— Тебе следует взять Виолу с собой.

Произнеся это, Пирс взглянул на меня враждебно. Мы сидели за столом в офисе ОЗПА (Общества защиты памятников архитектуры). Был конец апреля. Утро радовало весенней свежестью. Наша штаб-квартира находилась на самом верхнем этаже бывшего клуба для джентльменов, в двух шагах от Пэлл Мэлл. Стаи белых, серых, черных и коричневых голубей разгуливали по балкону, пожирая крошки, которые я только что разбросала для них. Балкон опоясывал офис по всей длине. Солнечные лучи пробивались сквозь пыльные оконные стекла, освещали светлые прилизанные волосы Пирса, играли на потрепанных спинках кресел, окрашивая их в кроваво-красный цвет. Джайлс, третий участник разговора, нахмурился. Пирс прекрасно понимал, что Джайлс предпочел бы ехать без меня.

— Я… Я не думаю, что буду очень полезна… — начала я.

— Не стоит отрывать Виолу от бумаг, — произнес Джайлс.

— Чепуха. Последние шесть месяцев файлы с документами находятся в жутком беспорядке, вряд ли с ними произойдет что-то за один день.

Пирс отвернулся, поднял телефонную трубку и стал набирать номер. Это был один из его трюков. Он всегда так делал, когда находил разговор скучным или неудобным для себя. Будучи подругой Пирса в течение трех месяцев, предшествующих разговору, я успела хорошо познакомиться с его привычками.

Пирс называл меня своей девкой. Я проверила в словаре. Это слово означает также «дешевая проститутка». Вряд ли деньги, которые Пирс давал мне на такси, когда ему было лень отвезти меня домой, могли послужить причиной такого обращения. Меня никак нельзя было назвать женщиной, «вступающей в неразборчивые сексуальные отношения, в том числе за вознаграждение». Такое определение слова «девка» давал толковый словарь. Я не получила хорошего образования и поэтому все время проверяла значение слов в словаре. Мне всегда хотелось знать точно, что означает то или иное слово.

Пирс был, по сути, моим первым любовником. Мне было двадцать лет. Ни один, даже самый строгий, ревнитель морали не смог бы обвинить меня в неразборчивости.

Коллектив ОЗПА состоял из трех человек: Пирса, Джайлса и меня. Наша организация представляла собой что-то среднее между Национальным обществом по охране памятников и Ассоциацией поддержки обедневшего дворянства. Нашей задачей было помочь владельцам исторических зданий содержать замки в сохранности, не превращать их в стойла для животных или в гостиницы для «чудовища со множеством голов». Пирс показал мне эту цитату Шекспира, и я подумала, что поняла, о ком идет речь.

Для того чтобы рассчитывать на нашу помощь, особняк должен был находиться во владении трех поколений одной семьи. Джайлс хотел изменить это правило на более жесткое — пять поколений. Он считал, что любое здание, построенное в нашем столетии, можно спокойно снести, но мать Пирса, которая была нашим главным спонсором, считала иначе. Родители Пирса владели баронским замком, построенным в 1910 году. Большую часть времени мать Пирса проводила в своей квартире в Лондоне, собирая деньги для ОЗПА. Она говорила, что ненавидит дождь, холод, виски, проповеди, вереск и особенно шотландку.

В офисе было четыре комнаты. К большой комнате, где мы сидели, с огромными окнами с изящными карнизами, примыкали маленькая кухня, туалет и оранжерея, которая была на самом деле аккуратно застекленной частью балкона. Мне очень нравился этот островок зелени. Я ухаживала за двумя кустами герани. Один из них пустил побеги. Джайлс сказал мне, что я обязательно погублю цветы, если буду выкапывать их каждый день. Мне стоило нечеловеческих усилий заставить себя не трогать цветы в течение последних трех дней.

— Хорошо, если ты считаешь, что это необходимо, — сказал Джайлс и сжал губы, пронзив меня взглядом, полным раздражения.

— Считаю. Я действительно так считаю. — Пирс положил телефонную трубку. — Я ухожу повидать крестного. Поговорю с ним о взносе… Ленч у Симпсона. Нельзя спускать старого проходимца с крючка. Какие жертвы я приношу, чтобы сохранить британский высший класс!

Джайлс откинулся в кресле. Легкая тень презрения мелькнула в его глазах. Мы хорошо знали, что Пирс будет наслаждаться обедом за счет старика, а потом, выпив огромное количество шампанского, красного бургундского и бренди, пойдет домой и завалится спать.

Десять лет назад Джайлс и Пирс учились вместе в Оксфорде. Но потом до Пирса дошло, что организация, которая сочетает визиты в интересные загородные особняки и обеды с богатыми филантропами в Лондоне, может приносить неплохой доход. Он немедленно призвал Джайлса. Джайлс изучал историю, а затем работал в музеях Парижа и Рима. Пирс говорил мне, что Джайлс самый лучший. Он обладал огромными знаниями в области старинной архитектуры и был, несомненно, ценным партнером для Пирса. Никто лучше Джайлса не мог определить, кто действительно достоин получать пожертвования.

