Я интеллигентнейшим образом протянула ему руку для пожатия, он ее пожал, а потом опять поцеловал. Я глупо засмеялась. Я сама понимала, что это — кризис. Мне стали нравиться офицеры. Мне стали нравиться крупные офицеры со страшноватыми лицами, шрамами, высокими должностями, целующие руки в людном месте.

— Моя мама тоже считает, что я дурак, — неожиданно сказал Толя Виноградов.

— А моя — меня не очень любит.

— Мы бы с вами успели съесть по пирожному в кафе «Делифранс», Лена.

Похоже, он опять нацелился целовать мне руку.

— Я не люблю пирожные. И я не оставила дочке обеда.

— Лена.

— Да?

— Позвоните мне в пятницу.

Не люблю мужчин, которые просят, чтобы им звонили. Как будто им нужна твердая уверенность, что им не скажут: «Пошел вон», если они позвонят сами.

— До свидания, Толя. Мне правда пора.

Я аккуратно освободила свою руку из его ладони и ушла в метро. До пятницы было еще два дня, я вполне могла сосредоточиться и понять, нужно ли мне ему звонить.

Дома меня ждал приятный сюрприз. Накормленная Варька спала. Любовь Анатольевна, спеша и заикаясь, бросилась объяснять мне, что девочка очень просила есть и она накормила ее паровыми котлетами и свежим бульоном.

Встреча с Толей Виноградовым подействовала на меня катастрофически. Я села за компьютер и написала черновик объявления, которое можно дать в газету или в Интернет — когда найду в сумках модем:

«Красивая умная беременная мама очаровательной девочки семи лет хочет найти отца своим детям и себе мужа. Альфонсов и семейные пары просим не беспокоиться. Лучше, если бы отец был офицером, носил пятидесятый размер одежды и не очень много шутил».

Много лет подряд мне казалось, что способность Виноградова все и вся тут же обшучивать, вышучивать, сводить любой разговор к игре слов и каламбурам — это его самая приятная черта. Пока не оказалось, что мы ни о чем серьезном и не договаривались — мы шутили. Мы жить вместе никогда не собирались — мы каламбурили. И вот, прокаламбурив свою жизнь, я сижу сейчас в съемной комнатке, набитой сумками и пакетами, и пишу объявление: «Ищу мужа!» Я стерла эту глупость из компьютера и решила дописать любую неоконченную статью, хотя бы столетней давности.

Для начала я написала второй вариант объявления:

«Красивая умная журналистка, ожидающая ребенка, имеющая изумительную, умную, красивую, спокойную дочь семи лет, хочет встретить мужчину, к которому можно подойти и вот так спрятаться».

Так, теперь надо поставить двоеточие и пририсовать, как именно спрятаться: я стою, нет, лучше сижу, маленькая, на коленях у большого дяди, похожего на… и прячусь в его объятиях.

Дальше я стала работать — дописывать начатую полгода назад статью про вятское театральное землячество. Работа подействовала на меня как крепкий отвар пустырника, и уже через двадцать минут я рухнула рядом с Варей. Меня разбудил звонок мобильного телефона. У меня стоит бодрая мелодия «та-ра-дара-дам…». Я долго искала телефон, пока не сообразила, что оставила его в дубленке. А дубленка висит в коридоре. Почему-то мне казалось, что это звонит Толя Виноградов. Я боялась не успеть, ведь я точно ему не перезвоню, если не успею ответить.

Я ответить не успела. Увидев, что звонила Ольга, я даже порадовалась. Ну как пользоваться ее дружбой, если меня не оставляет ощущение…

Я положила трубку рядом с диваном, на котором мы спали. И не зря. Не успела я заснуть, как телефон заиграл вновь. На дисплее я увидела слова «Sasha mob» и сначала решила не отвечать. Но он позвонил снова, и я подумала, а вдруг он вспомнил, что надо бы деньги Варьке дать — хотя бы на питание…

— Ты не дома?

— Нет, Саша.

— Поздравляю.

— Не с чем, Саша.

— Это меня не интересует, Лена.

Надо было положить трубку. А я продолжала слушать.

— Я знаешь что звоню… Я тут на дачу съездил. Ты что меня опять позоришь?

— В смысле?

— Ты зачем идиотские записки по всему дому понатыкала? Чтобы люди надо мной смеялись?

— Я вообще-то не людям их писала, а тебе.

— Да. И еще. А диски с мультфильмами зачем уволокла? У тебя же нет DVD-плеера.

— А у тебя нет других детей, Саша. Зачем они тебе?

— Нет — будут. А вот у тебя точно ничего уже не будет. Слышишь, Воскобойникова? В твоем возрасте надо было скромно сидеть и ждать, пока я… воздухом свежим надышусь. Еще. Где картина, которая висела в вашей комнате наверху?

— Но мне же ее мама подарила.

— Не тебе, а нам!

— Да, но это наша картина, из нашего дома, это же большая ценность…

Он засмеялся.

— Так. Ладно. Я соскучился по дочери.

— Саша… — Как мне стало тошно от его спокойного голоса. — Не лицемерь. Брошенные дети становятся просто статьей расходов.

— Я сказал: я хочу повидаться с Варей.

— Саша. Ты сделал с Варей то же, что и со мной, — вышвырнул из своей жизни. Просто она этого до конца еще не понимает.

