— Ну, прекрасно, прекрасно, кушайте… Ты что-то хотела заказывать на горячее?

— После таких закусок… Мы не очень много едим…

— А вы и не ешьте закусочки… Так, попробуйте то, это… Знаешь, а на горячее… — Он подозвал официанта, который наготове все это время стоял в стороне.

Официант с грубоватым рябым лицом подошел к нам неожиданно плавной походкой. Женя спросил, быстро взглянув на его табличку:

— Коля, у нас сегодня рыбка свежая? Белая?

— Узнаю, момент.

— Узнай… Ай, пойду сам… Ну вот как не знает — свежая рыбка или нет? А если придут гости без меня и наедятся?.. Вы рыбу будете?

— Будем, не беспокойся так, пожалуйста. — Я с любопытством наблюдала за Женей и немного жалела, что вижу его в таком качестве, уже написав статью. — Надо было тебе раньше так за мной ухаживать.

— Ты была бы необъективна! — Женя засмеялся, выразительно глядя мне в глаза.

Посетители, наверно, думали, что я… Мне даже не хватает фантазии предположить, кем надо быть, чтобы Женя Локтев, настоящая звезда и легенда наших первых театральных антреприз, герой многих лучших фильмов и спектаклей, так за тобой ухаживал. Ну статья, ну «Размер»…

Женя вернулся через минуту, потирая руки и словно стряхивая при этом капельки с кончиков пальцев. Я видела его в одном шекспировском спектакле в очень смешной роли. Именно так он там и делал.

— К вам больше никто не придет? Родственник ваш?

Я вдруг заметила его внимательный взгляд.

— Тот? Нет.

— А другой? — Он засмеялся.

А я растерялась.

— Н-нет… Тоже нет. Он у нас один, такой родственник. Это был Варин отец.

— Муж?

— Нет. — Я вздохнула. — Бывший… жених.

— Тогда, если Варя не возражает, я с вами тоже покушаю. Ай… — Он сел на придвинутый официантом Колей стул.

Как только Коля сообразил, что хозяин хочет сесть? Стоял, стоял далеко, смотрел и вдруг метнулся к нам и отодвинул стул. Ловко подставил его Жене под слегка широковатый зад, чуть поклонился и отошел.

— У меня — это просто невероятно — Два выходных вечера подряд. Ты думаешь, я для прессы жаловался, что выходных дней у меня бывает два-три в году? Кроме двух недель отпуска, если удается отбояриться от съемок… Но сейчас так трудно отказываться… Все самые лучшие режиссеры опять снимают… Денег у всех много, дают на съемки… сам вот уже так назарабатывал здесь, что хочу дать сто тысяч, больше, правда, не могу… — Женька понизил голос и произнес одним из своих самых смешных голосов: — Сто тысяч… этих самых… которые можно стирать в машинке… одной очень талантливой женщине — чтобы сняла фильм.

— Про что?

Женя улыбнулся:

— Про любовь. Всего лишь про любовь. Ни пистолетов, ни умничанья… Я случайно прочитал книгу, когда ехал в поезде в Питер на съемки. Маялся ночью от изжоги. Вставал, увидел — у соседки книжка лежит, взял и просто зачитался… А потом мне вдруг предлагают роль в сценарии с таким же названием. Я запомнил, не спутаешь: «Женькина любовь». Представляешь себе? Там, правда, Женька — девушка, главная героиня… ну не важно… И когда я узнал, кто режиссер, такой мастер многосерийных уродцев… Я представил, что он накроит в два прихлопа — три притопа… Опа-опа — вышла жопа! Пам-па-рабарам-пам-пам! — Женя станцевал руками изящный матросский танец у себя на коленках и бедрах. — Так я сам предложил продюсеру денег. Режиссера привел, хорошего очень, я у него два раза снимался. Роляку там себе присмотрел, классную… Пятидесятилетнего композитора, похожего на тролля, который хочет жениться на беременной девушке. А она ему отказывает. Варенька, тебе не скучно с нами? — спросил он Варю.

Девчонка моя запихивала в рот, не глядя, одну за одной маслины, фаршированные чем-то нежным и непонятным, и смотрела на Женю как на живого Волшебника Изумрудного города. Я пыталась несколько раз привлечь ее внимание, но совершенно безуспешно.

— Мне? — Варя замахала рукой, потому что чуть не подавилась. — Нет! А вы не похожи на старого тролля.

— И так не похож? — Женя сделал очень смешное лицо, оттопырив нижнюю губу, отогнув уши и сначала собрав глаза у носа, а потом разведя их в разные стороны.

— Так похож…

— А на кого я вообще похож, Варюша?

— На мужчину, — ничтоже сумняшеся ответила Варька.

Женька засмеялся:

— Тут уж как вышло, я не виноват.

— Варюша, а знаешь что… — Я сама не знаю, почему я тогда это сделала. — Жень, а у вас есть какие-нибудь автоматы… однорукие пираты?

Женя посмотрел на меня:

— Нет, к сожалению, ни бандитов, ни пиратов… Но… есть зато… Ты не видела еще нашего крокодила?

— Крокодила? — Варя застыла с приоткрытым ртом.

— Дожуй, пожалуйста, закрой рот, — попросила я.

— Сейчас мы тебе маленькую экскурсию устроим… У нас тут еще на втором этаже есть такое… Вот смотри, я сейчас позову дядю, он не очень красивый, правда?

Варька чуть сморщилась и кивнула.

