Хотя, если честно, в первый месяц я вздохнула с облегчением. Потому что мне не давала покоя мысль о том, что я слишком многим рискую, решаясь на это.

— Саша, ну я не могу так, давай хотя бы обвенчаемся… Все-таки второй ребенок…

— Вот так вот смело, да? — ответил мне Александр Виноградов, не боясь, что я не пущу его в следующий раз. Но ночью того же дня пообещал мне: — Ленка… Ну приду я к тебе, как положено, с букетом белых роз и сделаю тебе предложение, только ты не торопи меня, ладно?

— Ладно, — ответила я и почувствовала: вот оно, долгожданное. Я так много лет этого ждала. И никто не понимал почему. Теперь я знаю точно — я свое счастье выстрадала, я его не разменяла ни с кем другим, и я — дождалась.


Когда я не забеременела на второй месяц, Александр Виноградов рассердился и временно нас покинул. Я плакала, Варька плакала, как обычно, вместе со мной, не зная, отчего я плачу.

Я ходила с опухшими, надутыми веками, и каждое зеркало мне напоминало: «Вот такая беда с тобой приключилась, вот такая гадость и несчастье в одном лице. В том самом ненаглядном когда-то лице, ускользавшем от тебя столько лет и наконец так ловко ускользнувшем».

Потом я сделала над собой усилие, закончила просроченную, но очень удачную статью о Большом театре, заработав две копейки, которые потратила, не доходя до дома. А через пару дней получила дорогой заказ от почти приличного мужского журнала «Русский размер». Мне предложили написать об известном драматическом актере лирическую белиберду, не имеющую никакого отношения к его настоящей жизни.

Я увлеклась этим заказом, потому что люблю трогательного Женю Локтева с его смешным носом и фантастической способностью наполнять любые, самые пустые роли каким-то тонким, глубоким смыслом. И мне ужасно мешало смотреть фильмы и спектакли с ним то, что я о нем знала. И знали все.

Поэтому я с удовольствием наврала на пять страниц с фотографиями о его якобы существующей в природе жене, о его сугубо мужских пристрастиях и простой, не искалеченной славой и бессмысленной однополой любовью жизни. Я была довольна. Я сама почти поверила в то, что написала.

Женя пригласил меня на свой новый спектакль. После спектакля я с некоторым напряжением пошла с ним в ресторан, его же собственный. Дома меня ждала Варька, которая никогда не засыпает без того, чтобы не обнять мою руку всеми своими конечностями и не прижаться ко мне своей прекрасной нечесаной головой.

В ресторане мы сели на самое лучшее место, которое может занимать только сам Женя, его партнер, второй владелец ресторана, или же очень дорогие гости, — столик с видом на ночную Москву, на джаз-оркестр и на стенку, где, присмотревшись, в абстрактной мозаике можно было узнать знаменитый профиль Жени.

— Тебе действительно понравился спектакль? — спросил Женя.

— Мне понравился ты и еще эта молоденькая девочка. А спектакль — умная холодная схема, — ответила я и в этот момент увидела, как в зал вошел Александр Виноградов.

Он небрежно обвел глазами зал и пошел к столику около окна. Сев, он столкнулся глазами со мной. Секунду смотрел, оценивая моего спутника, потом сыграл все, что только мог: возмущение, удивление, восторг моим выбором, ужас от него же. Потом встал, чуть поклонился и опять сел. Я вздохнула.

— Скучно? — не так понял меня Женя. — Сейчас все принесут.

— Да нет. Просто там мой родственник сидит, кривляется. Мне стыдно за него.

Женя обернулся.

— А это, случайно, не тот банкир, которого недавно неудачно подстрелили?

— Тот. Только не подстрелили, а хотели украсть. Но довезли только до ближайшего поста ГИБДД, там похитителей и поймали.

— А, да-да, точно! А он еще по телевизору рассказывал, что у него вживленная в спину кнопка срочной связи с милицией. Это что, правда?

Я отмахнулась:

— Такая же правда, как то, что ты — мой любовник, к примеру.

Женя засмеялся, но я поняла, что из-за дурацкого появления Александра Виноградова я только что не очень ловко пошутила со звездой российского театра и кино. Александр Виноградов выпил рюмку текилы, нарочно по-хамски облизав соль с ее краев, и ушел, показав мне большой палец, только почему-то повернув при этом руку вниз. По-моему, этот жест означает в боксе «опустить партнера», то есть добить его, но что имел в виду наш с Варей родственник, я не поняла.

Зато отлично поняла его звонок на следующее утро.

— В семь за вами приедет Костя. Я жду вас в «Гнезде глухаря».

— Господи, а что я там забыла, в этом гнезде?

— Ты, может, и ничего, а я собираюсь послушать Трофима. В вашем присутствии.

Я заметила, что мои недавно и скоропостижно разбогатевшие соотечественники — еще ни разу не отсидевшие — нежно любят блатной и приблатненный фольклор, лагерные заунывные песни и тюремные частушки.

«Ты меня бросила, девочка милая, ведь за решеткой теперь до могилы я».

