— Это вечная и всеобщая тема, — Дэнни пытался скрыть тревогу.

— И вы ее вынашивали годами?

— Да.

— Лучше было бы сделать аборт.

— Черт тебя подери! — снова, как чертик из табакерки, взвился Милт. — Я не позволю оскорблять клиента!

— Милт, не кипятись.

— Позволь тебе напомнить, Арти, — Милт потряс указательным пальцем перед сигарой, — как этот человек много лет назад сидел на этом самом стуле и предлагал тебе переделку «Принца и нищего». Тебе и тогда не нравилась эта идея — до тех пор, пока не потекли денежки. Сколько миллионов ты сделал с тех пор на подростковых фильмах?

— Милт, — зажав сигару в зубах, Ганн воздел пухлые руки, пытаясь успокоить агента. — То было тогда. Теперь — это теперь. Дэнни, продолжайте.

Тот хранил молчание.

— Дэнни, я жду. Вы что, с ума сошли?

— По всей видимости. — Он встал и подошел к письменному столу. — Мы с вами в расчете. Я не собираюсь вымаливать у вас постановку. Я ухожу.

— Что? — Ганн выронил изо рта окурок сигары.

— Дел с «ЭЙС-ФИЛМЗ» больше не имею.

Он повернулся на каблуках и направился к двери. Милт, выпрыгнув из кресла, загородил ему дорогу.

— Дэнни, Дэнни, успокойся.

Арт Ганн вышел из-за стола.

— Уйти вы не можете — у нас контракт.

— Да плевал я на ваш контракт! Я найду студию, где мне дадут снята мою картину!

Ганн обеими ручищами ухватил Дэнни за плечи.

— Ладно, хватит. Найдете. Уже нашли. Называется «ЭЙС-ФИЛМЗ». — Он потащил его к дивану. Дэнни не сопротивлялся. Ганн уселся и усадил его рядом. — Рискну. Но денег дам мало. Смету урежу до предела. И попробуйте только выйти за нее! — Он обнял Дэнни за плечи.

У Дэнни словно разжалась внутри какая-то пружина. Забавный субъект этот Арт Ганн — вызовет к себе лютую ненависть и вдруг станет симпатичен.

Милт вместе со стулом придвинулся к дивану:

— Бумаги я подготовлю.

— Не торопись. — Арт повернул к нему голову. — Этот ваш фильм пойдет в связке с двумя другими — с «Лондон-рок» и… — достав из нагрудного кармана сигару, он откусил кончик, выплюнул его и договорил: — …и с «Рим-рок».

— Какой еще «Рим-рок»? — завопил Милт. — Что за чушь?! Так не пойдет!

— Пойдет, пойдет, — заверил его Ганн, раскуривая сигару. — «Рим-рок» мы с итальянцами накрутим в два счета. Я своему слову хозяин.

Дэнни не слушал: он был на седьмом небе от счастья. Он мог начинать съемки «Человека». Он знал, что создаст шедевр.

* * *

— Ну, брат, я и не подозревал, что ты такой бешеный, — сказал Милт, когда они вышли из кабинета.

— Я дрался за свою жизнь.

— Ты меня просто потряс. И что же, ты в самом деле собирался уйти со студии?

— Разумеется.

— Ну, значит, ты и впрямь полоумный. Если «ЭЙС-ФИЛМЗ» похоронила идею, кто ее воскресит?

— Да хоть «КОЛАМБИА ПИКЧЕРЗ».

— Сказал тоже! «Коламбиа»! Там директоры меняются чаще, чем мужья у Зазы Габор! Сколько их там было за последнее время — Бегелман, Прайс, Макэлвин, Даун… не помню, как ее там. Начнешь излагать идею одному, глядь — в кресле уже другой. И еще, говорят, японцы собираются ее купить.

— Японцы — это хорошо. Может, они введут новое правило: провалил картину — делай харакири.

Милт раскатисто хохотал до тех пор, пока служитель не подал со стоянки его «мерседес».

В машине он бормотал:

— Я смутно помню содержание, давно не перечитывал, но то, что ты рассказал Арти… Отчет, итог, смерть, Страшный Суд…

— Короче говоря, тебе не нравится.

— Да нет, не то что не нравится, но просто… понимаешь ли… В общем, Кафку напоминает. Ну, помнишь, я тебе рассказывал про фильм Джо Эпстайна?

— Помню. Один из твоих самых первых клиентов. Ну, и о чем оно?

— Да ни о чем. Стоит еврей перед дверью судьи и пытается понять, в чем его преступление.

— И что?

— Да ничего. Весь фильм об этом.

— Но это же глупо.

— Дэнни, ты — гой, а чтобы понять это, надо быть евреем. А Джо — даже слишком еврей.

— Но «Человек» — это совсем другое дело: там есть и сюжет, и…

— Дэнни, ты знаешь, как я тебя люблю, но, ей-Богу, это все слишком глубокомысленно. Это для интеллектуалов. Подожди, не перебивай. Это не мое дело. Я получаю комиссионные, ты снимаешь кино. Главное — то, что Арти дал зеленый свет. Так что — полный вперед!


БЕВЕРЛИ ХИЛЛЗ.


