— Лок, — я не знаю, что говорить или о чем просить.

— Ты хочешь его? — горячо дыша, шепчет он мне в ухо.

— Да, Боже, да, — я знаю, чего просить.

— Скажи это, Найл.

— Я хочу его. Дай мне его. Пожалуйста, Лок. Мне нужен ты.

Сейчас не время для разговоров.

Он напрягается, его грудь раздувается от ускоренного тяжелого дыхания. Челюсти напряженно сжаты. Лок всматривается в меня этим своим взглядом цвета бушующего штормового моря. А затем входит сильным рывком, и я хнычу, когда он растягивает и заполняет меня. Я чуть ли не плачу от блаженства, ощущая его внутри себя. Напрягаюсь, пытаясь вырвать свои запястья из его захвата, вращаю бедрами, тянусь, пытаясь укусить или дотянуться губами и зубами до всего, чего смогу. Подбородок, щеки, губы, шея, плечи — все это я целую, кусаю, оттягивая кожу. Мой рот умоляет, молча прося о большем.

— О, черт… — его голос срывается. Как будто он сдается. — Боже, Найл. Ты ощущаешься…

Я затыкаю его рот поцелуем, чтобы заставить замолчать, как он сделал это со мной. Двигаю бедрами, молча умоляя действовать. Он разрывает наш поцелуй, вонзаясь в меня настолько глубоко, насколько может войти, и замирает, удерживая позицию, прижимая меня бедрами к кровати со сцепленными над головой запястьями. Мое дыхание переходит в неудовлетворенное удушье, от чего мои груди трясутся и раскачиваются. Я выгибаю спину, подталкивая их к нему, нуждаясь в том, чтобы на них снова оказался его рот. Не понимаю, почему мне нельзя прикоснуться к нему. Но он не дает. Не сдается. Удерживая мой взгляд, не моргая, он начинает двигаться. Медленно. Нежно. Мучительно.

И теперь я начинаю понимать, почему он это делает, не позволяя мне прикоснуться к нему. Если я коснусь его — он погиб.

Он думает, что может это контролировать. Остановить это. Убедившись, что я не смогу касаться его, он пытается сдержать то, что возникает между нами — и я говорю не об оргазме.

Мальчишка! У меня есть новости для него. Я могу прикоснуться к нему чем-то гораздо большим, чем руками.

Не знаю, зачем делаю это, ведь возникающее между нами чувство для меня не менее непонятное и страшное, но я провожу пальцами ног вдоль его икр легкими щекочущими прикосновениями и начинаю двигаться синхронно с ним, найдя идеальный, неторопливый, чувственный ритм, дыша медленно… вдох… и… выдох. Медленно. Он задает темп, и я ему следую. Это идеально. Это так великолепно. Я сгибаю ногу и снова провожу ею по его икре, вверх до колена, затем ласково снова вниз, заворачивая свою ступню за его ногу, сплетая их. Скольжу второй ногой по его икре и сплетаю их в области колена. И теперь уже обе мои ноги тесно обвивают его. Подтягиваю его ближе к себе. Приподнимаю спину и выгибаюсь, потираясь сосками о его грудь, превращаю каждое движение в толчок моих бедер ему навстречу. Прислоняюсь ближе к его уху и нашептываю, стараясь передать ему все удовольствие от моих ощущений, пока он уворачивается от моих губ. Я вкладываю в голос все наслаждение, которое испытываю. Стону ему в ухо. Мягко вздыхаю, всхлипываю, шепчу его имя, пока он скользит во мне вперед-назад, вперед-назад — так медленно, что от этого мы оба начинаем сходить с ума. Поняв мою игру, его лицо отражает еще большую муку, когда он чувствует тесную связь, окутывающую нас. Все плотнее, плотнее, плотнее.

— Проклятье… — стонет он и опускает голову между моих грудей. Лок выпускает мои запястья, и я спешу обнять его. Глажу его накачанную, бугрящуюся мускулами спину, обхватываю упругие ягодицы и толкаюсь к нему. — Найл… Боже, Найл.

Я не отвечаю ему. Могу только стонать возле его шеи и всхлипывать возле уха. Руками скольжу по всему его телу — везде, куда могу дотянуться — очерчивая каждый мускул, каждую жилку. Он сверху, но контроль уже не у него.

У меня.

Я ускоряю движения, мои бедра извиваются и прижимаются к нему, дыхание ускоряется, стоны становятся громче, увлекая его за мной.

— Найл, — он сдается. Сейчас. Спина выгибается. Бедра ударяются об меня с хлопающими звуками. Дыхание рваное, ускоренное. Руками, практически сдирая кожу с моих бедер, жестко тянет меня ближе. Лицо спрятано у меня на груди.

Я обхватываю ладонями его щеки и приближаю лицо к моему.

— Поцелуй меня, Лок.

— Черт возьми, Найл, — он пытается вырваться, пытается сопротивляться этому.

— Поцелуй меня, когда будешь кончать, Лок.

Я тяну его за бороду, требуя губы. И он отдается мне. Целует, дрожа и сотрясаясь, пока кончает. Я тянусь рукой между нами и касаюсь клитора, доводя себя до сотрясающего тело оргазма, корчась под Локом и целуя его.

В наступившей тишине, мы лежим, сотрясаемые дрожью.

— Проклятие, Найл, — он тяжело дышит, его голос срывается и хрипит. — Какого черта ты делаешь со мной?

Хотела бы я знать.

Я, как погасшая в галактике звезда…


Черт. Гребаный черт.

Найл Джеймс взорвала мой мир. Выбила почву из-под ног. Оставила меня бездыханным и опьяненным, переполненным эмоциями и паникующим. Что это такое мы только что делали? Это не был просто секс. Это не был просто перепих.

Это было…

Боже, если бы я знал.

Я чувствовал ее.

Я чувствовал ее душу.

Она сделала мне дар, драгоценный подарок, открывшись до конца. Она доверилась мне, показала все недра своей души. Она испугалась, как и я, но все равно пошла до конца. Она знает, что я чувствую, и, мне кажется, понимает это лучше, чем я. В ней было что-то, чего я даже не мог вообразить. И она этого лишилась. Напоминание о том, что она имела и чего лишилась, тяжестью лежит у меня на сердце, и я чувствую его биение у себя в горле и под ребрами. Наверняка она его слышит. Чувствует под своей щекой.

Я лежу на спине и обнимаю Найл. Ее голова на моей груди, рука лежит на моем животе, а колено — на моем бедре. Эта интимность настолько ошеломляющая, что я просто не могу дышать. Эта нежность, это чувство принадлежности — прямо сейчас, в этот самый момент, с этой самой женщиной — оно настолько всепоглощающее и острое, что я просто плыву. Я словно пьяный, все как в тумане. Но мое сердце — мое метафизическое сердце — разорванное на части кровоточащее месиво. Застывшее. Окостеневшее. Я так долго им не пользовался, так долго заполнял его пустотой — ничем не заполнял. А теперь я чувствую, и мое бедное сердце просто не справляется с этими ощущениями.

Я никогда никого так не обнимал.

Никогда. Ни разу.

У меня было столько секса, и все же я никогда не обнимал женщину так. Никогда даже не думал об этом, ни с одной женщиной. Даже с Ли, единственной из женщин, которую я трахал более или менее постоянно. Мы никогда после секса не лежали в постели. Она выбиралась из моей кровати, шла мыться и потом возвращалась в свою каюту. Мы могли встретиться позже в кают-компании, поболтать, выпить.

Но я даже не думал о том, чтобы сделать что-то вроде этого. Мы закончили, я перекатился на спину, и она следом за мной — улеглась щекой мне на грудь, расслабилась в моих объятьях. И все это так чертовски правильно, так офигенно идеально. Лучше, чем, поймав парусом ветер и натянув канаты, отплыть в море; лучше, чем лежать на спине на носу корабля и смотреть в бесконечное небо, полное звезд. И этот жар, этот выброс чистого адреналина, прошивший меня насквозь, сильнее, чем все, что я когда-либо испытывал раньше, когда делал все те опасные, чертовски безумные вещи.

Скайдавинг? Несравнимо. Гонка на мотоцикле по извилистым итальянским двухполосным дорогам? Даже близко не то. Свободный подъем на скалу без страховки? Совсем не катит.

Умереть и возвратиться к жизни? Нет, даже это не сравнить.

Прошло несколько минут, а никто из нас не сказал и слова. Мы только что пережили такооое… что можно после этого сказать?

Я чувствую, как она засыпает. Ее дыхание становится глубже, медленнее, мягче. Ее пальцы на моем животе подергиваются. Она прижимается ближе. Мое сердце ломается. Истекает кровью. Я вдыхаю ее запах и крепче сжимаю объятья.

Крепче, потому что я на волоске от побега.

Мне нужно выпить.

Мне нужно уйти.

Она заслуживает лучшего, чем я.

Я не заслуживаю ее.

Я не знаю, как это сделать.

Я в жизни своей не плакал, но сейчас так близок к этому. Думая о ней. Пытаясь понять свои чувства. Как может один-единственный человек пробраться в самую мою суть? Как я могу уговаривать себя остаться, одновременно убеждая себя в том, что надо просто исчезнуть, раствориться в ночи, как полный ублюдок — кем я и являюсь?

Я просто пытаюсь дышать и лежать рядом с ней. Знаю, что не смогу заснуть, поэтому даже и не пытаюсь.

Просто смотрю на нее в лунном свете, наблюдаю за тем, как она спит, и чувствую, как все мои внутренности рвутся на части.

Я не знаю, как это делается.

Я не знаю, каково это — любить кого-то.

Особенно, если этот кто-то видел слишком много. Она такая сильная, такая красивая.

В какой-то момент, уже ранним утром, она откатывается от меня, демонстрируя изгиб спины, и завитки темных волосы падают по обеим сторонам ее лица на подушку. Она подкладывает руку под голову, и губы ее чуть приоткрываются.

И, Боже, Боже, Боже — она слегка похрапывает. Этот звук ломает меня. Он такой мягкий, милый и нежный, что сердце в груди просто заходится. Такой сладкий звук, что мне хочется поцеловать ее, пока она спит.

Я соскальзываю с кровати, неспособный дышать, неспособный проглотить комок. Тихо одеваюсь. Упаковывать ничего не надо, мне нужно только взять сумку, еду и миску для Юты.

Как и жена Лота, я тоже совершаю смертельную ошибку и оглядываюсь. Она выглядит просто богиней под этим одеялом, спущенным до талии. Черт. Черт. Как я могу просто уйти от такой женщины?