— Вам сюда, Джайлс! — Лалла обворожительно улыбнулась и послала воздушный поцелуй. — Сладких снов!

Джайлс открыл дверь:

— Спокойной ночи, Лалла! Спасибо за замечательный вечер! Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились приютить нас!

Джайлс выглядел сильно уставшим и довольно пьяным.

— Спокойной ночи, Джайлс! — Моя попытка одарить его улыбкой осталась незамеченной из-за захлопнувшейся двери.

— Вот твоя комната, дорогая, — прошептала, задыхаясь, Лалла. Мы вскарабкались еще выше по очень крутой спиральной лестнице. Я размышляла о том, что в случае пожара обязательно погибну: мне ни за что не удастся найти дорогу назад и выбраться отсюда живой. Успокаивало только то, что, может быть, я смогу согреться в последние, предсмертные, минуты. Я была счастлива, что догадалась захватить с собой в спальню тетино манто.

— Боюсь, это не совсем пять звезд… Как хорошо, что ты к нам приехала! Будем надеяться, что вашу машину еще долго не смогут починить… О, я не могу оставаться на ногах ни минуты. Увидимся, — Лалла громко зевнула, — утром.

Оставшись одна, я окинула взглядом свою спальню. Мне никогда не приходилось ночевать в подобном помещении. Комната была круглой, с четырьмя арочными окнами без штор. Я представила, как свет из окон пробивается сквозь мрак ночи, освещая дорогу заблудившимся путникам, словно маяк. Стены были разрисованы крохотными лиловыми розами. В центре, под выпуклым потолком, находилась широкая кровать на бронзовых ножках. Обстановка напоминала экзотический храм и комнату для служанок викторианской эпохи одновременно. У стены стояли комод и шаткий стул на трех ногах, сделанных из оленьих рогов. Пол был покрыт древним, истертым до дыр ковром. На комоде, под стеклянным колпаком, виднелся букет цветов, выполненный из морских ракушек. Два беличьих чучела, склонившись, смотрели друг на друга из клетки, прибитой к стене. Напротив висела небольшая картина, выполненная маслом, с изображением горящего здания. Даже такому дилетанту, как я, было понятно, что картина нарисована из рук вон плохо. Грубые красные и оранжевые мазки, изображающие огонь, торчали из черного силуэта здания, словно клок волос на голове панка. На позолоченной раме виднелась надпись: «Торнфилд-Холл [19]. Эвадн Инскип. Май 1948». Я немедленно простила автору все его художественные недочеты. Должно быть, я уже упоминала, что «Джен Эйр» — одна из моих любимых книг. Кроме того, в комнате было очень интересно.

Осмотревшись, я направилась на поиски ближайшей ванной. Мне удалось обнаружить ее внизу, рядом с лестничным пролетом. Она была точно такой, какой я ее представляла, — белая плитка на стенах, огромная ванна, обрамленная красным деревом, холодный линолеум на полу. Вентиль крана с горячей водой был утерян, вместо него был приспособлен гаечный ключ. На крючке висело полотенце, кусок красного мыла и тюбик зубной пасты лежали на раковине. Поскольку у меня не было щетки, я почистила зубы пальцем с намазанной на него пастой. Лицо и руки я вымыла с мылом, которое пузырилось, превращаясь в розовую пену. Не очень чистое полотенце пахло луком, я не рискнула к нему притронуться. Помня наставления тети Пусси, я намылила и постирала трусики и чулки. Трусики немного порозовели. Даже после нескольких полосканий мне не удалось вернуть им первоначальный цвет. Повесив мокрое белье сушиться на трубе с горячей водой, я помчалась обратно наверх. Я была абсолютно голой под манто, ледяной воздух терзал мои ноги, словно острый нож боевой колесницы. Каким счастьем было сбросить туфли и завалиться в постель!

Некоторое время я лежала в кровати и дрожала, затем, вскочив, расстелила тетино манто поверх одеяла и покрывала. Стало немного теплей, но холодный воздух продолжал обдувать мои голые плечи. В отчаянии я надела манто и снова легла. Ощущение тепла и уюта охватило меня, я стала медленно погружаться в сладкие волны сна.

Я оказалась внизу, в гостиной Инскип-парка, но во сне дом превратился в музей Виктории и Альберта. Я ничуть не удивилась, обнаружив наш порванный ремень от радиатора, выставленный в стеклянной витрине на всеобщее обозрение. В поисках выхода я обратилась к смотрителю музея, который повернулся ко мне лицом и превратился в Пирса. Пирс в униформе выглядел очень соблазнительно. Он провел меня в сад через зал с выставленной вязаной детской одеждой восемнадцатого века. Надпись над воротами гласила, что сад — точная копия Версальских садов. Передо мной шумел знаменитый фонтан с плавающими конями. Я побежала вдоль аллеи апельсиновых деревьев в кадках. Оказалось, что я могу бежать очень быстро и прыгать очень высоко, почти летать. Мое тело покрылось серым кроличьим мехом, руки и ноги превратились в лапы. Я прыгала, как кенгуру, — все выше и дальше, почти вне себя от возбуждения. За моей спиной раздался шум — кто-то бежал следом за мной. Повернув назад голову, я увидела Пирса, который на этот раз превратился в огромного золотого пса. Я замерла в ужасе — его острые белые клыки вцепились в мой хвост.

— Пирс! — выдавила я приглушенный вопль. — Это я, Виола! Прекрати, остановись!

— Я не могу остановиться. О Боже… обнаженное тело, накрытое мехом… Ты так соблазнительна, так сексуальна! — раздался голос Джереми.

Я окончательно проснулась. Открыв глаза, я увидела круглую спальню в Инскип-парке и Джереми, лежащего рядом. Он покрывал поцелуями мои лицо и шею, его руки сжимали мою обнаженную грудь.

