У него в крови рубашка. И руки.

Он смотрит на меня, и я пытаюсь изобразить подбадривающий взгляд — он справится, все будет нормально.

Лок кивает и выпрямляется. Он с видимым усилием заставляет себя прийти в чувство. Запрыгивает в грузовик и уезжает в направлении частного сектора.

Я теряю ощущение времени.

Кто-то приносит несколько коробок — вода, бинты, пластыри, лекарства, иглы, гемостатики, даже морфин. Я вижу Лока то там, то тут — он постоянно в движении. И с каждый разом выглядит все хуже. На рубашке темные, уже засохшие пятна крови. На шортах тоже. На нем рабочие желтые кожаные перчатки, на шее — бело-зеленая бандана. Наверное, он закрывает ей рот и нос при необходимости.

Люди все прибывают, их привозят на грузовике, на внедорожниках, они идут пешком. Все идут сюда. Подъезжают пожарные. Наконец, прибывает «скорая». Даже полиция.

Фельдшеры ищут меня. Почему-то я оказываюсь тут главная, и все ждут моих приказов, что делать дальше. Это слишком, слишком. Но я не могу все бросить. Не могу отказаться от этого.

Я все еще вижу Олли. Высокий мужчина, брюнет с сединой на висках… со спины он выглядит, как Олли. Но вот он поворачивается. И это не мой Олли. И мое сердце снова рвется на части.

Олли… Боже, Оливер. Как я смогу сделать это без тебя? Я не знаю. Но должна.

Хватит мыслей. Хватит чувств.

Я пытаюсь справиться с собой. Отгоняю прочь эти мысли. Застываю. Превращаюсь в машину.

Рана за раной. Пациент за пациентом.

Осмотр, помощь, транспортировка. Осмотр, помощь, транспортировка. Снова, снова и снова.

Снова.

Часы идут, и я не знаю, сколько уже сейчас времени.

Кто-то устанавливает переносные фонари, жжет цитронеллу, прогоняя москитов.

Я устала. Руки болят от зашивания, перевязывания, гипсования.

Я сбилась со счета, скольких потеряла.

Потеряла счет тем, кого спасла.

Они все прибывают.

Я слышу разговор двух пациентов о том, что торнадо сначала накрыл другой город в нескольких километрах отсюда, и только потом пришел сюда. Наверняка там разрушения еще сильнее, так что его жителей, скорее всего, тоже привезут сюда.

Не знаю, что творится вне палаток. Я вижу Лока еще несколько раз. Его лицо над банданой черное от грязи и копоти. Наши взгляды встречаются, и мы долго смотрим друг на друга.

Я чувствую, как во мне, где-то в самой глубине, закипают слезы. Но я прогоняю их. На это нет времени.

Лок замечает это. Он касается пальцем своего подбородка, поднимая голову вверх. Жест для меня: держись, выше нос.

Я пытаюсь. Черт возьми, пытаюсь.

Все остальные светят, но не я…


Не знаю, почему я еще не вырубился.

Устал просто запредельно. Но теперь я начинаю понимать ценность работы, которую профессионалы, вроде Найл — те, что работают в местах стихийных бедствий и катастроф — делают каждый день.

Нет слов, чтобы это описать. И нет слов, чтобы описать, как я вымотался. Я устанавливал тенты, перевозил раненых и умирающих, наскоро латал канализацию и вырубал электричество, и делал еще миллион дел. Теперь я знаю этот город как свои пять пальцев.

Но сейчас я выдохся.

Это более чем очевидно.

Нужно осмотреть еще множество жилых и нежилых зданий, но теперь здесь целая куча профессионалов, спасателей. Пожарные со шлангами. Электрическая компания уже чинит электросети. Эвакуатор расчищает дорогу от машин. Старый фермер Эрл приехал на бульдозере, он помогает освобождать проезды от тяжелых обломков. Много добровольцев на пикапах с буксировочными тросами. Мы группами движемся от здания к зданию, от дома к дому, отыскивая везде, где только можно, мертвых и живых.

И тех, и других предостаточно. Я никогда раньше не видел столько мертвецов, и я не знаю, как справляться с этим — разве что воспринимать отрешенно. Это, конечно, проще сказать, чем сделать, но все же. Когда видишь людей, раздавленных стенами и пронзенных ветками деревьев, то все равно в какой-то момент теряешь способность абстрагироваться. И ведь было достаточно признаков надвигающегося урагана, многие успели спрятаться. Но всегда есть упрямцы, храбрецы, невезучие. Те, кто не смог или не стал прятаться.

Сейчас мы почти в конце улицы, остался последний дом. Мы проверили одну сторону, вторую, и вот теперь, свернув за угол, начинаем заново.

Мы пытаемся расчистить завал. Я стараюсь сдвинуть в сторону часть стены. Со мной рядом Билл, он тоже старается изо всех сил. Мы работаем бок о бок несколько часов. Билл — большой парень, на несколько лет меня младше. На нем выцветшая бейсболка с логотипом компании John Deere (Прим.: крупнейшая конструкторская сельскохозяйственная фирма в мире), грязные синие джинсы, футболка «Будвайзер». Лохматый светловолосый бородач. Сильный, как бык, и такой же молчаливый.

