- На счёт Казимирыча не в курсе, а Машка тебе тоже самое скажет.

   - Ты уверена?

   - Абсолютно. Я её спрашивала.

   Дальше Маша отвлеклась. Испугалась, вдруг Ира тоже к их диалогу прислушивается? Заговорила сама, громко рассказывая покалеченной невесте разные анекдоты про Закревского, чаем её поила. И оставила-то девочку всего на пять минут - возникла необходимость сбегать в большую комнату, соорудить пострадавшей бутерброд. На столе ещё много всего оставалось.

   В большой комнате порядок уже восстановили. Готовились продолжить застолье. Как вдруг в прихожей послышались возбуждённые голоса, нечто вроде выяснения отношений, слов разобрать невозможно, зато интонации красноречивые.

   - Серёга, - Болек не то попросил, не то скомандовал, - сходи, погаси скандал. Боюсь, Стас дел наворотит.

   Тут сам Славка вошёл в комнату, а из прихожей донеслись громкие рыдания. И понеслось... Иру в маленькой комнате успокаивали девушки, впаривая, какой Закревский непростой тип, терпеть надо, приспосабливаться, и мало ли, что он спьяну наговорил, человек настроения, ничего не поделаешь, мужики все такие, - пока уламывают - города обещают, а уломают - им и деревеньки жалко, - Ире себя беречь надо, нервничать нельзя, всё наладится, всё обойдётся. Мололи без остановки. В большой комнате парни воспитывали Славку.

   Закончился скандал неожиданно просто. Славка, взяв Иру подмышку, отчалил с посиделок. Все облегчённо вздохнули. Помариновались за столом с часик, обсудили ситуацию, обругали Славку за скотское поведение, выпили для расслабухи раз, другой, третий. Затеяли танцы, в перерывах снова расслабляясь. Что выпили много, Маша поняла не сразу. Через некоторое время заметила - развезло всех. Её и саму пошатывало. Надо бы полежать, отдохнуть. Ребятам до дома три минуты по-пластунски ползти, а ей пилить и пилить. Недолго думая, она выговорила у друзей право покемарить в маленькой комнате без помех. Выключила там свет, легла на диван и закрыла глаза. Подрёмывала, вяло обдумывая нынешний вечер. Могла и уснуть, дело к тому шло. Её встряхнул чей-то визит. Она сквозь дрёму услышала звонок в дверь, звук отпираемого замка, тихие голоса в прихожей. Лениво было открывать глаза, вставать, высовывать нос в прихожую. Вслушиваться в негромкий разговор и то было лениво. Сон вовсю подбирался на мягких лапах. Шаги и голоса удалились влево, к столу с закусками и напитками. Маша приготовилась окончательно провалиться в тёмную, желанную глубину ночного забытья. Болек растолкает при необходимости. О, вот опять шаги. Не дадут покемарить, поросята.

   Дверь в маленькую комнату, скрипнув, приотворилась. Маша вздохнула и открыла глаза, щурясь на яркий свет, бивший из прихожей. В дверном проёме стоял Славка.

   - Я вернулся, - известил он, прошёл, захлопнув дверь поплотней, и, не спрашивая разрешения, сел на краешек дивана. Маша занервничала. Двусмысленное положение возникло. Вдвоём, в тёмной комнате, оба не совсем трезвые, она, ко всему, и лежит. Сердце быстро и гулко застучало. Она подтянулась на руках, села. На случай, если кто из друзей заглянет.

   - Как Ира? С ней всё в порядке?

   - Всё путём, не волнуйся. А ты чего здесь кантуешься?

   - Перебрала слегка, решила немного отдохнуть перед возвращением домой. Вечер не самый томный, согласись. Не знаю, как другие, лично я зверски устала.

   - Тогда чего села? Ложись. Я посижу рядом. Ты не против?

   - Сиди, если ребята не возражают.

   - Не, я им сказал, что поговорить с тобой хочу.

   - Поговорить? О чём?

   С каждой фразой их голоса звучали всё тише, интимней. Темнота в комнате создавала определённую атмосферу. Сердце у Маши уже не стучало быстрее, оно прямо-таки колотилось о грудную клетку, заглушая тиканье часов, стоявших на подоконнике.

   - Да ни о чём особом. Ты на меня сердишься?

   - Да. Хотя... Ты, друг мой, совершенно невыносим, но на тебя трудно сердиться долго.

   - Точно? Тогда... - он оборвал себя и крепко обнял Машу. Она не успела и пикнуть. Запрокинув ей голову, долго целовал. Не так, как прежде. Целовал тяжело, страстно, не давая ей ни одного шанса отстраниться, передохнуть. У Маши помутилось сознание, не хватало воздуха, нечем было дышать. Начинался форменный бред. Она впервые столкнулась с настоящей мужской страстью. Что-то тёмное, древнее, неподдающееся рассудку и неумолимое окутало их, против чего выступать бессмысленно.

