- Врешь! - он опять остановился. - Не могли они запретить!

   - Ещё как могли. И не первый случай уже. Они Шурика ко мне приставили, караулить. Шурик мне, на правах твоего лучшего друга, несколько дней по ушам ездил, какая я для тебя отрава и как тебе существование порчу, - Маша незаметно перевела дух. Они миновали подъездную дверь и теперь находились перед лестницей. Подняться на второй этаж с неповоротливым, запинающимся Славкой представлялось ей титанической задачей.

   - Нашла лучшего друга! Шурик, ха! Мой лучший друг - Казимирыч. Неужели не знаешь? Не-е-е, знаешь ты всё, только врёшь зачем-то.

   - Да твой Казимирыч меня вообще едва терпит. Дай ему волю, он меня в порошок сотрёт. И первый к тебе не подпустит.

   - Это он ревнует. Меня к тебе. Или тебя ко мне? Тьфу, запутался... Как правильно-то?

   Они медленно преодолевали ступеньку за ступенькой. Остановились на площадке между маршами, отдышаться, передохнуть.

   - Какая разница кого он к кому ревнует? Главное, волю свою навязывает. А мы почему-то делаем по его хотению.

   - Не-е-е, разница есть. Одно дело, если ты ему мешаешь, и совсем другое, если он глаз на тебя положил...

   - Кто? - не поверила Маша. - Казимирыч?! Да в гробу он меня видел, в белых тапочках. Танька у нас вон, какая красавица. И вокруг полно обалденных девушек... - она не договорила, потому что ладони Славки обхватили её лицо, приподняли его.

   - Девушек много, а ты такая одна, - почти прошептал он и накрыл своими губами её губы. Целовал долго, нежно. Оторвался наконец, дав себе и ей возможность нормально подышать. Шепнул: "Молчи, не говори ничего". И снова начал её целовать. Нежно и бережно.

   Только невменяемому человеку приспичит целоваться с девушкой возле нижнего сектора мусоропровода. Запах спугнул их через некоторое время, погнал наверх. И сколько-то они ещё целовались перед дверью квартиры. А потом Маша затащила Славку к себе. Отец уже спал, он всегда рано ложился. Мама выглянула, поприветствовала, выразила соболезнование.

   - Мам, мы посидим тихонько на кухне? Нам со Славой поговорить надо.

   - Зачем на кухне? Сидите в маленькой комнате. Рита отпросилась, у Гали сегодня ночует, секретами делится, - улыбнулась мама и ушла спать.

   Они сидели долго. Не целовались, ждали, пока за стеной перестанет кряхтеть и охать старенький диван, мама закончит ворочаться с боку на бок, заснёт крепко. Пока ждали, беседовали тихо. Расположились на софе, как год назад на скамейке. Маша сидела в углу, Славка лежал, положив голову ей на колени. Вспоминал отца.

   - Он необычный человек был. Это все чувствовали. Ему прямая дорога на самый верх открывалась.

   Маша видела несколько раз Владислава Николаевича. Помнится, при первой встрече поразилась, какой он невысокий и щупленький, невзрачный. По отзывам сына, он представлялся гигантом. Славка его перерос головы на полторы и перемахнул в ширине плеч, в мускулатуре. Очень тихий на посторонний взгляд, очень спокойный, вежливый и скромный человек. По внешнему виду - ничего выдающегося. А ближе познакомиться с ним не довелось. Славка никогда и никого не звал к себе в гости.

   - Знаешь, он постоянно что-нибудь придумывал. Всегда неожиданно. Представь себе: вечер, уже довольно поздно, мама в халате перед зеркалом сидит, бигуди на ночь накрутила, лицо кремом мажет. Приходит с работы отец и командует: "Настя, собирайся. Я тут договорился, мы сейчас по Москве-реке на теплоходе поплывём, покатаемся. Ночная экскурсия. Машина внизу ждёт. Вино и фрукты в машине". И приходится маме в три минуты стирать крем, снимать бигуди, одеваться. Или в ресторан её везёт. Или в театр. Возил, - поправился Славка.

   - И цветы просто так дарил, не на праздники? - затаив дыхание, спросила Маша. Больно знакомую картину он ей нарисовал.

   - Вот именно, что дарил. Больше никогда не будет, - вместо выдоха у Славки получился тихий хрип.

   - Как же ты маму сейчас одну оставил? Ей ведь тяжело, наверное, плохо?

   - Я ей уколы снотворного делаю. За два дня научился. Снотворное с успокаивающим эффектом. Врач прописал. А медсестра только первые дни ходила, потом отказалась. Тяжёлых больных у них много. Можно было деньги ей заплатить. Денег не жалко. Но постороннего человека сейчас видеть не хочется. Я маме делаю укол, жду часик-полтора. Как лекарство действовать начинает, я маму - в постель, сам - шататься куда-нибудь. Не могу дома находиться. Куда взгляд ни кину, везде следы отцовские.

   Они и забыли, что собирались целоваться. Разговор по душам оказался важнее. И он долго продолжался, этот разговор по душам. Пока Славка не заснул, подборматывая что-то об отцовской бритве.

   Славка спал. Лицо его при свете настольной лампы выглядело совсем детским, доверчивым. Маша сидела, стараясь не шевелиться, не тревожить его. Чутко подрёмывала, в полусне прикидывая, когда теперь они снова увидятся с Закревским: через месяц, через два, через полгода? Не верила, что он способен хоть неделю пробыть рядом с ней. Трёхлетний опыт их общения не давал верить. Она не заметила, как заснула. Не трудно догадаться, что Славки не наблюдалось рядом при её пробуждении. Иначе и случиться не могло. Исчезнуть без объяснений - совершенно в его манере.

