Он всегда разговаривал с ней, как с ребенком, не отвечающим за свои поступки. Меня это доводило до бешенства, мне было жаль ее, я должен был оградить ее от грубости мужа.

Она привязалась ко мне, со временем получила у мужа развод, не вовлекая меня в этот процесс.

Я ничего не знал о ее семье и очень мало о ней самой. Я не видел ее, и лишь когда развод был оформлен по всем правилам, она приехала в Лондон, и мы встретились после длительной разлуки. Да, мы не виделись почти год.

Сейчас я могу признаться, что за время разлуки с Энн я понял, чем были вызваны мои чувства к ней — мимолетной страстью и жалостью.

В действительности я не любил ее, хотя понял это лишь тогда, когда влюбился в другую женщину. Однако обстоятельства сложились так, что к приезду Энн в Лондон я был абсолютно свободен в полном смысле этого слова. Но прошло время, и я никак не мог заставить себя полюбить ее.

Она приехала ко мне после развода взволнованная и радостная, очень красивая, но красота ее уже меня не трогала.

Энн пылко выражала свои чувства, правда, мне показалось, несколько истерически.

Я думал тогда, что отношусь к ней слишком придирчиво и, может быть, не совсем справедливо, и принуждал себя быть милым и любезным.

Мы назначили свадьбу через несколько недель, и тут я попросил ее представить меня своим родственникам.

«Они за границей, — сказала она, — они живут за границей. Я никогда с ними не вижусь».

При этом Энн как-то загадочно посмотрела на меня, и я почувствовал, что она лжет. Я много думал об этом и не мог найти объяснения тому, что мое знакомство с ее родными было для нее нежелательным.

Но раз ее родственников не было в Англии, я повез ее к своим, и все они восхищались ее красотой и обаянием. Произошел лишь один инцидент, который имеет отношение к истории ее болезни.

Я повез Энн к своему дяде. Теперь старик проводит почти все время в клубе, но некогда был известнейшим егерем.

В разговоре я мельком упомянул, что Энн жила в Лестершире, он сразу же навострил уши и поинтересовался, охотилась ли она.

Она ответила отрицательно, а я добавил, что ее первый муж был страстным любителем охоты с гончими. Дядя, услышав его имя, моментально вспомнил его, так как встречался с ним несколько лет назад.

— Впрочем, не может быть, чтобы это был он, — засомневался дядя. — Тот, кого я знал, женился на девушке из печально известной семьи в Сомерсете.

К моему изумлению, Энн при этих словах вскочила и заявила, что нам надо идти. Сославшись на то, что нам предстоит еще один визит, она поспешно вытащила меня из дома.

В тот момент я не придал этому значения. Позже, вспомнив об этом, я пришел к выводу, что ей был неприятен этот разговор, так как был связан с первым мужем или его родственниками.

По правде сказать, тогда этот инцидент не заставил меня о чем-либо задуматься, но позже я вспомнил об этом.

Как вам известно, мы поженились в бюро регистрации и уехали на медовый месяц за границу, в Монте-Карло. Я с самого начала опасался, что Энн во мне разочаруется.

Господь свидетель, Мортон, я говорю вам правду. Я старался быть ей хорошим мужем, но мужчине трудно быть пылким любовником, когда сердце молчит, и, несмотря на все старания, мне не удалось испытать к Энн настоящей любви.

Она же с какой-то неистощимой энергией требовала, чтобы я уделял ей время и внимание.

Мне казалось, она страстно жаждет получить все, что я могу дать, и добрую долю того, чего не могу.

Однажды вечером в Монте-Карло между нами произошла ссора. Все началось с того, что я ей не оказал какого-то знака внимания. С ней вдруг началась истерика.

Энн кричала, рыдала, пока я по-настоящему не встревожился. Я послал за доктором, и тот прописал успокоительное и отправил ее в постель.

Это была первая ссора из числа многих других скандалов, которые в течение следующего месяца превратили нашу жизнь в ад. Наши отношения становились все хуже и хуже.

Она плакала и кричала до полного изнеможения, а потом впадала в полуобморочное состояние, почти не сознавая окружающего.

К тому времени, как мы должны были возвращаться в Англию, происходящее стало серьезно меня беспокоить. Как вы помните, вскоре после приезда я пригласил вас, зная, что вы обратите на все это самое пристальное внимание.

Энн оказалась безумно ревнивой. Если я упоминал в разговоре имя горничной, она обвиняла меня в недостойных поступках.

Если я снимал шляпу перед знакомой на улице или кланялся в ресторане приятельнице, она начинала проявлять признаки сильного возбуждения и устраивала очередной скандал.

Все это кажется какой-то фантастикой. Выходя с ней из дома, я каждый раз молился, чтобы не встретить никого из знакомых.

Потом она раскаивалась, обнимала меня, вымаливала прощение, но как будто бы не совсем понимала, что говорит и что делает.

Как-то подобная сцена разыгралась из-за какой-то совершенно непримечательной женщины, с которой мне пришлось поговорить, и когда мы вернулись домой, она разорвала на себе одежду в клочья и переколотила все, что попалось под руку.