— Шантажируешь ребенком? Хочешь, чтобы я с тобой жил из-за нее?

— Нет, Саша, не хочу. А ты не хочешь Варе денег дать?

— А что, ей нечего есть? Ты вообще не работаешь? Может быть, хватит бездельничать?

Я набрала воздуха и собиралась спокойно ему ответить, что у меня не так все просто, что…

— В общем, так, — сказал Саша Виноградов, который забрал у меня четырнадцать лучших лет жизни и оставил меня босой и раздетой. — Мы тут едем на дачу с моей подругой. По дороге я заеду, погуляю во дворе с Варей, и потом ты получишь деньги на месяц. Для этого тебе придется приехать туда, где ты живешь. Там у тебя люди какие-то непонятные отвечают. Пускаешь черт знает кого. Вы-то сами, кстати, сейчас где?

Есть хорошая хулиганская рифма в ответ на наглый вопрос «Ты где?». Но я туго осваиваю мат, на это уходят годы жизни. В моей семье, в классе мат использовался только эпизодически, как самое страшное, последнее ругательство. Поэтому, когда я впервые прочитала книжку, где не только герои, но и автор изъяснялся матом, мне это показалось похожим на тортик, украшенный разноцветными битыми стеклышками — ярко, чудно и совершенно несъедобно. Но со временем я поняла, что просто не знала целого пласта городской жизни, того самого огромного пласта, где мат — неотъемлемая часть повседневной жизни, секса, юмора, воспитания детей, фольклора.

Моя Варя давно знает, если я закричала: «Твою мать!..» — надо срочно прекращать мотать мне нервы. Слава богу, больше, от меня, она не знает ничего.

— Я сняла комнату, Саша.

— Это твое дело. Все придумываешь, не знаешь, как вывернуться… Я сказал: в воскресенье в одиннадцать я жду Варю у подъезда. Мы ждем.

— Саша, оформи, пожалуйста, алименты в бухгалтерии.

— Ты — дрянь, Воскобойникова. Но я — оформлю. И твоя Варя будет получать восемьсот рублей в месяц. Ты этого хочешь?

Я нажала отбой, больше я не могла терпеть. Наверно, надо было закричать: «Пустышка! Блядун! Подонок!» Или это же сказать без крика. А я просто нажала отбой. Поэтому он перезвонил и очень спокойно произнес:

— Лена, а ты не боишься, что я девочку у тебя заберу, у идиотки?

— Саша, что ты говоришь? Зачем она тебе?

— Я ее буду воспитывать. Она будет учиться в хорошей школе, будет там ночевать, ее будут укладывать спать и будить утром спокойные, доброжелательные воспитательницы.

— Ты… ты хочешь отдать ее в интернат? — Я задохнулась.

— В пансион, — мягко уточнил Саша. — Дорогой, прекрасный пансион, где не будет тебя, истерички. В воскресенье я буду ходить с ней в детский театр, в ресторан, на каток. А тебя к ней не пустят — совсем. Ты этого хочешь? И стоить это мне будет дешевле, чем твоя некупленная норковая шуба. И ты ничего, ничего не сможешь поделать.

— Чего ты хочешь? — с трудом сказала я.

— Я хочу, чтобы ты давала мне Варю тогда, когда я захочу. На сколько мне будет нужно — на час, на день, на три… И тебя не касается, с кем я при этом буду. Ясно?! — Он вдруг заорал не своим голосом.

Я положила трубку и представила себе, как судья Морозова — та самая, ведь именно она будет судить, по месту жительства, — улыбаясь, скажет: «Именем Российской Федерации… лишить материнства…» За что? А за две тысячи долларов, которые она получит в конверте, — а то и без… Судья Морозова никого и ничего не боится, в отличие от меня…

Я заставила себя сходить в ванную, умыться ледяной водой. Потом легла и стала вспоминать, как мы радовались с Варькой прошлой осенью, когда в мой день рождения, на следующий день после приезда из Турции, сажали на даче луковицы тюльпанов, нарциссов, крокусов и анемонов.

Я так хорошо себе представляла, как ранней весной, чуть только сойдет снег, из-под земли появятся сначала белые анемоны, потом белые и винно-малиновые крокусы. Следом за ними наперегонки полезут мохнатые нарциссы — я купила очень необычный сорт нарциссов, с густыми махровыми лепестками, похожие на пионы. И затем начнут выпускать стрелки тюльпаны. А уж тюльпанов я накупила штук сто, не меньше…

Через месяц-два Саша, отчаянный флорофоб, будет с отвращением смотреть, как лезут из земли ненавистные лютики-цветочки, портящие зеленую гладь газона… Зачем сажала? Сортовые луковицы по пятьдесят рублей штучка… Жили бы с Варькой на эти деньги месяц — горя не знали. На такси бы катались, Варька пила бы свежеотжатые соки.

Интересно, почему ни вчера, ни позавчера не звонил никто, а сегодня все сразу? Я уже не удивилась, когда телефон заиграл снова. Только испугалась, что это опять Виноградов. Но это оказался Женька. Он тоже, оказывается, напоролся на Гарика.

— Ленуся, я скучаю. О тебе. О Вареньке. Почему вы не приходите покушать?

— Придем, Женя. Спасибо, обязательно.

— Завтра сможете?

— М-м-м… Ну, наверно. Постараемся.