— Только опытные альпинисты знают об этой тропе. Должно быть, они отдают себе отчет в том, что делают…

Рональд посмотрел через плечо на удаляющуюся по тропе пару.

— Надеюсь, — мрачно ответил он. — На мой взгляд, ей не больше шестнадцати.

Милли остановилась как вкопанная. На какое-то мгновение она отчетливо почувствовала болезненный укол ревности. О Боже! Как она может ревновать к кому-то Рональда Бредли, который только что самым недвусмысленным образом дал ей понять, что не испытывает к ней никаких чувств.

— В чем дело? — мгновенно почувствовав перемену в ее настроении, обеспокоенно спросил Рональд.

Она попыталась беспечно улыбнуться.

— Ничего. Должно быть, я немного устала. Вот приду домой и отправлюсь отдохнуть.

Это был превосходный предлог оставить его одного в кухне, когда они вернулись в замок. Он пристально посмотрел на нее, но не стал уговаривать остаться с ним внизу.

— Тебе принести что-нибудь? Может быть, кофе или что-нибудь еще?

— Нет.

Милли еле сдержала крик, потому что единственное, что бы ей хотелось сейчас, так это заполучить Рональда в свою спальню.

— Хорошо, — бесцветным голосом ответил он. — Поскольку ты занималась пикником, я приготовлю ужин. Но запомни, если к семи часам ты не спустишься вниз, я сам приду за тобой.

Ее передернуло.

— Я спущусь вовремя, — пообещала она.

Глава 8

Войдя к себе, Милли беспокойно заметалась по комнате. Она чувствовала себя неуютно и боялась смотреть в зеркало.

Что же со мной все-таки происходит, думала она. Я ведь могу неделями избегать необходимости лишний раз выйти на улицу, встретиться с друзьями… а сейчас охотно сходила бы на репетицию оркестра — хотя бы для того, чтобы просто заварить для всех чай, пообщаться с людьми.

Она больше не чувствовала себя прежней, и все из-за Рональда Бредли! В его присутствии ее не покидало ощущение, что вот-вот что-то должно произойти и нет никакой возможности избежать этого. Тем не менее, несмотря на смущение и трепет, она вовсе не стремилась противиться происходящему.

— Просто безумие какое-то. Чего ты ждешь? пробормотала она, но единственно верный, сам собой напрашивающийся ответ на этот вопрос ей не понравился. — Он ведь уже касался тебя, даже целовал… Неужели тебе недостаточно того, что случилось у водопада? Ты хочешь большего?

Нет, подсказывал ей здравый смысл и природный инстинкт самосохранения. Да, возражали чувства.

— Я просто не вынесу всего этого, — вслух произнесла Милли.

Вернуться на кухню и откровенно поговорить с Рональдом у нее не хватило мужества и, забравшись под одеяло, она погрузилась в беспокойное забытье сна.

К счастью, Милли проснулась как раз вовремя, чтобы он не успел осуществить свою угрозу подняться за ней. Она быстро приняла душ и надела самый скромный наряд из всех, что имелись в ее распоряжении: темную юбку до пола и хлопковую блузку с высоким воротником с пуговицами-жемчужинами и рюшами на воротнике и манжетах. Она тщательно причесалась и, облаченная в строгую закрытую одежду, словно в доспехи, спустилась вниз.

Рональд тоже переоделся. На нем были черные брюки и светло-бежевая рубашка с закатанными рукавами, обнажающими загорелые мускулистые руки. Взглянув на них, Милли невольно вспомнила о его силе и, почувствовав, как в ней что-то дрогнуло, разозлилась на себя.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что Рональд обернулся, и его брови удивленно поднялись.

— Очень торжественно, — произнес он.

— Ты ведь сказал, что хочешь, чтобы я сыграла для тебя? — быстро отреагировала она.

Его взгляд изучающе скользнул по ее фигуре.

— Ты что, лучше играешь в таком виде? — В его голосе сквозила ирония.

Ее подбородок слегка дернулся.

— Я всегда все делаю лучше, если тщательно подготовлюсь.

Он тихо засмеялся, и она еще сильнее напряглась. К счастью, Рональд не заметил охватившего ее волнения. Пожав плечами, он протянул ей бокал.

— Снова старого доброго вина? Или ты хочешь шерри?

— Нет, спасибо, — отказалась она.

— Вовсе не обязательно повторять эксцессы вчерашнего вечера. Просто составь мне компанию. Она отрицательно покачала головой.

— Не стоит, ведь мне играть, — сказала она. — Может быть, позднее. Если ты действительно намерен послушать мою музыку.

— Да, — ответил Рональд, помрачнев. Он налил себе вина и сделал большой глоток.

— Я сыграю тебе после ужина.

— А почему не сейчас? Она растерялась.

— Я… Мне бы хотелось поесть.

— Ужин еще не готов, и я бы хотел, чтобы ты сыграла прямо сейчас. — И, заметив ее растерянность, Рональд сухо добавил:

— Взгляни на проблему с другой точки зрения: ведь если ты сыграешь прямо сейчас, то быстрее покончишь с этим делом.

Она кивнула в знак согласия.

— Где твоя флейта? — мягко, но с оттенком неумолимости спросил он.

— В зале…

— Тогда пошли.