Честно сказать, я стал испытывать к ней отвращение и со страхом раздумывал, что будет дальше. Именно тогда я попытался связаться с вами по телефону, но вас не оказалось на месте.

Я вызвал врача, который был поблизости.

Когда он появился, жена моя лежала на полу, истерика уже стихла, и она постепенно впадала в состояние комы.

Пол был усыпан осколками разбитых ею вещей, ее растрепавшиеся волосы были в полном беспорядке, лицо залито слезами. От былой красоты не осталось ничего.

Мы с доктором перенесли ее в постель, он сделал успокаивающий укол, а выйдя из спальни, спросил у меня:

— Не было ли в семье вашей жены случаев сумасшествия?

Слова эти прозвучали, как удар грома. Я, конечно, и раньше должен был заподозрить, что у жены есть некий секрет, который она любой ценой хочет скрыть от меня.

Я вспомнил странное отношение к ней первого мужа, в тот же день сел в поезд до Ланкашира и разыскал его. Приехал к нему к вечеру.

Он только что вернулся с охоты и все еще был в красном сюртуке и заляпанных грязью сапогах. Встретил меня радостно, но когда я сообщил ему причину своего приезда, он взглянул на меня с непонятным сочувствием.

— Я догадывался о цели вашего визита, — сказал он.

Затем коротко обрисовал их былую жизнь. Он женился на Энн, привлеченный, подобно мне, ее необычайной красотой.

Когда он с ней встретился, она жила в Сомерсете с пожилым дядей, который хотел побыстрее жениться и явно был рад появившейся перспективе отделаться от племянницы.

Лишь через неделю после женитьбы молодой муж узнал правду… погибшие мать и отец Энн страдали неизлечимым безумием.

Энн все знала, и когда он понял, что она скрыла от него это, его любовь сменилась отвращением и неприязнью. Она и дядя обманули его, связав узами брака.

Одно он решил твердо — пусть даже избавиться от нее невозможно, детей у них не будет.

— Вот и весь мой рассказ, — закончил он. — Теперь вам понятно, почему я так легко пошел на развод с Энн. Мы несколько лет жили вместе чисто формально.

И если бы мне стало известно, что она собирается выйти замуж за вас, я послал бы вам предупреждение. Только Энн слишком осторожна, она никогда и ничем не дала мне понять, что вы в этом замешаны.

Я вообще не знал, что она снова выходит замуж, пока не увидел в газетах сообщения о вашей свадьбе, а тогда было уже слишком поздно.

— Я вернулся в Лондон, — продолжал Джим, — чувствуя себя так, словно получил смертельный удар. Я знал, что Энн обречена точно так же, как ее родители.

Тихая жизнь, которую она вела с первым мужем, лишенная волнений и интимных отношений, безусловно, позволяла ей сохранять рассудок.

А влюбленность и наша женитьба нарушили ее душевное равновесие.

Джим на секунду прикрыл рукой глаза.

— Я решил, что вы не должны знать об этом, пока ее не осмотрит сэр Барнеби, — заключил он. — Я хотел полностью исключить подозрения на плохую наследственность, которые могли бы повлиять на ваше суждение.

Доктор Мортон поднялся.

— Думаю, вам лучше сейчас с ней не видеться. Она вас не узнает. Она не будет страдать, а мне остается только надеяться, что вы еще найдете свое счастье.

Он положил руку на плечо Джима.

— Вряд ли, — горько ответил Джим.

В комнате воцарилось молчание, а потом зазвонил телефон.

— Джим… Джим… не позволяйте ему… не позволяйте прикасаться ко мне… Не смейте меня целовать… я… принадлежу Джиму!.. Эндрю, Эндрю, поговорите со мной!… Эндрю мертв, он умер, я вам говорю… дорогой мой, дорогой друг!.. Скажите Джиму, чтобы он тотчас пришел, он должен забрать меня… Нет, Джим женат, он не может прийти…

Не хотите ли потанцевать со мной? Ах, бросьте, я моментально вас научу… вот… вот, отлично! О нет, мы не требуем плату, только чаевые… Да, вот и все… раз уж вы так добры.

Нет, Пол, не надо… не можешь же ты все забрать! Только не все… оставь мне хоть что-нибудь… пожалуйста, Пол!.. О Господи, я не могу заплатить за квартиру… пожалуйста, помогите мне заплатить за квартиру. Я должна к завтрашнему дню раздобыть деньги… позвольте мне найти работу… пожалуйста, Боже, помоги мне найти работу.

Нет! Я сказала — нет… Простите, но я не могу. Нет, завтра вечером тоже… Хорошо, сообщите ей, если хотите… Нет! Простите… Я говорю — нет…

Вот квартира… вот здесь я жила с Джимом и была страшно счастлива… Джим исчез… и Фиона исчезла… Где Фиона?

Голова… горячо… Что случилось? О Джим… Джим… Джим…

Лихорадочный голос на миг смолк, врач положил на ее запястье пальцы, считая пульс и глядя на температурный лист, который держала перед ним сестра.

В палате было очень тихо. Сестра передвигалась совершенно бесшумно, только слегка шуршал ее накрахмаленный халат.

Раздался еле слышный стук в дверь.

— Сэр Томас, — шепнула сестра стоявшему возле постели доктору.