вижу, кое-что вы откопали.

— Да трудно сказать — материал очень скудный. Есть только один документ об освобождении узников лагеря «Сан-Сабба». И выжило лишь шестеро детей. Да, как ни прискорбно, всего шестеро — четыре девочки, двое мальчиков, но среди них нет ни одного по имени Даниэль, Даниил, Дэниел или что-то подобное.

— Это точно?

— Точно. Конечно, списки могут быть неполными, но располагаем мы сведениями о Давиде Соломоне, семи лет, и Мойше Ноймане, двенадцати лет.

— И все?

— Все, к сожалению.


БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.


Дэнни по пологому пандусу въехал на стоянку у ресторана «Спаго». Двое суток полного ничегонеделанья — он ловил рыбу, бесцельно бродил по дому, много спал — пошли ему на пользу: в будущее он смотрел теперь чуть более оптимистично. Милт был прав: его еще не выгнали. Еще есть время сделать «Человека», и если фильм получится таким, каким задумывался, никакая сила не помешает пустить его в прокат.

Въезжая на стоянку, он заметил там толпу фанатичных поклонников кинозвезд, поджидающих и фотографирующих своих кумиров в самых неожиданных местах.

Эти люди никогда не пользовались его симпатиями. Как можно тратить целые годы жизни ради мимолетной, мгновенной встречи с кинозвездой? И откуда они берут деньги, чтобы покупать книги и картины, которые подсовывают своим кумирам в надежде получить автограф? Он прекрасно помнил, как однажды к Брюсу Райану протиснулся один такой поклонник и протянул ему его собственную огромную цветную фотографию. Дэнни тогда не удержался и спросил:

— Где вы ее достали?

— Купил за шесть долларов, — ответил тот.

Шесть долларов за одну фотографию! А ведь у них пачки таких снимков! Как они позволяют себе тратить на эту чепуху такие деньги, и почему собственноручно поставленная звездой закорючка так много значит для них?

Владелец «Спаго», австриец Вольфганг Пук, провел его к дальнему столику у широкого окна, выходившему на Сансет-стрит.

— Мистер Шульц позвонил и предупредил, что немного опоздает. Он просил подать вам пиццу по-еврейски, — сказал Пук, и официант в то же мгновение поставил перед Дэнни восхитительное сооружение из теста, сливочного сыра и икры.

Дэнни заказал водки, чтобы проложить пицце дорогу, и стал поджидать Милта.

Он любил бывать в «Спаго». Здесь шумно, но зато поразительно вкусно готовят, и к тому же все это происходит на глазах клиента. Неудивительно, что народ валом валит. Он отпил глоток. Вон старлетка прижалась грудью к продюсеру в надежде, что тот оценит и одарит ролью, вон знаменитый актер — воплощение силы и мужественности — украдкой запустил руку под стол, нежничая со своим любовником, вон увядающая звезда курит сигарету в серебряном мундштуке и пытается выглядеть по-прежнему блистательной. А вон туристы ждут, когда же для них освободится столик, а мимо проходят новые и новые знаменитости.

В центре зала оживленно спорили два студийных босса, в то время как их жены скучающе ковыряли вилками поданные им блюда. Оба в прошлом агенты, не сняли своими руками ни единого кадра, однако, теперь они решают, как и какое кино надо снимать. Если они будут слишком часто ошибаться, их снимут, но без работы они будут недолго: в среде голливудских продюсеров провал часто становится ступенькой к успеху.

Неподалеку сидел Гарри Мосс, менеджер, обвиняемый в слишком вольном обращении с деньгами своих клиентов. Его ждет скамья подсудимых, а затем суд, но он не льет слезы в суп, а с наслаждением орудует ложкой.

Дэнни отпил еще водки. Ожидание не угнетало его — наоборот, можно было расслабиться и понаблюдать.

Наискосок он увидел миллиардера Джонатана Шилдса с гитлеровскими усиками под носом — гости улыбались и внимали ему в надежде, что перепадет что-нибудь посущественней едких шуточек. Держи карман шире.

Сквозь ресторанный шум пробились громкие аплодисменты и приветственные возгласы. Раскланиваясь, помахивая рукой, вошел Ларри Прессмен с женой. К нему со всех сторон устремлялись люди, желавшие пожать ему руку. Дэнни был в недоумении. Ларри, президент «Уорлд-Уайд Пикчерз», недавно был уличен в том, что подделывал подписи режиссеров и получал с их счетов деньги, однако студия желала, чтобы он по-прежнему возглавлял ее. Нашли виднейшего психиатра, который под присягой показал на суде, что Ларри страдает временными помрачениями рассудка. Милт рассказывал, что Ларри якобы возражал против этого, но ему сказали: «Либо ты псих, и тогда остаешься руководить студией, либо вор — и тогда садишься за решетку».

«Вот обо всем этом лицемерии, бесчестии, подлости и будет мой фильм, — думал Дэнни. — Все это существует не только на Уолл-стрит, это — повсюду, и „Человек“ покажет это».

Появился запыхавшийся Милт с многословными извинениями и нарушил ход его мыслей.

— Я заказал тебе водку и разделанного краба, — сказал Дэнни, глядя, как Милт уписывает последний кусок пиццы. Сегодня он был непохож на себя — аккуратная бородка торчала дыбом, в серых глазах застыла непривычная печаль. — Эй, что это с тобой? Вид твой ужасен и вызывает слезы.