«Все это вопрос организации. Люди любят работу, которую делают с удовольствием, — объяснял мне Пирс в первый день нашего знакомства, на закрытом просмотре в картинной галерее, где я тогда работала. — Мне нравится заводить знакомства, заключать сделки; моя мама обожает устраивать вечеринки, а Джайлс любит рассматривать старые вещи».

Я напомнила ему этот разговор неделей позже, когда он позвонил и предложил мне работу секретаря: «Никто не сможет сказать, что я получаю удовольствие от своей работы. Я не умею печатать и не знаю стенографии. Кроме того, я ужасно неаккуратна и неорганизованна. Нынешняя работа досталась мне только потому, что владелец галереи — приятель моей тетушки».

Пирс засмеялся и сказал, что я была обезоруживающе откровенна и это делает меня подходящим работником. Совершенно по-другому отреагировал Каспар Фиппс — владелец галереи, где я работала. Когда я сообщила ему о своем переходе к Пирсу, он закричал, что я скорее обуза, чем администратор, и что мне не следует оставаться у него ни минуты, ему дешевле нанять кого-либо с улицы, чтобы навести порядок в том хаосе, который остается после меня. Я спустилась в подвал забрать плащ и сумку, а также попрощаться с замечательным толстым котом, жившим внизу. Я очень привязалась к нему за шесть месяцев работы в галерее. Каспар вошел следом и застал меня в слезах, сидящей на стуле с котом на коленях. Каспар стал извиняться, говорить, что не хотел меня обидеть, а затем неожиданно попытался меня поцеловать. Странно, как мужчины могут думать о чем-то еще в кризисных ситуациях?

Вырвавшись из объятий Каспара Фиппса, я вскоре очутилась в объятиях Пирса. Я была вполне счастлива, счастлива на самом деле. Пирс очень симпатичный. Моей главной обязанностью в должности секретаря было отшивать его предыдущих подружек. Они звонили с утра до вечера, осаждали наш офис, умоляя Пирса вернуться. Мне вскоре стало ясно, что их тактика ошибочна. Хоть я и не очень хорошо образованна — все великие реки в мире для меня лишь голубые полоски на карте, — училась я очень быстро. Для себя я решила: «Я никогда не покажу Пирсу даже малейшего намека на расположение». Каждый раз, когда он приглашал меня вечером на свидание, я делала вид, что меня это не очень интересует. Во время ужина в ресторане, на танцах в клубе я старалась казаться равнодушной, равнодушной почти до грубости. Пирс сохранял интерес ко мне, ему не было со мной скучно. Когда мы первый раз очутились в постели, я обняла его и поцеловала. И сразу поняла — это ошибка. Его влюбленность немедленно пошла на спад. Поэтому в дальнейшем я вела себя, как холодная живая кукла.

— Чашечку кофе? — спросила я у Джайлса, когда Пирс ушел. Я пыталась разрядить обстановку.

— Спасибо. Я справлюсь сам!

Было очевидно, что Джайлс помнит все мои безуспешные попытки сварить кофе. Он любил исключительно крепкий, обжигающе горячий, густой напиток. Джайлс был невероятным эстетом, и все, что попадалось ему на пути, включая еду и напитки, выбиралось самым тщательным образом и подвергалось детальному анализу. Я обычно наливала воду из крана и пила ее из чашки с надписью «Багс Бани», подаренной мне Болтером — смотрителем здания. Джайлс хранил несколько упаковок «Перье», присланных ему из Франции. Он пил воду из специального стаканчика с гравировкой. Стакан был сделан в восемнадцатом веке и, по словам Джайлса, был бесценен.

Начиная работать в ОЗПА, Джайлс привез кофейный аппарат, который занял почти всю кухню. Множество деталей нужно было мыть после каждого использования. Очень сложно было собирать их снова и устанавливать на место. Несколько раз струя пара, неожиданно вырвавшись, обжигала мне руки. Пирс отказывался притрагиваться к этому чудовищу. Он окрестил машину «Флегетон». Согласно греческим мифам, Флегетон — это река, наполненная кипящей кровью. Третья река, окружающая Тартар, — место, куда отправляли наиболее злостных грешников. Пирс изучал древнюю историю в Оксфорде и знал огромное количество интересных, увлекательных вещей. Наверно, поэтому мне нравилось быть его подругой, несмотря на нелегкий труд притворяться холодной и бесстрастной. Большинство мужчин, которых я встречала, были ничем не примечательны. Отношения с ними представляли собой тяжелый труд иного рода.

Со временем я научилась обращаться с Флегетоном, но Джайлс так и не заметил прогресса, которого я добилась. Он никогда не рассказывал мне ничего интересного, даже если мог. Через несколько дней после моего перехода на новую работу, когда я возилась с цветами в оранжерее, я случайно услышала, как Джайлс говорит Пирсу: «Не думаю, что мы настолько богаты, чтобы снабжать безмозглых стажерок карманными деньгами. Не спорю, она симпатична…» Меня ужасно обидели его слова. Хотя, с другой стороны, Джайлс назвал меня симпатичной. Он всегда относился ко мне с величайшим презрением. Словно я была отталкивающе уродливой. Неделю после этого случая я не выходила из дому. Я прочитала поэму «Волшебная королева» и одолела три пьесы Бена Джонсона. Многое было непонятно. К тому же я заработала жуткую головную боль — в моей квартире не было электричества. Но польза во всем этом, несомненно, была.