Прихватив с собой бутылку вина и свой бокал, он открыл ей дверь. Милли старалась успокоиться. Она никак не могла взять в толк, почему паникует, собираясь играть для какого-то любителя, ведь всю свою жизнь играла для настоящих профессионалов! Но кончики пальцев у нее вдруг похолодели.

Их шаги гулко отдавались в просторном, с высокими потолками зале. Рональд щелкнул выключателем и начал задергивать портьеры.

Милли тем временем установила пюпитр и вынула из футляра флейту. Затем она подошла к шкафчику с кассетами и через плечо спросила:

— Ты хочешь послушать только меня? Или что-нибудь более значительное?

Рональд подошел ближе и посмотрел на тщательно пронумерованные кассеты.

— Вот это коллекция! — восхищенно присвистнул он. — Аккомпанемент на любой случай.

— Эти записи не продаются в магазинах, — пояснила Милли. — Пит готовил их для различных семинаров и тому подобных встреч, которые проводит уже в течение многих лет. А часть из них я записала сама в то лето, когда мы с доктором О'Флаэрти работали здесь.

Казалось, Рональд не слушает ее объяснения. Он просмотрел отпечатанный на машинке каталог и заметил:

— У твоего отчима неплохой вкус. Ничего не ответив на эту реплику, Милли нашла нужную кассету и включила магнитофон.

— Тебе не нужна моя помощь?

— Я умею обращаться с техникой, это часть моей профессиональной подготовки.

Она тщательно отрегулировала уровень звука. Рональд хмыкнул.

— Вижу. — Он огляделся. — Хорошо. Готовь аппаратуру, а я займусь освещением.

Он взял три стоявших за роялем высоких канделябра, в которые уже были вставлены длинные белые свечи, и расставил их полукругом вокруг пюпитра, затем достал из кармана брюк зажигалку, и через мгновение языки пламени заплясали, словно живые.

Милли вновь ощутила улегшееся было волнение и отвернулась, пытаясь сконцентрировать внимание на аппаратуре. Рональд прошел к дверям зала, выключил свет и вернулся обратно, гулко стуча каблуками по деревянному полу. Взяв один из покрытых позолотой стульев, он поставил его в центре и сел на него верхом, положив руки на спинку, вырезанную в форме лиры.

— Готова?

Была ли в этом вопросе насмешка? У Милли не было полной уверенности на этот счет. Она почувствовала себя еще более беззащитной и, хотя ноты были абсолютно не нужны ей, преувеличенно долго возилась с ними, надеясь, что привычные движения помогут унять дрожь в руках. Наконец она поднесла флейту к губам и взяла несколько пробных нот.

— Готова, — тихо проговорила она, нажала кнопку воспроизведения и замерла в ожидании аккордов.

Насыщенные звуки фортепьяно наполнили всю комнату. Шону нравилось аккомпанировать ей. Милли хорошо помнила тот день, когда они сделали эту запись. Ей было всего семнадцать, и она уже начала влюбляться в него.

Но Шон никогда ничего не говорил ей о своих чувствах. Затем он уехал в Штаты, а она в течение восьми лет усердно поддерживала разгоревшееся в ней тем летом пламя любви.

Восемь лет, думала Милли, вслушиваясь в прекрасные звуки, мягко струившиеся по залу. Целых восемь лет! Когда, вернувшись, Шон стал ее преподавателем в колледже, она решила, что это знак судьбы. Он учил ее музыке, водил в концерты, после чего они сидели в небольших ресторанчиках, где он не отпускал ее руку даже во время еды. Он говорил, что любит ее, и явно добивался близости с ней. Лишь по чистой случайности они не стали любовниками, прежде чем Милли узнала о его жене и детях.

Вступление закончилось. Она подняла флейту к губам… и тут же забыла и о таинственности этого пустого зала с единственным слушателем, и о событиях последних дней. Ее охватило грустное ощущение утраченной надежды — и повествующая об этом музыка. Никогда раньше Милли не испытывала подобного чувства. Она знала, что играет сейчас прекрасно, может быть, лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Музыка стихла. В затемненном зале воцарилась тишина. Легкий сквозняк чуть колыхал пламя свечей, но был слишком слаб, чтобы пошевелить тяжелые занавески. Мужчина, сидевший верхом на стуле, не двигался. Его глаза смотрели напряженно, странно блестя в колеблющемся свете. Тени на стенах и полу тоже чуть колебались, принимая причудливые формы, словно пытающийся материализоваться дух.

Милли опустила флейту и встретилась с взглядом Рональда. У нее возникло фатальное чувство неизбежности перед лицом своего властелина и судьи. Он глубоко втянул в себя воздух, будто до сих пор сдерживал дыхание.

С едва слышным щелчком, прозвучавшим в полной тишине, как выстрел, кассета остановилась. Рональд встал и произнес:

— Я бы сказал, что тот парень, который считает, что ты достигла вершины мастерства, абсолютно прав.

Милли была озадачена, но потом вспомнила, что рассказала ему об оценке ее игры Питом и Шоном. Преодолевая горечь, она улыбнулась. Со своей привычной проницательностью Рональд тут же заметил ее реакцию.

— Послушай, — мягко сказал он. — Это было сказано как комплимент.