Почему любят? Готовятся? Боятся? Рады, что избежали? Что касается Александра Виноградова, то, замечая у него эту склонность, я злорадно радовалась: «А-а-а, вот и прокололся ты, псевдомосковский псевдоинтеллигент!» Уроженец деревни Марфино Московской области.

К слову, ничего плохого в деревне Марфино нет. Там вообще ничего уже нет. Там плотной кучей стоят дешевые новостройки, заселенные налетевшими в Москву жителями разоренных русским капитализмом маленьких провинциальных городов и семьями азербайджанцев, где про количество детей отец отвечает: «Пят… нет, шест… нет, шест у барата моего, у меня — пят!»

Все плохое и хорошее есть в Александре Виноградове. Плохое заставляет меня проклинать его четырнадцать лет, которые я его знаю. А хорошее — жить с ним все эти четырнадцать лет…

Глава 3

Когда я не забеременела на шестой и на седьмой раз, Александр Виноградов стал посмеиваться. Что является страшным знаком для всех, знающих его близко. Я занервничала. На восьмой месяц попыток пошла-таки к врачу. Милая врач Анна Васильна с некоторым подозрением спросила меня, сверяясь с лежащей перед ней карточкой:

— А-а… сколько, простите, Елена Витальевна, вам лет полных?

— Тридцать семь.

— И у вас есть, кажется, дочь?

— Есть. — Я понимала, что она сейчас скажет.

Именно то она и сказала, сначала:

— Поздно… Зачем?.. Не искушайте… Если стимулировать, может такое…

А потом она спросила:

— А у него-то все в порядке?

Вот. Что-то об этом я забыла, имея в виду его скандальные подвиги по всей Москве и, боюсь, — за ее пределами.

— Пусть проверится. — Я видела, что Анне Васильне очень хотелось спросить, женаты ли мы теперь — я однажды слишком подробно ответила ей на обычный гинекологический вопрос «Регулярно живете?».

— Это вряд ли. Он — романтик… гм…

— Этого дела, — смеясь, подсказала симпатичная Анна Васильна и так и не спросила о моем нынешнем статусе.

Он скорее проверит это с другой, подумала я. Чем сдавать сперму в пробирке…

— А… Как бы вычислить так, чтобы зачать мальчика? — Я понимала, что для взрослой женщины это не просто идиотский вопрос. Это вопрос слабой, жалкой женщины, полностью зависимой от дурака, который хочет мальчика, чтобы…

Попросите хотя бы одного мужчину продолжить эту фразу — зачем ему именно мальчик. Запишите результат. Спросите другого. Тоже запишите. Получите готовый эпиграф к феминистской дискуссии: «О глобальном вреде мужчин в обществе, их глупости, самовлюбленности, эгоизме и вырождении».

К огромному сожалению, я не феминистка. Я горжусь своим дипломом факультета журналистики МГУ. Но точно знаю, что рождена, чтобы быть хорошей хозяйкой (огурчики, пирожки), прекрасной женой, похожей на любовницу (ажурное белье, тонкие щиколотки, круглая грудь… а также всепрощение, терпение, верность, гибкость, уважение к его глупости, капризам и к матери, у которой едет набок лицо, когда она видит меня).

Рождена-то рождена, а живу всю жизнь одна. И хожу при этом с «замужними» глазами. И жду неделями Александра Виноградова, последние семь лет оправдывая себя тем, что он — Варькин отец. И ухожу от него «со всеми вещами» и глупой надеждой, что Александр Виноградов вернет меня и попросит стать его женой.

Мне так важен статус… Мне так надоело быть просто «Вариной мамой»…

— Это моя дочь Варя! — говорит Александр Виноградов, представляя нас. — А это гм… это Варина мама.

Иногда обходится без «гм» и без «мамы». Мама, то есть я, стоит рядом и улыбается от радости быть Вариной мамой и вообще… рядом с Александром Виноградовым, забывающим ее представить хоть как-то.

Надо быть честной. Александр Виноградов называет меня порой «my wife» — обращаясь к иностранным официантам, не знающим ни одного языка. А у «my wife» в это время каждый раз сладостно замирает сердце, и она, эта ничья вайф, опускает глаза, чтобы ненароком они не задали лишнего вопроса, припирающего свободного человека к стенке.


— Так это он, ваш… муж хочет мальчика? — спросила меня Анна Васильна.

— Ну да…

— Скажите ему, или сами просто имейте в виду, что для этого надо иметь хотя бы один мужской ген — это раз. И как минимум, один живой сперматозоид — это два.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Анна Васильна, похоже, увидела мое растерзанное состояние и решила меня подбодрить.

— С другим попробуйте, — тоже улыбнулась Анна Васильна.

Всю дорогу домой я пыталась представить себе этого другого, но дальше темных глаз Александра Виноградова, которые превращаются у «другого» в… допустим… светлые… я ничего не придумала.


Через год наших попыток Александр Виноградов стал делать кислое лицо, когда я пыталась заговорить о том, что «вообще-то мы опять пропустили те самые четыре дня…».

— Почему-то все беременеют просто так, залетают! А у тебя какие-то дни…