Извини меня за прошлое лето, за то, что я пригласила пойти с нами Шейки, и вообще за все. Что тут говорить? Пиши, пожалуйста. Я даже не видела тебя на Рождество. Это первое Рождество, когда мы не увиделись.

Пожалуйста, пиши.

Любящая тебя Талли.


Не успела Талли отложись ручку, как сразу же зазвонил телефон. Она долго смотрела на него. Он звонил и звонил. Было девять тридцать утра, и Талли нехотя двинулась к телефону, и в ту же секунду он замолчал. Она опять посмотрела на него, и он зазвонил снова. На этот раз, подождав, пока он перестанет звонить, Талли выдернула шнур из розетки.

Потом Талли поехала на кладбище Святого Марка. «Мой Нотр-Дам», — подумала она. Оставленной для нее стул замело снегом. Она стряхнула снег и села, подобрав полы пальто. Спрятала руки между колен и тяжело вздохнула.

«Тебе тоже было бы сейчас двадцать. Нам всем трем, уже по двадцать».

Талли долго сидела на своем стуле. Ветер звенел у нее в ушах, она чувствовала, как замерзают ноги. «Приходят ли когда-нибудь сюда твои мама и папа? Кладут ли они тебе свежие цветы, сейчас, когда ничто не может выжить; часто ли приходят они, чтобы принести тебе свежие цветы; приходят ли зимой, когда холодный ветер сразу же выдувает из них жизнь? Или мои цветы — единственные? Нет, не может быть, я никогда не приносила тебе розы. Я приношу гвоздики; а эти цветы совсем увяли, но это точно розы. Белые розы. Талли присмотрелась получше. Кто принес тебе эти белые розы? Кто сидел здесь с тобой совсем недавно?

Знаешь, я собираюсь уехать. Я уже решила. Как ты на это смотришь? В Калифорнию. Ты простишь меня, когда я уеду в Калифорнию и оставлю тебя здесь? Нет, правда, почему бы и нет? Ты ведь уехала в Калифорнию и оставила здесь меня. Ты уехала без меня, ты сказала: «К черту тебя, Талли Мейкер, добирайся в Калифорнию сама, как сможешь. Я не могу тебя ждать. Я уезжаю без тебя. Ты — эгоистичная корова, Мандолини. Ты эгоистичная, эгоистичная корова. Ты хотела поехать в Калифорнию только потому, что туда хотел поехать он, и втянула меня в свой план, заставила меня поверить, надеяться, хотеть, а потом сорвалась и уехала без меня. Вот и я тоже собираюсь теперь уехать. Собираюсь уехать и оставить тебя, и тогда ты пожалеешь. Ты уже не увидишь меня каждое распроклятое воскресенье».

Талли встала, подышала на руки и перекрестилась, прошептав: «Надеюсь, что там, где ты сейчас есть, — всегда лето. Потому что здесь, без сомнения, чертовски холодно».

Талли пробыла на кладбище до часу дня. Предполагалось, что она пообедает с Шейки, потом как-нибудь изловчится еще раз пообедать с Джереми, а вечером поужинает с Робином (до чего же сложная паутина); но почему-то сегодня не хотелось видеть ни Шейки, ни Джереми, ни Робина. Талли поднялась со стула, забралась в свой «камаро» и поехала в Канзас-Сити. Там она прошлась по магазинам, купила новое теплое одеяло, несколько подушек из гусиного пуха, новые чайные чашки — набор из четырех штук (просто на всякий случай), и кое-какую косметику. Она купила себе крем для век «Ланком» от гусиных лапок в уголках глаз. «Шейки рассердится, если узнает, что я не покупаю «Шанель», но я ей не скажу», — подумала Талли.

В половине седьмого Талли пошла в кино. На двойной сеанс. «Отсутствие преступного умысла» и «Только когда я смеюсь». На «Только когда я смеюсь» она заснула и после фильма поехала прямо домой.

Дома она так и не включила телефон, приготовила чай на двоих и разлила его по новым чашкам. А потом заснула прямо на диване, включив всюду свет. Талли ничего не ела и ни с кем не говорила в свой двадцатый день рождения.


На следующий день Талли поехала на Уайт Лэйкс Молл, в магазин Мэйси, — повидаться с Шейки. Телефон в трейлере был по-прежнему отключен.

— Шейк, пойдем куда-нибудь пообедаем, — предложила Талли.

— Талли Анна Мейкер! — воскликнула ІІІейки. Было одиннадцать тридцать, и народу в магазине было немного. Шейки повысила голос еще на полтона. — Талли! Где, ради Господа Бога, ты пропадала?

— Знаешь, — рассеянно сказала Талли, — да так, где- то. Пойдем пообедаем.

— Пообедаем. Я собиралась пригласить тебя на ланч вчера. Сегодня уже не считается.

— Прекрасно. Тогда я угощаю. «Красный лангуст». У них есть фантастические блюда по 5 долларов 99 центов.

— Что? Ты угощаешь? Да чей это день рождения в конце-то концов? — возмутилась Шейки.

— Слава Богу, уже не мой. Пойдём.

Но Шейки была еще занята с покупательницей, и, пока она продавала женщине средних лет три флакона «Шанель № 5», Талли изучающе рассматривала ее. «Она — красивая, — думала Талли. — Господи, как бы я хотела быть такой же красивой, ну хоть наполовину». Глаза Шейки напоминали Талли Джулию. В них лучилось довольство и счастье. Даже он не сумел испортить эти глаза надолго. Хотя, надо признаться, карие глаза Джулии в последнее время изменились. Прошлым летом они были печальными, как у коровы».

