— Да. И надо попытаться сохранить его.

— Приложу все усилия, — рассмеялась она.

Дэнни начал диктовать.

— Общее собрание акционеров. Один из них — металлург — обращается к председателю правления Эдварду Эвримену: «Вы хотите нарушить все десять заповедей и поклоняться золотому тельцу…»

— Простите, мистер Деннисон, — прервала его Лили. — Мне кажется, что для металлурга он выражается слишком пышно, а?

Дэнни холодно поглядел на нее.

— Ой, только не меняйте настроение, — она подмигнула.

Дэнни усмехнулся.

— Ладно, давайте попробуем что-нибудь другое. Только бросьте вы, ради Бога, «мистера Деннисона». Зовите меня просто Дэнни.

— Есть, сэр! Есть звать «просто Дэнни»!

— Вот-вот. Пишите: «Вы, кучка богачей, наживаетесь за наш счет! Чем больше денег у вас, тем меньше их у нас, вы богатеете, мы разоряемся…»

— Это гораздо лучше.

Она набирала текст, а Дэнни незаметно разглядывал ее. Она почти не пользовалась косметикой — лишь чуть заметно подведены глаза, иногда становившиеся зелеными и по-детски невинными, что не противоречило сверкавшему в них уму. Все ее вопросы и замечания были уместны и разумны и заставляли Дэнни точнее подбирать слова, вложенные в уста его героев.

Она набирала, а он расхаживал взад-вперед по кабинету, диктуя:

— Председатель правления: «Вы, должно быть, не понимаете, что у меня есть обязательства перед держателями акций». Ему отвечает металлург: «Но больше всего акций у вас, и обязательства у вас перед вашей жирной задницей!» Тогда председатель в бешенстве вскакивает и кричит: «Это и есть капитализм! А вам бы хотелось коммунизма?»

— Мистер Ден… Дэнни, но разве он не прав? — спросила Лили.

— Понимаете, я хочу показать людей, которые сколачивают состояния, продавая и покупая разноцветные бумажки — акции. Что они производят? Что делают полезного для общества?

— Они производят деньги, на которые режиссеры — и вы в том числе — делают фильмы.

— Ох, уж эти университетские умницы!..

Нисколько не обидевшись, она ждала продолжения. Дэнни сел рядом с ней:

— Послушайте, Лили, я говорю о тех, кто не создает, а разрушает — о темных биржевых спекулянтах! Они не основывают новые компании, не проводят исследования, не создают новых видов продукции и не совершенствуют старые. Они только играют на разнице котировки и получают невероятную прибыль. Мне ли этого не знать? Мой тесть — мастер этой игры.

Лили пристально смотрела на него, явно осмысливая услышанное.

— Но как же их остановить?

— Не знаю. Но в этой ленте я хочу заострить внимание общества на этой проблеме. Рано или поздно придется подводить итог тому, что ты сделал в этой жизни — что делал, куда шел, чего хотел добиться? Я хочу, чтобы зритель задавал себе эти вопросы. Я устал от халтуры вроде «Лондон-рок».

— Я была на просмотре. Мне понравилось.

— Ну да?

— Да. Легкое, непритязательное, живое кино… Захватывает и увлекает.

— Но тогда эта работа должна стать у вас поперек горла.

— Нет-нет, что вы! Такого я вообще еще не представляла себе! Это будет классика нашего века! — Она смотрела на него расширенными от восхищения глазами.

Дэнни почувствовал, что краснеет. Хорошо, что Лили повернулась к дисплею и ничего не заметила. Он смотрел, как порхают по клавишам ее длинные изящные пальчики.

Вдруг она вскинула голову:

— Что-нибудь не так?

— Все так, — улыбнулся Дэнни. — Просто я вспомнил Роберта Браунинга: «Господь в небесах — на земле все спокойно…»

* * *

— А я говорю — ты поедешь! — кричал Стоунхэм. — Шофер заедет за тобой сюда, в отель, а ты к этому времени изволь быть готова!

Спор продолжался уже полчаса и был, как всегда, вызван тем, что Стефани наотрез отказалась ехать на очередной прием к психиатру. Все это повторялось далеко не в первый раз.

— Но, папа, пойми, я не хочу ехать! Мне незачем туда ехать! Ну, па-а-а-па! Они хотят только запереть меня в сумасшедшем доме! Ну, дай ты мне, ради Бога, жить, как я хочу!

— Чтоб я больше не слышал про Индию. Я знаю, что пойдет тебе на пользу.

— Всю жизнь меня смотрят психиатры, — голос Стефани истерически зазвенел. — В скольких клиниках я перебывала?! И все равно никто не смог сделать из меня то, что тебе надо.

Стоунхэм пошел к выходу и в дверях сказал:

— Хватит, мне надоело. Боже, как ты похожа на свою мать!

— Вспомни, что с ней случилось.

Стоунхэм со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и с презрительной жалостью оглянулся на Стефани.

— Папа, папа, — заплакала она. — Почему ты не можешь принимать меня такой, какая есть. Я же взрослая женщина…

— Это тебе кажется: ты — ребенок, который пропадет без поддержки и помощи.

Стефани подбежала к нему, вцепилась в его руку, пытаясь остановить.

— Я не хочу, не хочу! — в отчаянии выкрикивала она. — У меня есть семья, есть дочь и муж!.. Дэнни поможет мне!

