Сесилия Ахерн - Там, где ты

– Тебе сколько лет? Сто девяносто? – спросила я, поплотнее укутываясь одеялом, словно пытаясь отгородиться от нее.

– Если бы мне было сто девяносто, я бы уже умерла. – Она широко распахнула глаза.

– Вот ужас!

– Я тебе не нравлюсь, правда?

Я задумалась:

– Вообще-то нет.

– А почему?

– Потому что ты уселась мне на ноги.

– Я тебе не понравилась еще до того.

– Ты права.

– А все считают, что я симпатичная, – задумчиво произнесла она.

– Так уж и все? – спросила я с насмешливым удивлением. – Мне, например, так не показалось.

– А почему? – Похоже, она не обиделась, просто ей стало еще интереснее.

– Потому что в тебе три фута росту и нет передних зубов. – Я зажмурилась, мечтая, чтобы она ушла, а моя голова вернулась на подушку.

Стук в висках прекратился, но щебет в углу дивана вполне мог вернуть его в полном объеме.

– Ну, я же не останусь такой навсегда, – возразила она, стараясь понравиться мне.

– Надеюсь. Для твоей же пользы.

– Я тоже, – вздохнула она и положила голову на диван, подражая мне.

Я молча уставилась на нее, надеясь, что она поймет намек и уйдет. Она заулыбалась.

– У многих складывается впечатление, что я совсем не хочу с ними разговаривать, – намекнула я совсем грубо.

– Правда? А у меня такое впечатление не складывается, – старательно повторила она, с трудом выговаривая слова своим беззубым ртом.

Я засмеялась:

– Сколько тебе лет?

Она подняла руку с растопыренными пальцами и отставленным в сторону большим.

– Четыре пальца и еще большой? – спросила я.

Она наморщила лоб и снова посмотрела на свою руку, шевеля губами и считая.

– Разве нет такой специальной школы, куда дети ходят, чтобы научиться считать? – снова спросила я. – Разве ты не можешь просто ответить «пять»?

– Я могу ответить «пять».

– То есть, по-твоему, лучше показать мне руку с растопыренными пальцами?

Она пожала плечами.

– А где все?

– Спят. А у тебя был телевизор? У нас тут есть телевизоры, но они не работают.

– Не повезло вам.

– Да, не повезло. – Она театрально вздохнула, но не думаю, чтобы это ее и впрямь расстраивало. – Бабушка говорит, что я задаю много вопросов. Только ты, мне кажется, задаешь еще больше.

– Ты любишь задавать вопросы? – Мне вдруг стало интересно. – А какие?

Она пожала плечами:

– Нормальные вопросы.

– О чем?

– Обо всем.

– Продолжай задавать их, Ванда, и, может быть, ты выберешься отсюда.

– О’кей.

Она помолчала.

– А зачем мне выбираться отсюда?

Не такой уж нормальный вопрос, пришло мне в голову.

– Тебе здесь нравится?

Она оглядела кухню.

– Я больше люблю свою комнату.

– Нет, это место, сам поселок. – Я ткнула пальцем в окно. – То, где ты живешь.

Она кивнула.

– Чем ты занимаешься весь день?

– Играю.

– Устаешь, наверное.

Она кивнула.

– Иногда. Скоро я пойду в школу, знаешь?

– А здесь есть школа?

– Не здесь.

Кажется, она по-прежнему имела в виду эту комнату.

– А что делают твои родители?

– Мама работает с дедушкой.

– Она тоже плотник?

Она покачала головой:

– У нас нет плота.

– А чем занимается твой папа?

Она снова пожала плечами.

– Мама и папа больше не любят друг друга. А у тебя есть дружок?

– Нет.

– Никогда не было?! Ни одного?!

– Был, и не один.

– В одно и то же время?

Я не ответила.

– А почему сейчас ни одного?

– Потому что я их разлюбила.

– Всех-всех?

– Почти всех.

– Ой, это совсем не здорово.

– Нет… – Я заколебалась. – Думаю, что нет.

– Тебе поэтому грустно? Мама из-за этого грустит.

– Нет, мне не грустно. – Я неловко усмехнулась, почувствовав себя неуютно под ее взглядом и градом вопросов.

– Ты выглядишь печальной.

– Как это я могу выглядеть печальной, если улыбаюсь?

Она в очередной раз пожала плечами. Вот за что я не люблю детей: у них в мозгах слишком много пустых мест и слишком мало ответов. Именно по этой причине я ненавидела себя, когда была ребенком. Мне всегда не хватало информации о том, что происходит, и редко доводилось встретить взрослого, который мог бы просветить меня на этот счет.

– Послушай, Ванда, для человека, который задает много вопросов, у тебя, похоже, маловато ответов?

– Я задаю не такие вопросы, как ты, – нахмурилась она. – И знаю много ответов.

– Например?

– Ну, например… – Она напряженно размышляла. – Например, мистер Нгамбао из соседнего дома не работает в поле, потому что у него болит спина.

– А где здесь поля?

Она показала на окно:

– Вон там. Там растет наша еда, а туда все ходят в столовую три раза в день, чтобы кушать.

– Вся деревня? Все вместе?

Она кивнула.

