— Это просто сумасшедший дом. Может, все это мне снится?

Вероника и Дэниел уже позавтракали и ушли. Миссис Шиллинг должна была прийти к девяти. Дом был в полном нашем распоряжении. Кухня с пылающим в очаге огнем, поющим чайником и старинным фарфором на полках казалась мне надежным убежищем. Но Лалла не воспринимала подобный тривиальный комфорт. Я предложила проводить ее в клинику, но она твердо ответила, что не нуждается в моей помощи.

— Думаю, что все это довольно мрачно. Доктор, с которым я разговаривала по телефону, сказал, что сможет сделать операцию немедленно, если мой срок меньше, чем тринадцать недель. Мне придется подождать, пока я полностью приду в себя после наркоза. Если все будет в порядке, вечером я вернусь.

— Позволь мне пойти с тобой. Я могу отпроситься на день с работы. Мне страшно подумать, что ты вынуждена будешь оставаться среди посторонних. Тебе будет грустно и одиноко.

— Я буду на седьмом небе от счастья. Наконец-то я избавлюсь от маленького ублюдка Зеда, который растет внутри меня. Ты не представляешь, насколько отвратительное чувство я испытываю, когда думаю о нем. Словно в моем теле завелся паразит.

— Почему ты думаешь о материнстве с такой ненавистью?

— Потому что вообще не хочу иметь детей. Не хочу портить фигуру, хочу нормально спать по ночам и не просыпаться. Плюс ужасные расходы. Слава Богу, через несколько часов придет конец этому кошмару. Ради Бога, перестань волноваться. Я совершенно спокойна. Давно прошли времена, когда злобные волосатые старухи делали аборты грязными вязальными спицами.

Лалла вышла из дому. Я провожала ее взглядом, пока она не дошла до конца площади и не скрылась за поворотом. В половине девятого я позвонила в больницу чтобы справиться о состоянии Тиффани. «Да, мисс, вы можете навестить ее между двумя и тремя часами. Нет, мисс, мы не станем передавать привет. У нас и так хватает забот, мы не в состоянии бегать по палатам и передавать личные сообщения каждому пациенту». После этого щелчка по носу я понуро поплелась на работу.

Утро я провела исключительно плодотворно. Пирс дал мне задание — продумать дизайн пригласительных открыток. На следующей неделе он собирался организовать вечеринку и пригласить на нее основных спонсоров ОЗПА. Мне в голову пришла идея поместить на открытку силуэт особняка восемнадцатого века, в восстановление которого мы вложили немалые средства, и написать приглашение черными чернилами поверх величественного силуэта. Я как раз держала открытку в руках и любовалась ею. Рисунок получился довольно эффектным. Неожиданно зазвонил телефон.

— Привет, дорогая, это ты?

— Здравствуйте, Маб! Как ваши дела? Джайлс еще не пришел. У него деловая встреча с менеджером банка.

— О, как жаль! Как твои дела, дорогуша? Как Тиффани?

Маб звонила в офис раз в несколько дней. Я делилась с ней последними новостями и тем немногим, что мне удавалось узнать о Джайлсе. Я понимала, что Маб одинока и ей скучно. Постепенно между нами стала расти настоящая дружба. Мы обменивались телефонными звонками и не давали дружбе угаснуть. Я рассказала Маб о Тиффани, о том, что ее увезли в больницу. Маб была полна сочувствия.

— Полагаю, что она потеряла ребенка?

— Понятия не имею. Разве такое количество крови говорит о потере?

— К несчастью, да. Или к счастью? Ты, кажется, говорила, что она не хотела ребенка?

— Да, но в последнее время я заметила, что Тиффани стала проявлять нежность. Она перестала называть малыша Монти. Ее лицо стало другим. Волосы стали шелковистыми, как у Венеры Тициана. Она преобразилась. Очевидно, это гормоны.

— Помню, когда я носила Джайлса, я также выглядела чудесно. Никогда прежде я не была такой красивой. Меня даже трудно было назвать хорошенькой. — Маб хрипло рассмеялась. — Во мне почти шесть футов роста. У меня широкие плечи и узкие бедра — совершенно мужская фигура.

Маб уже описывала свою внешность. Ее коротко подстриженные волосы были, как она говорила, цвета соли с перцем. Она любила носить туфли без каблуков и строгие костюмы из твида. В ее шкафах пылились вечерние платья, которые она не надевала уже более двадцати лет.

— Джеффри был настоящим красавцем. Никто не мог понять, как мне удалось его подцепить. Он был высокий брюнет, вылитый Грегори: Пек. Джайлс очень похож на него внешне. Но у Джайлса абсолютно другой характер. Джеффри обожал гольф и рыбалку. Его любимым писателем был Конан Дойл. У него никак не получалось найти общий язык с Джайлсом. Не помню, чтобы они когда-либо по-настоящему разговаривали. Джеффри ужасно боялся, что Джайлс гомосексуалист. Помню, Джеффри пришел в ярость, когда увидел, что Джайлс купил себе на день рождения, свой шестнадцатый день рождения, женский гребень для волос.

— О Господи! Довольно странно! Джайлс на самом деле носил женский гребень?

— Нет, что ты. Это был древнеримский гребень. Джайлс купил его у антиквара. Я не увидела в покупке ничего страшного, но Джеффри обвинил меня в том, что я балую мальчика и делаю из него бабу. Мы тогда ужасно поссорились.