Легкая усмешка искривила губы Стоунхэма:

— Милая Стефани, ты совсем оторвалась от действительности. У тебя нет мужа. И нет дочери, — он высвободился и шагнул к двери. Стефани бессильно опустилась на пол. — Днем мы с Патрицией улетаем на Лонг-Айленд, а ты останешься здесь до тех пор, пока не придешь… пока тебя не приведут в нормальное состояние.

Дверь захлопнулась.


НЬЮ-ЙОРК.


Дэнни с телефонной трубкой возле уха расхаживал по своему номеру в «Уолдорф-Астории», время от времени поглядывая вниз, на Парк-авеню, где у машины ждал его Слим.

Они опаздывали на обед с художником, но Дэнни решил во что бы то ни стало дозвониться до колледжа в Вирджинии, где училась Патриция. Трубку не брали. Наконец кто-то ответил, что мисс Стоунхэм на рождественские каникулы уехала кататься на лыжах в Гстаад. Дэнни был разочарован — он надеялся поговорить с дочкой так же тепло, как накануне ее отъезда, и, может быть, даже пригласить ее провести с ним уик-энд.

Когда он появился наконец в подъезде отеля, Слим с укоризненной многозначительностью взглянул на часы, но Дэнни молча забрался в лимузин, на заднее сиденье. Водитель, привыкший катать по городу деловых людей, положил рядом с ним свежий номер «Уолл-стрит джорнэл».

Художник должен был заранее побывать на бирже и получить разрешение на съемку в воскресенье, когда операции не производятся. Теперь им со Слимом предстояло договориться окончательно и выбрать «натуру». Поглядывая через тонированное стекло, Дэнни представлял, как готические шпили зальцбургских соборов превратятся в небоскребы Международного торгового центра…

— Понимаешь, Слим, это будет ключевой образ… Эй, я к вам обращаюсь, сэр! — он толкнул его локтем в бок.

Но Слим не отвечал, уставясь на заголовок газетной статьи на первой странице. Дэнни проследил его взгляд и прочел:

СТОУНХЭМ СКУПАЕТ АКЦИИ «ЭЙС-ФИЛМЗ».

НОВЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ КИНОСТУДИИ?

Дэнни вырвал у Слима газету и стал читать. В сообщении говорилось, что Д. Л. Стоунхэм начал скупать акции киноконцерна, отчего они поднялись на двенадцать пунктов. Это явно свидетельствовало о его намерении в недалеком будущем приобрести студию.

Дэнни прямо из машины позвонил Милту в Лос-Анджелес.

— Не знаю, старина, не знаю, говорят тебе, я еще не читал.

— Но ты понимаешь, черт возьми, что это будет означать для меня?

— Дэнни, не волнуйся, остынь! Может быть, это всего лишь слухи… Дай мне поговорить с Ганном. Не думаю, что он будет сидеть сложа руки.

— Всему своя цена.

— Но, Дэнни, киностудия все равно будет выпускать фильмы, а не танки.

— Милт, Стоунхэм хочет купить «ЭЙС-ФИЛМЗ», чтобы раздавить меня.

— Да перестань, Дэнни! Это он мог бы сделать с меньшими затратами. Необязательно тратить полмиллиарда долларов.

— Ты не знаешь этого человека.

— Ладно-ладно, в любом случае у тебя контракт.

Пока завтракали, Дэнни едва смог выдавить из себя две мало-мальски связных фразы, и все разговоры с художником вел Слим.

На обратном пути он обнял его за плечи.

— Босс, не переживай так, уладится.

— Спасибо, Слим. Понимаешь, я двадцать лет думал об этом фильме, искал к нему подходы. Теперь, когда каждый кадр у меня перед глазами и даже деньги отпущены, вмешивается эта сволочь, мой тесть.

Слим утешающе хлопал его по спине, приговаривая:

— Босс, раньше смерти не умирай.

Дэнни прошел по длинному коридору «Уолдорф-Астории», открыл дверь своего номера и замер на пороге.

На диване сидел плотный человек в клетчатом костюме.

— Что вы делаете в моем номере?

— Отель принадлежит мистеру Стоунхэму. — Здоровяк поднялся, вытащил из внутреннего кармана несколько листков. — Мне поручено передать вам кое-что.

— Передавайте и убирайтесь вон!

— В том случае, если вы подпишете это, мистер Стоунхэм не будет предпринимать шаги по приобретению «ЭЙС-ФИЛМЗ».

— Скажите мистеру Стоунхэму, что я, в свою очередь, предлагаю ему пойти к…!

— Хорошо, — клетчатый сложил бумаги, аккуратно спрятал их в карман и, слегка задев стоящего у него на дороге Дэнни, вышел из номера.

* * *

В эту ночь он не мог заснуть, задыхаясь от ненависти к Джи-Эл, от сознания своего бессилия, от горького одиночества. Ему надо было с кем-то поговорить. Он снял трубку.

Когда раздался голос Любы, он, не сразу справившись с волнением, произнес наконец:

— Это я. — Она молчала, и Дэнни показалось, что трубка сейчас будет брошена. — Алло! Ты здесь?

— Да.

— Люба, прости, что делаю это с таким опозданием, но…

— Что ты делаешь с опозданием?