Дэнни в своем любимом твидовом пиджаке и в рубашке с открытым воротом, волнуясь, ехал на встречу с дочерью. На Родео-драйв он заметил в витрине фешенебельного магазина подарков огромного, чуть ли не в натуральную величину, плюшевого медведя и притормозил. Потом в безотчетном побуждении зашел в магазин.

Никого из продавцов там не оказалось. Дэнни нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока не привлек внимания высокомерного клерка, который надолго скрылся в служебном помещении, потом появился с известием, что «мишки» раскуплены, но он получил разрешение продать того, что был выставлен в витрине.

Дэнни, то и дело поглядывая на часы, торопливо расплатился и, не дожидаясь, пока медведя завернут, поспешил к выходу.

Вбежав в зал ресторана «Эль-Падрино», он стал озираться, ища Патрицию.

— Дэнни! — окликнули его.

Он обернулся и увидел Брюса Райана, сидевшего за столиком в обществе обоих прихлебателей и совсем юной хорошенькой девушки, не сводивших с него восторженных глаз.

— Рад познакомиться, — Брюс под смешки своих дружков пожал медведю лапу.

Дэнни попытался представить себе, как выглядит этот красавец в черной шелковой дамской рубашке. Он поздоровался и собирался пройти дальше, однако Брюс протянул руку и задержал его.

— Мне жаль, что не ты будешь снимать меня с Сидни Шелдон в новой ленте. Я требовал, чтобы ставил ты, но кто-то захотел, чтобы это был Джефф Кэнью.

— Он отличный режиссер, а я все равно занят, — Дэнни хотел двинуться дальше, но Брюс не пускал:

— Это чем же?

Дэнни совсем не хотелось делиться с ним творческими планами. Его выручил старший официант Тони:

— Ваш столик накрыт, мистер Деннисон.

С бьющимся сердцем он через заполненный посетителями зал ресторана прошел в заказанный кабинет — и замер, наткнувшись на стальной взгляд краснолицего человека за столом. Это был Джи-Эл Стоунхэм.

— Где Патриция?

— Сядьте, — сказал краснолицый человек. — Это — мистер Маккрейчен, — представил он сидевшего рядом тучного мужчину, в клетчатом костюме, на который пошло слишком мало материала, чтобы прикрыть такое брюхо. Крахмальный воротник белой сорочки врезался в толстую шею.

Дэнни, чувствуя знакомую пустоту под ложечкой, обвел комнату взглядом, сел и на свободный стул посадил медведя.

— Что будете пить?

— Ничего, благодарю вас. Я жду Патрицию.

— Она не придет.

— Что, простите?

Стоунхэм невозмутимо поднял стакан, сделал большой глоток мартини, облизнул языком губы, поставил стакан на стол. Его спутник сидел молча и неподвижно, пил только воду.

— Мы договорились с ней пообедать здесь, — нарушил тягостное молчание Дэнни.

На красном лице не дрогнул ни один мускул, лишь едва заметно разжались тонкие губы:

— Она не желает вас видеть.

Дэнни почувствовал, как застучала кровь в висках, на миг поднялась волна дурноты, но он справился с ней и сказал:

— Мистер Стоунхэм, я вам не верю.

Красное лицо перекосилось издевательской усмешкой:

— Не верите — не надо. Ждите, если угодно, хоть до второго пришествия.

Тошнота усилилась. Стоунхэм допил свой мартини, бросил взгляд на своего спутника. Широкая толстая рука положила на стол купюру. Оба стали подниматься, и в эту минуту Дэнни выкрикнул:

— Я — ее отец!

Джи-Эл, набычившись, кольнул его стальными глазами:

— Эту ошибку мы исправим.

Дэнни схватил его за горло:

— Ты, подонок…

Он даже не успел заметить движения клетчатого мистера Маккрейчена, но рука его словно попала в тиски и в следующее мгновение была уже намертво прижата к столу. Стоунхэм, не обращая внимания на то, что на них уже оборачивались с других столов, поправил галстук и понизил голос до шепота:

— Веди себя прилично, прощелыга. И помни — ты разведен.

— Я разведен с твоей дочерью, а не с моей. Я ничего не подписывал.

— Стефани подписала. Проконсультируйся с адвокатом. Я назначен опекуном девочки.

Дэнни показалось, что он сейчас потеряет сознание. Тиски разжались. Простучали удаляющиеся шаги. Он сидел, не поднимая головы.

Подошел официант, взял со стола пустой стакан из-под мартини и двадцать долларов.

— Угодно посмотреть меню, сэр?

— Принесите двойную водку со льдом, — все так же уставившись в пол, ответил он.

Лишь после второй порции он совладал с тошнотой, но зато почувствовал, как ломит предплечье.

Он взглянул на безразличную ко всему плюшевую морду и, когда официант поставил перед ним третий стакан, потребовал лист бумаги и конверт.

Потягивая ледяную водку, он придумывал, что написать.

Наконец его осенило:

Милой дочке

Четыре строчки

Ныне и присно и в час любой

Помни, Патриция — я с тобой!

Потом выложил на стол деньги, поднялся, сгреб медведя и на нетвердых ногах двинулся к выходу. Он вдруг как-то очень быстро опьянел, его шатало.

Так он добрел до стойки портье и водрузил на нее медведя.

— Передайте это мисс Патриции Деннисон… — стараясь не запинаться, проговорил он. — И записку тоже.

Портье взял конверт, удивленно посмотрел на покачивающуюся перед ним пьяную фигуру.