   На сей раз всё оказалось хуже. Он появился через день, к вечеру. Выставил Маргошку на улицу. Маргошка сопротивлялась, уходить не хотела. Она заводила старые пластинки и училась танцевать некоторые старые танцы. Вальс, например. Обнявшись со стулом, кружила по квартире под десятый раз заводимую "Там, за облаками". Маша тихо косела. Она уже слышать не могла нравившуюся до сего дня мелодию.

   - Маргарита! - строго оповестил Славка. - Тебе рассчитывать не на что. Из твоих знакомых танцевать вальс никто не умеет, кроме меня. А я его с тобой танцевать не буду.

   - Почему? - надулась Маргошка и оставила в покое несчастный стул.

   - Потому... Я его буду танцевать только с любимой женщиной.

   - Или с мамой, - напомнила Маша.

   - Или с мамой, - подтвердил он.

   - А может, я вырасту и сумею достучаться до твоего сердца? - бросила вызов маленькая нахалка.

   - Сначала найди его, - очень тихо проворчала Маша. Но Славка услышал, повернулся к ней и шутливо пропел:

   - Знай, что сердце моё ты отыщешь всегда там за облаками, там за облаками...

   Маша скривилась. Славке не медведь на ухо наступил, динозавр какой-нибудь потоптался. Врал он безбожно.

   - Фью-ить! - присвистнула Маргошка. - Это мне что, в лётчики теперь идти?

   - Пока только на улицу, - подтолкнул её Славка. - Иди, иди, нахальное дитя. После поговорим.

   - Обещаешь?

   Маша слушала их пикировку, не встревая. Испугалась намерения Славки серьёзно поговорить. Ничего хорошего для себя не ожидала. Так и случилось. Избавившись от настырной Маргошки, Славка замолчал, запыхтел, стал полностью сосредоточенным. Выдержав значительную паузу, негромко начал:

   - Третьего дня мы с тобой... перешли некую грань. Вышли за рамки дружеских отношений... - и замолчал. Маша похолодела. Не обнаружила в себе достаточно решимости подтолкнуть его. Молчание затянулось. Он, вероятно, ждал какой-то реакции от Маши. Если б знать, какой? Чего непосредственно ему хочется?

   - Я был пьян, - наконец продолжил он, уже несколько иным тоном, чуточку безжизненным. - Не соображал, что делаю. А ты меня пожалела, не отказала. Сама знаешь, я терпеть не могу, когда меня жалеют. В общем, Мань, давай забудем. Не было между нами ничего третьего дня. Никаких обязательств. Ты мне ничего не должна, я тебе. Хорошо?

   - Хорошо, - таким же, чуточку безжизненным, тоном откликнулась Маша. Про себя подумала, что он всегда был свободен от каких-либо обязательств, особенно перед ней. Ни к чему было напоминать.

   - Ну, я пошёл?

   - Иди.

   Он топтался в прихожей, не уходил. Вздыхал. Спросил с кислой улыбкой:

   - Значит, друзья? Как раньше?

   - Конечно. Мы всегда были друзьями, - Маша не хотела показывать свои истинные чувства, поэтому вложила в голос побольше беззаботности. - Что могло измениться?


* * *


   Они никогда не были друзьями. Но созналась себе в этом очевидном факте Маша только сейчас, сидя перед компьютером и набирая Шурику:

   "Уже собралась ехать. А что ты столь немногословен? Не рад со мной общаться? Или за что-то обижаешься? Я-то, дурочка, нашему пересечению обрадовалась. Ты только мне знак дай и тогда больше к тебе приставать не буду".

   Набрала и вернулась мыслями к Славке. Да, они казались друзьями окружающим. Верхушка айсберга. Они прикрывались дружбой, как щитом, от чужих глаз, от самих себя. Но по-настоящему - были заворожены друг другом, загипнотизированы. Кролики и удавы одновременно. Два эгоиста, страшно боявшихся боли и поражения, боявшихся услышать от другого "нет", боявшихся беспредельной зависимости и всё-ж-таки беспредельно зависимых друг от друга. Как хорошо им было, пока они находились в начале пути. Как невыносимо тяжело стало уже в середине дороги.

   Маша вспомнила их поход в музей имени Пушкина. В каком году это было? Тогда в Москву привезли "Джоконду" Леонардо да Винчи. И они всей компанией решили причаститься к высокому искусству. Очередь в музей составилась невероятная. На ночь Таню и Машу парни отпустили домой, а с утра девушки приехали их сменить. Парни ушли, но вскоре вернулись. И Славка бегал на Манежную к подземному переходу, именовавшемуся у молодёжи "трубой", приносил девушкам жареные пирожки, бумажные стаканчики с кофе. Немногим меньше суток они стояли в очереди, чтобы медленно, как в мавзолее, пройти мимо картины. "Джоконда" находилась за толстым бронированным стеклом, которое бликовало. Покинув музей, вся компания испытала страшное разочарование и опустошённость. Они тогда отправились в Александровский сад, где парни заснули на скамейках. Девушки сторожили их сон, разбираясь с милиционерами и поочереди отправляясь в ГУМ за лучшим в Москве мороженым. Да, в Питере, тогда ещё Ленинграде, они тоже спали на скамейках в ночь перед отъездом домой. Молодые, весёлые, не боявшиеся трудностей. Когда же они начали меняться? Когда появились обиды, недоразумения и почему?