   К счастью, непоправимого не произошло. Дышать тоже иногда надо. Когда Славка ненадолго оторвался, и она смогла сделать один глубокий вдох, другой, третий, голова начала яснеть, прочищаться. Тело требовало повторения, погружения в то тёмное и властное нечто, отступившее ненадолго и караулившее удобный момент. Одна совесть встала в оппозицию ко всему существу Маши. Славка опять начал целовать девушку, заваливая её на диван. Но... Совесть не позволила девушке второй раз потерять голову, настойчиво стучала единственной мыслью в пустом черепе: "Ты не имеешь права... вы подлость творите... на чужом несчастье...". Маша отлепила свои губы от Славкиных, уткнулась ему в плечо и призналась:

   - Я тебя люблю, Слав. Я тебя очень люблю. Сильно и крепко. Вот так, - она сама обняла его и стиснула изо всех сил, как маленькие дети стискивают, не умея иначе показать размах своих чувств. Мгновение помедлила и, сознавая непоправимость приготовленных для него слов, добавила:

   - Будь у меня родной брат, я не могла бы любить его сильнее. Слав, ты будешь мне братом?

   Славка ошеломлённо замер. Сердце у него стучало, пожалуй, сильней и громче, чем у Маши. О, ему не надо было ничего растолковывать. Он всегда чутко относился к произносимому другими людьми. В одном слове мог прочесть целую главу. Он мгновенно понял предложенный Машей сценарий на будущее. Тяжело перевёл дыхание, хрипло спросил, не обманувшись в её истинных переживаниях:

   - Струсила, да?

   - Да. Нет... не то... Не могу, не хочу причинять Ире боль. А ты и вовсе права не имеешь.

   - А себе боль причинять мы право имеем?

   - Себе - имеем. И ты ведь не хочешь считать себя окончательным подлецом?

   - Не хочу. Я дурак, согласен. Но не подлец. Мань...

   - Что?

   - Поцелуй меня.

   - Что?!

   - Поцелуй меня. Сама. Я прошу. Я очень тебя прошу. Хочешь, как брата? Поцелуй, как брата. В последний раз? Пусть так, в последний. Но поцелуй меня.

   Братское лобзание на братское не походило ничем и длилось бесконечно, а когда закончилось, то:

   - Значит, брат?

   - Брат.

   - Не пожалеешь?

   - Нет.

   - Удержаться сможешь?

   - Не знаю. Но постараюсь, сколько смогу. А ты?

   - И я постараюсь, сестрёнка, - он чмокнул её в лоб, покрытый испариной, разомкнул руки, резко поднялся и вышел.

   Через пару минут в комнату без стука ворвалась заинтригованная Татьяна.

   - Вы чем тут занимались, бессовестные?

   - Братались, - буркнула Маша, спуская ноги с дивана, всё равно подремать уже не получится.

   - Чего-чего? - Ярошевич, разумеется, и не поняла, и не поверила.

   - Побратались мы со Славкой. Решили, что он будет моим названным братом, а я его названной сестрой.

   - Хватит врать-то, - Татьяна плюхнулась рядом. - Ты знаешь, в каком непотребном виде он к нам вышел? Не только я, парни от его брюк глазки стыдливо отводили.

   - Чего это вы все на его брюки смотрели? Других предметов для обзора не хватало? Ладно, парни, но тебе для чего на некоторые места у Славки пялиться? У тебя свой объект для обозрения есть, "эти очки напротив", - за возмущением Маша старалась спрятать накатившую растерянность. К тому же она боялась, вдруг Татьяна захочет включить свет и увидит тогда подругу взлохмаченную, помятую, с горящими губами и щеками.

   - Никто не пялился. Зрелище оказалось во всех смыслах выдающееся, само всем в глаза бросилось, - обиделась Татьяна. - Хорошо же вы братались, раз Славка так сейчас оконфузился. А если серьёзно?

   - Серьёзно и говорю, - Маша прислонилась щекой к плечу подруги, подпустила задушевности в голос. - Я ему сказала, что очень его люблю, так сильно только брата можно любить, и спросила, не хочет ли он быть моим братом.

   Татьяна, приученная Славкой просекать намёки с пол-оборота, многое сразу уяснила.

   - А он?

   - Он согласился. Сестрёнкой назвал, - Маша подумала, что у них с Закревским, вероятно, новая игра появилась, не более.

   - "Я вас люблю любовью брата и, может быть, ещё сильней..." - процитировала Ярошевич задумчиво. - Вы со Стасом Пушкина начитались до полной одури. Может, ты и способна его братом воспринимать, а вот он тебя сестрой никогда не сможет. Бабник потому что, Кобеллино.

   - Ладно, Тань, чего теперь это обсуждать, - вздохнула Маша. - Дело сделано. Назад не повернёшь.

   И они действительно долго не говорили о Славке. Тем более, что Татьяна вскоре опять пропала, пропустив самое интересное и объявившись летом замужней дамой.

   Маша одна не осталась. Неожиданно рядом начал отираться Шурик Вернигора. Позванивал, заглядывал. То поможет книжные полки повесить, то сопровождает в магазин в качестве носильщика. Маша не удивлялась, воспринимая Шурика связным между собой и своей почти бывшей кампанией. Почти бывшая компания передавала ей через Шурика ценные указания:

   - Без Татьяны в обществе пяти молодых парней Маше одной появляться неприлично.

   Вот так, а весной было прилично. С чего это вдруг они приличиями озаботились?

   - Славку немедленно оставить в покое, он, считай, женатый человек и вскоре молодой папочка;