— Джереми! Что ты здесь делаешь? Ты безнадежно пьян! Убирайся отсюда немедленно!

— Я на самом деле безнадежно пьян, а ты невозможно желанна, моя маленькая девочка! Перестань брыкаться, впусти дядюшку Джереми! О противная девчонка!

Он тяжело дышал, в то время как я безуспешно пыталась оттолкнуть его — Джереми был гораздо сильнее меня. Почувствовав его руку у себя между коленями, я уже готова была уступить, как вдруг он остановился и тихо застонал. Его объятия ослабели, он опустил голову на подушку и стал дрожать всем телом. Поначалу мне показалось, что он смеется, но, присмотревшись, я поняла: он беззвучно плачет. Он лежал рядом, всхлипывая мне в ухо:

— Я не могу больше! Я неудачник во всем! У меня не выходит даже трахнуть девушку! Боже, лучше бы я не рождался на свет!

Мой гнев быстро растаял, я почувствовала жалость:

— Перестань, Джереми, не расстраивайся! Не произошло ничего страшного!

Я знала, что подобные ничего не значащие слова, лишенные реальной заботы и участия, могут вынудить любого, кто чувствует даже легкую депрессию, броситься головой вниз с вершины водопада, но я только что открыла глаза и мои чувства спали. Собравшись с силами, я произнесла:

— Все мужчины импотенты, если перепьют. Об этом знает каждый. Обещаю: я никому не расскажу!

— Ты золото, Виола! — Джереми перевернулся на спину, в лунном свете его щеки влажно блестели. — Я показал себя полным идиотом. Говоря по правде, мне ни разу не удавалось соблазнить женщину. Я постоянно перегораю в последний момент. На этот раз мне показалось… — Он замолчал на минуту. — Ты мне очень нравишься, Виола! Ты лежала обнаженная, в меховом манто, как маленькое дикое животное… — Джереми вздохнул. — Если бы ты… если бы я… — Он всхлипнул. — Я отвратительно себя чувствую.

— Бедный Джереми! — Я стала гладить его по голове, а он прижался ко мне, как маленький мальчик. — Во всем виноват алкоголь. Р. Д., самый грубый, бесчувственный и бессердечный человек, которого я встречала, плакал как ребенок, если выпивал лишнего. Завтра утром ты почувствуешь себя гораздо лучше!

— Ты на самом деле замечательная девушка! Обычно женщины после такого приходят в ярость. Прости меня, я пытался заставить тебя силой! Это… это не только алкоголь. Может быть, завтра я приду в себя… Если ты не возражаешь… я… я бы хотел остаться у тебя ненадолго. В моей комнате чертовски холодно.

— Хорошо, но только ненадолго, — разрешила я, продолжая поглаживать его по голове. — Ты не должен здесь оставаться.

Джереми обнял меня и утопил свой подбородок в меховом манто. Было очень тепло и уютно, но привитые с колыбели благоразумие и необходимость соблюдать приличия сдерживали меня. Не в моих правилах было пренебрегать обязанностями гостя, я не могла переспать с сыном хозяев дома в первую же ночь…


Утром солнце разбудило меня. Джереми посапывал рядом. На улице, залитой светом, раздавалось щебетание. Небольшая птица заглянула в окно и застучала клювом по стеклу. «Господи, как жарко», — подумала я.

Соскочив с кровати — голыми ногами на прохладные доски пола, — я подбежала к окну. Далеко внизу деревья качали голыми ветками. Пестрые, черно-белые коровы размером с мышь, понурив головы, медленно шли через парк. Белые пушистые облака проплывали мимо моей башни в голубом небе. Полоска темной воды виднелась вдалеке, у подножия зеленых холмов. Я могла бы любоваться этим часами.

Мне захотелось сделать глоток свежего воздуха. Отодвинув задвижку, я легонько толкнула створки. К моему ужасу, рама целиком вышла из проема и окно с шумом свалилось на землю. Порыв холодного ветра обжег мое лицо, словно пощечина. Снизу раздался приглушенный звон. Я наклонилась, стараясь рассмотреть, куда полетело злополучное окно. Солнечные зайчики подмигивали мне из-под деревьев. Я проклинала свое невезение. Перспектива быть должником сэра Джеймса пугала меня до чертиков. Лучшим выходом было бы вернуть окно как можно быстрее и попросить Джереми вставить его на место. Тогда, возможно, никто ничего не заметит. Я посмотрела на часы — лазоревый корпус, оправленный бриллиантами, — которые тетя дала мне поносить. Это были часы для вечеринок, они не годились для ношения в дневное время, но я уронила свои в кастрюлю с супом, который Тиффани приготовила на обед. С тех пор мои часы находились в ремонте, а я пользовалась тетиными. Восемь часов — время водных процедур. — Джереми, подъем!

Я наклонилась над кроватью и стала его трясти. Джереми пробормотал что-то, глубоко вздохнул и перевернулся на живот. Почти немедленно он засопел вновь, как ни в чем не бывало. Я побежала в ванную. Бешено рванув кран с горячей водой гаечным ключом, я смогла выдавить из него тончайшую струйку. Пять минут спустя вода перестала быть даже немного теплой. Мне пришлось долго вертеться под холодными каплями, смывая розовую пену, — я легкомысленно намылила себя с ног до головы. Пена упорно не желала смываться. Вытеревшись насухо, я обнаружила розовые полоски — остатки пены — на полотенце. Почистив кое-как зубы нанесенной на палец зубной пастой и расчесавшись, я посмотрела на себя: после неимоверных усилий мне удалось выглядеть относительно чистой, только пятно крови на платье портило облик.