— Сейчас бы Джайлс с легкостью доказал, что его отец был не прав. Джулия не отпускает его ни на шаг. Не думаю, что ее привлекают заумные разговоры. Пирс называет ее нимфоманкой.

Маб обожала слушать подобные истории. Она долго и громко смеялась.

— Я никогда не была нимфоманкой, и мне никогда ею не стать. Джеффри любил секс намного больше, чем я. Иногда я задавала себе вопрос: а был ли он хорош в постели? Он был единственным мужчиной в моей жизни. С ним у меня не было ничего такого, о чем пишут в книгах. У меня никогда не возникало даже мимолетного желания дышать чаще или застонать. — Маб понизила голос и зашептала доверительно: — Я заговорила о мужчинах и о сексе, потому что в моей жизни кое-что произошло.

— О Маб, это звучит интригующе!

— Я расскажу тебе более подробно. В доме за углом недавно появился новый жилец — мужчина лет шестидесяти, высокий, очень опрятный, с прямой спиной. Он зашел ко мне недавно и спросил, не видела ли я его кошку. Кошка не может прийти с себя после переезда и постоянно убегает из дому. Я ответила, что нет, и попросила описать мне ее. Мы разговорились. Выяснилось, что во время войны он служил во флоте вместе с Джеффри. Они даже были немного знакомы. Было ли это просто совпадением? Он пригласил меня выпить с ним вечером. Когда я зашла к нему в дом, то увидела жилище холостяка, очень чистое и уютное. На столе в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Мы болтали целый вечер. Его жена умерла два года назад. Он пригласил меня в Ковент-Гарден на «Турандот». Должна сказать, что с нетерпением жду следующей встречи с ним.

— Замечательно, Маб. У тебя появится возможность принарядиться.

— Знаю. Интересно, подойдет ли мое черное шелковое платье…

— Привет, Джайлс! — сказала я громко.

Джайлс вошел в офис.

— Джайлс пришел? — спросила Маб. — Тогда я вешаю трубку. Я расскажу тебе обо всем позднее. Пока-пока!

Маб не скрывала, что желает общаться только со мной. Не сговариваясь, мы решили не говорить пока Джайлсу о нашей дружбе. Думаю, что мы обе боялись раздражать его.

— Это ты сделала? — Джайлс внимательно рассматривал пригласительную открытку, которую я с таким трудом создала.

— Как ты полагаешь, это подойдет? — Я изобразила скромность, хотя в глубине души гордилась своей работой.

— Очень хорошо! Без сомнений, подойдет!

Джайлс окинул меня внимательным взглядом. Я решила, что он вдруг разглядел во мне невидимую им прежде глубину, и улыбнулась. Каково же было мое разочарование, когда он сказал:

— Ты специально так разукрасилась, чтобы стать похожей на шимпанзе?

Я побежала к зеркалу. На лбу красовался чернильный отпечаток ладони, вдоль носа шла жирная черная полоска. Очевидно, я запачкалась во время разговора по телефону с Маб. Я болтала с ней, подперев голову рукой.

— Я хотел пригласить тебя на дневной концерт в Смит-сквер. Но тебе необходимо сделать что-то с боевой раскраской. Ты напугаешь музыкантов до смерти, если явишься туда в таком виде.

Джайлс протянул свой безупречно чистый носовой платок. У меня не было выбора — единственной альтернативой платку была тряпка, которой я мыла посуду. Я терла лицо как сумасшедшая. Нос покраснел и распух. На ярко-красной поверхности виднелись серые пятна чернил, которые упрямо не оттирались. Производитель чернил не врал, когда описывал чернила как вечные.

— Не волнуйся, пятна сойдут через несколько дней! — попытался утешить меня Джайлс.


Концерт был чудесным. Гейдельбергский ансамбль играл Шуберта. Слушая прекрасную музыку, я забыла на время о Тиффани и Лалле. Я парила в небесах. Легкий запах лилий раздавался каждый раз, когда Джайлс шевелился в кресле.

— Спасибо большое за то, что пригласил меня, — сказала я. Мы медленно возвращались в офис. Наш путь лежал через Сент-Джеймс-парк. — Я никогда раньше не слышала камерной музыки. Камерная музыка — словно доверительный разговор о чем-то исключительно важном. Я не обращала достаточного внимания на музыкальное образование, но теперь мои глаза раскрылись.

Джайлс засмеялся:

— Надеюсь, ты не подхватишь воспаление мозга. Ты слишком рьяно взялась за самообразование. Смотри не переусердствуй!

— Кажется, кое-кто становится слишком фривольным.

— Touché [56]. Должен признаться, что получаю огромное удовольствие от твоего энтузиазма. Жаль только, что твой внешний вид наводит на подозрения о том, что ты постоянно подвергаешься насилию. Бьюсь об заклад, кассирша в театре подумала, что я регулярно избиваю тебя. Она смотрела на меня мрачно.

— О Боже! Я и забыла о своем лице. Видны ли чернила при свете дня?

Джайлс повернулся, чтобы рассмотреть меня.

— Древние британцы, которые раскрашивали лица для сражений, почувствовали бы себя отброшенными далеко назад. О нет, перестань! Я тебя дразнил. На самом деле ты выглядишь, словно неделю не умывалась. Ничего не получится, перестань растирать нос, он становится красным. Когда ты появилась в ОЗПА, я подумал, что ты страдаешь одной из этих странных болезней, таких как синдром Леша-Нихана.