Девушки поехали вверх по Топикскому бульвару в «Красный лангуст». Талли попросила было креветки в чесночном соусе. Шейки перебила ее, заказав обеим омара.

— Это твой день рождения, — сказала она.

— Ну так стоит дороже, — возразила Талли.

— Деньги — всего лишь деньги, Талли. Всего лишь бумажки. Думать так меня научил Джек. — Она гордо улыбнулась. — Ну ладно, тэ-экс… — протянула она, открывая сумку и вытаскивая оттуда открытку и красиво упакованный сверток.

Талли улыбнулась. Шейки перегнулась через стол, поцеловала ее в щеку и взъерошила ей волосы.

— С днем рождения, Талли.

В свертке оказались флакон «Шанель № 5» и косметический набор той же фирмы.

— Может, ты все-таки опять начнешь краситься? — сказала она.

На открытке она написала: «Поздравляю мою новую и лучшую подругу с ее двадцатилетием».

— Ну-у, Шейк, — Талли улыбнулась, дотянулась до Шейки и похлопала по руке. — В следующий же раз, как мы куда-нибудь пойдем, я накрашусь, идет?

Девушки ели и болтали. Талли спросила про Джека. Шейки только махнула рукой.

— Талли, ты же не хочешь говорить о нем. Тебе это почему-то неприятно. — Шейки улыбнулась. — У тебя что, сложности с твоими кавалерами?

— Ты смеешься надо мной, Лэмбер? — мягко ушла от ответа Талли.

— Убей меня Бог, нет, — сказала Шейки, делая серьезное лицо.

— Ладно, кончай. Да нет у меня с ними никаких сложностей. Это у них — сложности со мной. Каждый желает, чтоб у меня с ним было серьезно, а я хочу поскорее смотаться отсюда.

— Я знаю, Талли, — сказала Шейки. — А что тебя останавливает?

— Ничего, — ответила Талли. «Кроме Святого Марка», — подумала она.

— Я знаю, чем тебя не устраивает Топика, — сказала Шейки.

— Шейки, я хочу в Калифорнию, ты же знаешь.

— Да-да-да. Ты говоришь в точности как Джек, — отозвалась Шейки.

— Убей меня Бог, нет, — запротестовала Талли.

— Слушай, — сменила тему Шейки. — На той неделе я познакомилась с очень неплохим парнем и уже два раза встречалась с ним.

— Правда?

— Да, Фрэнк Боумен. Он из методистов[23]. Очень вежлив с моими родителями, улыбается, много говорит и все время хочет меня видеть. Шейки отпила глоток диетического Спрайта. — Одним словом, ничего общего с Джеком.

— Ну, — возразила Талли, — Джек тоже вежлив. И тоже методист. Слушай, а что ты будешь делать, когда накатит следующее Рождество или опять заболеет кто-нибудь из родственников Джека?

Шейки пожала плечами;

— До этого пройдет еще одиннадцать замечательных месяцев. Там будет видно.

На десерт девушки заказали шоколадное мороженое. Шейки скептически поглядела на волосы Талли.

— Да… прическа у тебя… просто обалденная. Ты похожа на Миа Фэрроу в конце фильма «Ребенок Розмари».

Талли провела рукой по волосам.

— Лэмбер, это что — оскорбление?

Шейки засмеялась.

— Нет-нет, конечно, нет. Но у меня, наверное, не хватило бы духу так обкорнать себя. Почти наголо. — Шейки набрала ложкой побольше мороженого. — Итак, Талли Мейкер, что же ты собираешься делать, когда уедешь в солнечную Калифорнию? Оставишь своим друзьям записку?

— Я все думаю, как с ними быть, — сказала Талли. — Но моя голова что-то плохой подсказчик мне в этом деле.

— Ешь-ешь, Талли. В таких делах голова — плохой советчик.

— Спасибо за совет, Шейки, — сказала Талли. — Если серьезно, я чувствую, что должна что-то предпринять. Принять какое-то решение. Покончить с Джереми или рассказать о нем Робину, или сделать так, чтобы оба бросили меня. Но сделать что-нибудь надо.

— Останься с Робином, — посоветовала Шейки. — Он любит тебя.

— Джереми тоже любит.

— Так останься с Джереми, — повторила Шейки. — Он любит тебя.

— Шейк, а почему ты не спросишь, кого я люблю?

— Потому что ты никого не любишь. Это же ясно как день.

— А что, если я люблю обоих? — тихо спросила Талли, подбирая ложечкой подтаявшее мороженое.

Шейки махнула рукой.

— Любишь обоих… Чушь какая. Как будто это возможно.

— А почему нет? — сказала Талли. — Можно же любить двоих детей. Можно любить двоих братьев. Можно любить двух подруг. Так почему нельзя любить двоих мужчин?

— Не знаю, почему, — ответила Шейки. — Просто нельзя, и все. И вообще какой смысл говорить об этом? Ты не любишь их.

Талли ничего не ответила.

— Талл, ты слишком глубоко вбила себе в голову, что обязана выбрать что-нибудь. Кого-нибудь. А ты просто плыви по течению. Пусть все идет своим чередом. Наслаждайся жизнью! Мне кажется, ты не получаешь удовольствия от жизни, Талли. Совсем. Никогда. Даже, когда мы с тобой идем куда-нибудь развлекаться. Ты не хочешь, жить в Топике, да?