Юта с нами. Она носится кругом, вынюхивает. Иногда она начинает копать возле обломков, и всегда оказывается, что под ними кто-то есть. Умница. Никто ее не тренировал для такого дела, но все равно умница. Стена с треском падает, разваливаясь на части, и мы отбрасываем обломки в стороны. Дом залит водой — где-то прорвало водопровод, но мы пока еще не поняли, где именно. Расчищаем путь к спальне — точнее, туда, где двадцать четыре часа назад она находилась. Обрывки постеров, клочья постельного белья, разорванный матрас торчит из полуразрушенной наружной стены. Опрокинутый комод и выпавшая из него одежда. Разбитый телевизор.

Холодная вода течет, не переставая, и достает уже до щиколоток. К счастью, несколько часов назад я раздобыл пару прочных резиновых сапог и теплые носки — нашел все в руинах хозяйственного магазина — так что ноги у меня пока остаются сухими и теплыми. А еще есть налобный фонарь, вроде тех, что используют велосипедисты.

Кажется, спальня пуста. Если здесь и можно было спрятаться, то только в шкафу с раздвижными дверями. Я заглядываю туда — просто для перестраховки.

Мы проходим через кухню. Ванную. Вот еще спальня.

Я слышу крики и какой-то грохот. Юта высоко и пронзительно лает, начиная скрести лапами кучу разбитых кирпичей и досок, наваленных друг на друга. Я зову Билла, и он пробирается ко мне. Дверь прочно заблокирована. Куски крыши, шлакоблоки. Руками здесь не справиться.

— Найду Эрла с бульдозером, — говорю я.

Билл просто кивает, потом берет в каждую руку по шлакоблоку и бросает в сторону. Он кряхтит — и это единственное, что я от него слышу с тех пор, как мы начали работать вместе. Выбегаю наружу и вижу Эрла и его бульдозер — они работают чуть дальше по улице, разбирая завал на том месте, где раньше стояли два дома.

— Эрл! Нам тут нужна помощь! — кричу я.

Он лишь машет рукой, заканчивает свое дело, потом разворачивается, и тяжелый бульдозер с грохотом ползет ко мне. Останавливается рядом, и я запрыгиваю на подножку.

— У нас там заваленный вход в подвал. Большой кусок крыши. Нам надо его сдвинуть, чтобы очистить путь вниз. Я слышал там голоса.

Эрл большим пальцем показывает мне на сиденье позади себя.

— Возьми эту цепь и закрепи на обломке, который надо сдвинуть. Только хорошенько закрепи.

— Понял.

Я хватаю цепь — она длинная и чертовски тяжелая, с крюком на конце. Обмотав цепью большой обломок, я пристегиваю крюк и закрепляю другой конец цепи на бульдозере.

Кричу Биллу, чтобы отошел прочь, и даю Эрлу добро. Машина громко сигналит, отъезжая назад, и мотор ревет, когда Эрл включает лебедку. По обломку крыши ползут трещины, он трясется и сыплет пылью, а потом, когда Эрл дает газу, все-таки падает. Теперь, когда пройти в дом стало возможно, я отцепляю крюк, сматываю цепь и возвращаю ее на место позади сиденья Эрла.

К этому времени Билл тяжело дышит, а груда шлакоблоков почти разобрана. Я помогаю ему, и вот уже дверь можно попробовать открыть. Резкий рывок, и она приоткрывается, но все же не дает нам пройти. Билл нетерпеливо срывает ее с петель и отбрасывает в сторону.

Мы кричим, снизу отзываются испуганные голоса, в них звучит настоящий ужас. Юта лает, как сумасшедшая.

— Ну, все, девочка, мы их нашли. Умница, умница, Юта, — я глажу ее по голове и командую «сидеть».

Она тут же затихает и усаживается, наблюдая за нами.

Я достаю карманный фонарик и свечу им вниз, в темноту подвала. Луч пляшет на воде, и вдруг освещает лица: женщина, мужчина и двое детей не старше десяти-двенадцати лет, девочка и мальчик. Стоя на цыпочках и вцепившись в потолочные балки, они ждали в темноте, а подвал без остановки заливало водой из лопнувшей трубы.

— Боже, — выдыхаю я и кричу им. — Плывите сюда! Мы вытащим вас!

Они плывут, я хватаю кого-то за руку и со всей силы тяну. Это мать, она икает и всхлипывает, мертвой хваткой прижав к себе дочь. Сначала она подает мне девочку, помогая себе оставаться на плаву, пока не нащупывает ступеньку в этой холодной темной воде. Я хватаю ребенка за плечи и вытягиваю наверх. Билл принимает девочку и ставит на ноги. Эрл, видимо, понял, что мы нашли выживших — и вот уже кто-то обнимает девочку, укутывает ее в полотенце и начинает говорить что-то успокаивающее. Я вытаскиваю мать, потом отца и сына.

Когда все четверо собираются в кузове пикапа, на них накатывает облегчение. Они дрожат, жмутся друг к другу, всхлипывают и обнимаются. Пикап сигналит фарами, после чего съезжает с тротуара на дорогу и мчится к штабу.

Мы с Биллом с трудом пробираемся к следующему дому, когда двухтонный, выкрашенный в камуфляжные цвета грузовик, забитый парнями из национальной гвардии, с шумом останавливается рядом. Решетка кузова открывается, и совсем юные гвардейцы спрыгивают на землю и рассредоточиваются. Мужчина средних лет вылезает из салона, видит меня и Билла и салютует нам.