— Вот видишь, какая ты. Я точно такой же. Не люблю уродства. Но зато он умный и добрый. Коля! — Он подозвал рябого официанта. — Иди сюда. Проведи, будь другом, маленькую леди по нашим кунсткамерам.

Когда Варя послушно ушла с Колей, не очень, правда, довольная, я заметила:

— Как ты все понимаешь… Это от игры на сцене, да? Привычка?

— Да ты что! — Женя засмеялся. — Такие партнеры бывают! Ничего не видит, не слышит, спроси на сцене: «Тебя как зовут?» — он никогда не скажет, в зажиме. Не-ет! Это я просто тебя как-то понимаю.

— Жень, я только прошу… Не обижайся… Я хочу задать тебе один вопрос… Только я сейчас не журналистка. Ты ведь знаешь, я очень странная журналистка. Простая и порядочная, до глупости… не сенсационная… Мне почему-то раньше не приходило это в голову, только сегодня… — Я посмотрела в его грустные клоунские глаза, знаменитые, которые очень легко нарисовать в виде карикатуры, — небольшие, чуть разные по размеру, с опущенными уголками.

И он посмотрел мне в глаза:

— Не бойся, спрашивай.

— Ты ведь… девушка, правда?

Он улыбнулся и кивнул:

— Правда. Это не обидный вопрос. Это моя жизнь. Я не знаю, как быть другим. То есть я знаю… у меня же родился сын, когда мне было двадцать два года… и я помню, как для меня все это было мучительно…

— Понятно. — Мне вдруг захотелось взять его за руку, но я не решилась. Он же заметил или опять почувствовал мой импульс и сам дал мне руку.

— Ты ведь вначале с некоторой брезгливостью отнеслась ко мне?

— Ты что!.. — поспешила отказаться я, которая вначале отнеслась к нему с некоторой брезгливостью. — Просто вы другие… Для меня — как инопланетяне…

— Это не совсем так. Просто в шкуре медведя — принц. Вернее, принцесса. Она же не виновата. Что ее заколдовали. Вот тебе нравятся женщины?

— В каком смысле? — Я переспросила, хотя поняла, что он имеет в виду. — Нет, не нравятся.

— И мне в этом смысле — не нравятся. Вот и все. А в других — нравятся.

— Слушай… А все-таки, как же ты играешь? Тебе не противно — на сцене, перед камерой?

— М-м-м… Не противно, нет, но бывает сложно. Я играю это. В это. На самом деле играю. Не живу, не проживаю, вопреки нашей знаменитой школе. Хотя… Не знаю… Ой, не люблю теоретических разговоров об этом…

— Не надо, не надо! — поспешила остановить его я. — Я тоже очень боюсь думать — как оно происходит — почему то пишется, то не пишется. То невозможно остановить слова, мысли, а иногда — не знаю, ничего не знаю ни о ком, ни о чем… Что писать? Зачем?

— А двадцать страниц в день?

— Только по приказу, на работе. И то — пять. Но теперь — все.

— То есть как — все?

Я не успела ответить, как к столу вернулась страшно довольная Варька.

— Мам, там, знаешь, кто наверху стоит?

— Он живой, имей в виду, — тихо сказал Женька, не глядя на нее.

— Жи-вой? А я-то… его трогала… Ой, мам… — Варька затряслась.

— А кто живой, Жень? Крокодил?

— Нет, крокодил — вон, в аквариуме, а там, наверху… — Женькины глаза вдруг стали огромными, как Варины. — Да, Варенька? Там — о-о-го-го…

— Мама… я его потрогала, а вдруг бы он мне руку откусил… — Варька прижалась ко мне. А я подумала, что иногда забываю, какая же она еще маленькая.

Девочка, растущая только с мамой, часто — наверняка не только у меня — становится ее подружкой, совсем не по возрасту. И с трех-четырех лет знает о месячных, о том, как папа спит с другими тетями. Хотя, может быть, дело не в составе семьи, а в невозможности утаить что-то от ребенка на крохотном кусочке бетонной плиты площадью тридцать квадратных метров, где мы вдвоем толчемся с утра до вечера.

— Мам, а почему, когда мы к нему приезжаем домой или на дачу, он спит один, в своей комнате, а когда нас нет, то он спит с другими тетями? Я слышала, как Неля говорила: «И пусть он с ней спит! Это ненадолго», — однажды спросила меня Варя в возрасте пяти лет.

В нашей квартире при всем огромном желании невозможно говорить тайком даже в ванной. Кто-то спланировал наше жилище так, что коробочка ванной в полтора квадратных метра выдается прямо в комнату, — и все, что там происходит, слышно во всей квартире.

— Он всегда спит в отдельной комнате, Варя. А другие тети, и я в том числе, спят в своей комнате.

— В какой? В нашей, да? А они спят на нашей кровати?

— Не думаю, Варенька. Другие спят на диване в гостиной…

— А-а-а… ну слава богу…


На следующее утро я проснулась и в первую секунду не вспомнила, что мне не надо идти на работу. И не потому, что я работаю сегодня с трех до девяти. А потому что я теперь вообще нигде не работаю, я теперь холеная невеста Александра Виноградова… Стоп. Так и с Александром Виноградовым мы вроде вчера попрощались. Правда, мы столько раз прощались за четырнадцать лет, что никто уже, кроме меня, не верит в наши расставания. И никто не хочет слушать про наши ссоры, да и мне самой уже как-то неудобно рассказывать. Это как вечно текущий потолок: