Я на грани обморока.

Встряхиваю головой.

Нет. НЕТ. НЕТ.

Этого не могло случиться.

Лок делает еще один прерывистый вздох.

— Не было никакой надежды. Мне предстояло жить с помощью сраных машин, пока мама, наконец, не скажет им вытащить вилку из розетки. И она собиралась. Я подписал добровольное согласие, подтверждающее, что не хочу существовать таким неестественным образом. Прямо сейчас я должен быть мертв. Но тут произошло чудо. Вот так проклятые врачи называли это — гребаное чудо. Донор. Вопреки всему. Сердце достаточно большое. Та же группа крови. Они пересадили это сердце в мою грудь, заставили пройти через реабилитацию, наблюдение и месяцы анализов и исследований. А потом… послали меня подальше. Сказали, что я «заново родился»: иди, живи, будь свободен! Горький жестокий сарказм. Какого хрена я должен теперь делать? Я всю жизнь жил, собираясь умереть. У меня были чрезвычайно низкие шансы на трансплантацию. Я слышал, как они не раз говорили моим родителям готовиться к худшему. Моя жизнь всегда имела гребаный срок годности. Так я называл это. Срок годности — какой-то черный нездоровый юмор. Не очень смешно, когда ты неизлечимо болен. И потом вот так просто — бум. Кто-то умер, и я снова могу жить.

Он трет лицо обеими руками.

— Черт возьми, послушай, сделай это для меня. Это просто не я. Забудь весь этот бред, который я сейчас наговорил.

— Лок… я не… я не понимаю.

Я до сих пор прижимаюсь к его груди.

Слушаю его сердцебиение.

Сердцебиение Оливера?

Это возможно? По его словам, так и выходит.

— Оливер погиб в автомобильной аварии на Тихоокеанском шоссе. Его органы были извлечены и пожертвованы для трансплантации, и его сердце… его пересадили в мою грудь.

Он берет мою руку, проводя пальцами по этому шраму.

Я качаю головой.

— Ты лжешь.

— Хотел бы.

Я отступаю. Смотрю на него, с трудом моргая из-за потока слез.

— Это сердце Оливера? В твоей груди?

Он кивает.

— Да.

— И под это сердцебиение я засыпала, слушая его прошлой ночью?

— Да.

— После самого… самого сокрушительного секса, который когда-либо был в моей жизни?

— Для меня это тоже было так, — он говорит тихо, как если бы требовалось много усилий, чтобы признаться в этом.

Я пячусь назад, но ноги меня не держат, и я неизящно плюхаюсь задницей прямо на пол. — И ты знал? Ты… ты знал все это время?

— Поэтому я в Оклахоме, Найл. Я приехал найти тебя.

— Когда накрылся мой грузовик, ты спас меня… — все вокруг меня начинает вращаться, миллион мыслей и догадок проносятся в мозгу, заполняя сознание и вызывая головокружение. — Все это было…

Он становится на колени передо мной.

— Нет, Найл, нет. Это была просто случайность. Или судьба, или… совпадение. Я видел, как ты пыталась толкнуть грузовик, и должен был помочь. Я не знал, что это была … ты … — женщина которую я искал, пока не подошел помочь. В бардачке я нашел твои права, и именно тогда понял, что это ты. Но я бы все равно искал, потому что знал — ты где-то здесь. Просто понятия не имел, как найти. А потом… — он пожимает плечами. — Ты оказалась там. И все было так реально. Я не вру ни о чем.

Я отъезжаю на заднице по полу подальше от него, потому что не знаю, что думать в этой ситуации. Просто не могу. Это слишком неожиданно для меня, и я рыдаю, потому что слышала биение сердца Оливера. Я слышала, как бьется его сердце. Одна мысль об этом режет меня на куски, и я, окончательно обессилев, падаю на пол, заваливаюсь набок и сворачиваюсь в позе эмбриона. — Олли… мой Олли… он умер, а ты живешь.

— Да.

Я сглатываю ком в горле. Дышу сквозь всхлипы. Слова выходят через боль.

— Ты знал. Ты целовал меня, ты… мы занимались любовью… мы трахались, или назови это как хочешь — и все это время ты знал?

— Да.

Я не могу понять этого. И, глядя сейчас на Лока, вижу, что и он тоже.

— Прости, Найл. Я… — он качает головой, как будто не может договорить остальное, или ему нечего договаривать. — Если бы я мог все вернуть, если бы я мог отдать свое сердце, чтобы Оливер был жив… Я бы сделал это. По всему видно, что он был лучше меня во всех отношениях. Я не… я никогда не просил об этом.

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Я пытался. Хотел. Но я просто… не смог. Потому что, представь себе, я прихожу и говорю: «О, кстати, это может звучать странно, но сердце вашего покойного мужа пересадили в мою грудь», — он издает невеселый смешок. — Как думаешь, что бы тогда произошло?

— Было бы лучше, чем сейчас, — я сворачиваюсь в еще более плотный клубок. — Ты должен уйти. Мне нужно немного времени.

— Я… да. Хорошо.

Я смотрю сквозь раздвинутые пальцы рук, как он застегивает пуговицу на джинсах. «Молнию». Медленно бредет в комнату, находит свою обувь, садится на край кровати и, натянув носки, засовывает ноги в ботинки. Сует трусы в карман. Направляется — все еще без футболки, потому что она на мне — в сторону двери. Открывает ее и останавливается в проеме. Оборачивается и смотрит на меня.

— Я не думал, что это зайдет так далеко. Я никогда не хотел причинить тебе еще больше боли. Я… — он медленно закрывает глаза, словно вызывает что-то изнутри. — Ты застала меня врасплох.

— Я застала тебя врасплох? — моя очередь горько рассмеяться. — Все с точностью до наоборот, приятель, — я заставляю себя подняться на ноги и двинуться к нему.

— Я провел свою жизнь, ничего не делая, Найл. Избегал всего и всех, потому что чувствовал — это все не имеет значения. Для меня ничего не имело значения, потому что вскорости я собирался умереть.

Он пристально смотрит на меня, его черты отражают эмоции, кипящие внутри — слишком сильно, слишком много, слишком глубоко, чтобы их определить.

— Ты застала меня врасплох. Я никогда не предполагал… почувствовать…

Он замолкает.

— Почувствовать что? — спрашиваю я слабым голосом.

Он неопределенно машет рукой.

— Так… много. К одному человеку. Не к тому человеку. Это вообще ничего бы не значило, остановись я помочь кому угодно во всем гребаном мире. Но это была… ты.

Лок снова вздыхает. Клянусь, он на грани срыва.

— Это была ты.

Я качаю головой.

— Господи, Лок. Ты не можешь этого делать. Ты не можешь этого делать со мной.

Я готова разрыдаться снова. Но не делаю этого. Просто подхожу достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему. Кладу руку ему на грудь. Чувствую, как бьется его сердце. Сердце Олли. И вот теперь я плачу.

— Ты не можешь так поступать со мной, Лок. Я этого не вынесу.

— Знаю. И это еще одна причина, почему я ненавижу себя. Хотя нет недостатка и в других причинах, — он отстраняется от моего прикосновения, выходя из зоны досягаемости. — Пока, Найл.

Разворачивается и сбегает вниз по ступеням. В сторону от грунтовой дороги. Все еще без футболки. Я выбегаю за ним. Не знаю, почему. Не хочу, чтобы он уходил. Но мне нужно, чтобы он ушел, а я могла бы подумать. Забегаю вперед и сталкиваюсь с ним, вынуждая его остановиться. Я стою перед ним и вглядываюсь в его глаза. Поднимаю руки и медленно стягиваю ее через голову. Стою перед ним совершенно голая, по лицу текут слезы, внутри бушует эмоциональный хаос. Даже сейчас я хочу его. И даже сейчас его голодный взгляд цепляется за меня, словно он не может насмотреться.

— Господи Иисусе, Найл. Ты должна была просто оставить эту проклятую футболку.

— Зачем?

— Затем, что ты выглядишь так, словно… ты смотришь на меня так… как смотрела, и… — он хватает меня и прижимает к себе, сжимает пальцами мои кудри и чертовски крепко целует. — Потому что ты вынуждаешь меня сделать это, когда выглядишь вот так.

— Это просто я. Такая, какой обычно и выгляжу.

— Именно так.

Мое желание такое сильное, но внутри я совершенно запуталась. И ему, очевидно, еще хуже. Я отступаю.

— Где ты остановился?

— «Ла Квинта», — он достает из кармана маленький конверт, в котором лежат две ключ-карты. Одну он протягивает мне. — Двести девятнадцать.

— Не уезжай из города, Лок. Пожалуйста.

Он вздыхает.

— Если ты этого хочешь.

— Я не знаю, чего хочу. Просто знаю, что мне нужно время, чтобы разобраться во всем. И не хочется, чтобы ты уезжал, пока я этого не сделаю.

— Хорошо, — говорит он, как будто это согласие ему тяжело дается. — Я не уеду, пока ты не попросишь меня. Он берет свою футболку и натягивает ее на меня через голову. — Это моя любимая футболка, так что она будет своего рода страховкой.

Он отходит от меня с таким видом, словно это причиняет ему физическую боль — быть вне зоны моей досягаемости. Отступает еще на несколько шагов, а затем, тяжело вздохнув, поворачивается и бежит по дорожке. Легкими движениями он быстро приближается к шоссе. Я наблюдаю за ним, пока он не исчезает из виду.


***

Он не врал тогда, да? Когда говорил, что ему есть чем поделиться, и это может изменить все? Я первой должна была позволить сказать ему. Но, в то же время, рада, что не сделала этого, потому что, черт возьми, это было круто. Лучший секс в моей жизни. И, Боже, на фоне этого так тяжело думать обо всем. Потому что всего так много, что я запуталась. Слишком много, чтобы понять. Слишком много, чтобы почувствовать. Слишком много, чтобы бороться с этим.

Я любила Олли. Этого мужчину я любила до чертиков. Обожала его. Уважала его. Почти поклонялась ему. Нуждалась в нем. И он любил меня. Хотел меня. Секс с Олли был… ну, он всегда был любовью. Сладкий, чувственный, обволакивающий, спокойный, знакомый, красивый. Я любила секс с Олли так же сильно, как и его самого. Но то, что я испытала с Локом… это совсем другое. Не из этого мира. Сокрушительно. Безрассудно. И, на самом деле, это даже не ход ва-банк, как могло бы быть. Он кончил не в меня, а на меня. И, черт возьми, это было горячо. Мне понравилось. Боже, я чувствовала себя, как шлюха, но мне это нравилось. Сжимать его в кулаке, ощущая наши смешанные соки на гладкой поверхности его плоти, скользить по ней все быстрее и сильнее, чувствовать, как он теряет контроль, слышать его хрипы и стоны, ощущать толчки в моей руке, когда он кончал, выстрелив струю горячего семени на мой живот.