– Там работает мама Петры, а я не хочу там работать, когда вырасту, и в полях не хочу. Я хочу с Бобби, – пропела она мечтательно. – Папа моей подруги Лэйси работает в библиотеке.

Я прикинула, насколько важно то, что она мне сообщила, и пришла к выводу, что совсем не важно.

– А никто никогда не задумывался о том, чтобы потратить время на более разумные вещи? Вроде того, как бы, черт возьми, выбраться отсюда? – язвительно спросила я, адресуя вопрос в первую очередь себе.

– Некоторые пытаются выйти, – ответила она, – но не могут. Отсюда нет выхода. Но мне тут нравится, поэтому я не расстраиваюсь. – Она зевнула. – Устала, пойду спать. Спокойной ночи.

Она соскользнула с дивана и направилась к двери, таща за собой скрученную простыню.

– Это твое? – Она остановилась, наклонилась, подняла что-то с пола и протянула это мне.

Я увидела, как эта штука заблестела в свете, просачивающемся из-под двери.

– Да, – вздохнула я, беря у нее из рук свои часы.

Дверь открылась, оранжевый свет наполнил комнату, вынудив меня закрыть глаза, а потом я услышала, как дверь снова захлопнулась, и осталась одна в темноте, а слова пятилетней девочки стучали у меня в ушах: «Некоторые пытаются выйти, но не могут. Отсюда нет выхода».

И еще одно мне не нравится в детях: в какой-то момент они обязательно произнесут то, что ты и так в глубине души знаешь, но ни за что не хочешь признавать. И еще больше не хочешь услышать.

– Итак, Иосиф – плотник. А чем вы занимаетесь, Мария? – спросила я Хелену, когда мы прогуливались по пыльной деревенской дороге.

Она усмехнулась, но промолчала.

Мы прошли весь поселок насквозь, а теперь вышли в поля, сверкающие яркими золотыми и зелеными красками. В них трудились люди всех национальностей, выращивая все, о чем я когда-либо слышала, а также то, о чем я не слышала никогда. Вокруг тянулись десятки теплиц, так как жители использовали любую возможность, чтобы получить урожай. С пестротой людей спорила и природа, попавшая сюда как есть, во всех своих ярких и противоречивых проявлениях. Всего за несколько дней я успела испытать на себе и изнуряющий зной, и ужасную грозу, и весенний бриз, и зимнюю стужу. Непостоянством климата, думаю, объяснялось необычное многообразие трав, деревьев, цветов и кустарников, которые с успехом прижились здесь и прекрасно сосуществовали друг с другом. Аналогичного объяснения относительно людей я пока не нашла. Похоже, в этом месте не существовало правил, которым подчинялась бы природа. Смена четырех времен года в течение одного дня считалась явлением приемлемым и даже приятным, – во всяком случае, таким, к которому ничего не стоит привыкнуть. Сейчас, когда мы шагали бок о бок, было снова тепло, и я чувствовала, что вернулась к жизни, за одну ночь проспав без просыпу столько, сколько в жизни не спала – не считая детства. С тех пор, как Дженни-Мэй…

– С тех пор, как Дженни-Мэй что? – должен был бы спросить меня Грегори. – С тех пор, как она пропала?

– Нет, с тех пор, как Дженни-Мэй, и точка, – ответила бы я, если бы он наконец-то спросил.

Этим утром я встретила человека, которого разыскивала двенадцать лет. Хелена подтолкнула меня вперед, заставив захлопнуть разинутый рот, и пощелкала пальцами перед моими остекленевшими глазами. Ее присутствие начинало на меня давить, а ведь раньше никто не позволял себе со мной ничего подобного. Я была ошеломлена, чего прежде со мной тоже не случалось. Еще я вдруг почувствовала себя одинокой, и это ощущение опять-таки было мне в новинку. Впрочем, в последнее время происходило много необычного. После стольких лет поисков увидеть наяву лица, которые снились мне во сне, и при этом остаться столь же безмятежной, как Хелена, – нет, на такое я не способна.

– Сохраняйте спокойствие! – эти слова Хелена не раз и не два шептала мне сегодня на ухо.

Первым из призраков явилась Робин Герэйти. Мы сидели в «столовой», удивительном двухуровневом здании из дерева, окруженном со всех четырех сторон балконами, с которых открывался великолепный вид на лес, горы и поля. Никакого сходства с тесной рабочей столовкой, которую нарисовало мое воображение. В этом красивом здании местные жители собирались на завтрак, обед и ужин, – так им было проще распределять выращенную и собранную еду. Как я узнала, деньги здесь не имели хождения, несмотря на то что время от времени на пороге домов появлялись туго набитые бумажники. «Зачем тратиться на то что и так ежедневно поступает в избытке?» В вопросе, заданном Хеленой, содержалось исчерпывающее объяснение.

Фасад столовой, как и вход в бюро регистрации, покрывала искусная деревянная резьба. Учитывая разнообразие языков, на которых говорили жители поселка, это оказался самый эффективный и красивый способ обозначить назначение зданий. Вход украшали огромные виноградные лозы, бокалы вина и буханки хлеба. Они выглядели настолько соблазнительно, что моя рука сама потянулась, чтобы погладить мягкие изгибы деревянной ягоды.