Полина Саймонс - Талли

Утром Талли приготовила Тони кофе.

— Миссис Мандолини пока побудет в больнице, — сообщил он ей.

— Да, так и думала.

Тони и сам выглядел так, словно ему тоже не помешало бы лечь в больницу.

— Талли, я не знаю, что теперь делать, — сказал он ей. — Я не знаю, что делать. Что делать дальше…

Он смотрел на свои дрожащие руки. Она дотянулась через стол и взяла его руки в свои. Ее руки были спокойными, чего нельзя было сказать о глазах.

Он еще не может опомниться, а я уже сбита с ног, уже не могу дышать, уже — без нее.

— Мистер Мандолини, она хотела, чтобы ее кремировали, — сказала Талли голосом, таким же дрожащим, как его руки. Не следует доверяться своему голосу. Она прочистила горло.

— Нет, нет, это невозможно, — возразил он. — Я — католик. Мы все — католики. Должна быть заупокойная служба. Ее нужно… — он не смог договорить.

— Похоронить? — договорила за него Талли. — Я согласна. Мы не послушаемся ее. Но католическая церковь — они…

— Я уже позаботился об этом, — сказал он. — С твоей помощью. Полицейский сообщил мне, что мисс Мейкер дала свидетельские показания, что это был несчастный случай. Подтверждаю ли я это? Я подтвердил. Попросил не делать вскрытия. Разве она и так недостаточно искалечена? — Он помолчал, чтобы взять себя в руки. — Я хочу сказать, это ведь и в самом деле мог быть несчастный случай, правда? Она могла просто дурачиться, правда?

— Правда, — кивнула Талли и потрясла головой, пытаясь стереть из памяти видение раны там, где вошла пуля и там, где она вышла. «Правда, — думала она. — Она просто села на пол, взяла кольт сорок пятого калибра, ваш кольт, приставила его к подбородку и нажала на спуск. Она всего лишь дурачилась».

— Я не хочу ждать, пока Линн выйдет из больницы, В любом случае она вряд ли будет чувствовать себя хорошо, — сказал он.

— Я согласна, — сказала Талли.

— И не хочу пышных похорон, — сказал Тони.

«Ну что ж, в конце концов это не свадьба, — подумала Талли.

— Я согласна, — повторила она.

— Вообще никак не надо готовиться, — сказал Тони. — Я только хочу, если этого можно хотеть, чтобы это прошло… как можно скорее.

— Я согласна… — в третий раз сказала Талли.

Немного погодя они вышли из дома и направились в похоронное бюро Пенвелл — Гейбл, лучшее в Топике. Десять лет назад Тони Мандолини обращался к их услугам, чтобы похоронить свою мать.

— Службы не будет? — спросил мистер Гейбл, внук основателя фирмы. — Но ведь все заказывают заупокойную службу.

— Службы не будет, — подтвердил мистер Мандолини. Рядом стояла Талли. — Только священник на месте погребения.

— Где она будет захоронена? — спросил мистер Гейбл.

— На кладбище Святого Марка. Правильно, Талли? Святого Марка?

Она кивнула. Это был правильный выбор. Церковь Святого Марка — красивая старинная маленькая церквушка, куда Талли многие годы ходила с семейством Мандолини по воскресеньям. При церкви было маленькое кладбище, заросшее деревьями и кустарником. Здесь разрешали делать частные захоронения. Это была семейная церковь.

— А как присутствующие будут прощаться? — осторожно спросил мистер Гейбл.

Талли сморгнула. В закрытом гробу хоронить нехорошо. А в открытом просто невозможно.

— Нет! — твердо ответил Тони. — Прощания не будет. Ни вскрытия, ни прощания, ни заупокойной службы. Хорошо? И самый лучший гроб, какой у вас есть. Самый лучший. Калифорнийский, из красного дерева, хорошо?

Талли сморгнула снова. Господи, смилуйся над Тони.

— Хорошо, сэр, — сказал мистер Гейбл. — Когда состоятся похороны?

— Сегодня, — ответил Тони, — если не раньше.

— Мы договоримся со священником, — заверил его мистер Гейбл. — Я почти уверен, что отец Маджет сочтет возможным прийти. Вы уже подумали о надгробии?

— Я ни о чем еще не думал, — сказал Тони, и Талли отвела взгляд.

«Пенвелл — Гейбл», верное своему слову, позаботилось обо всем. Мистер Пенвелл и мистер Гейбл сами съездили за Дженнифер в больницу и уложили ее в «калифорнийский, из красного дерева» гроб. Они привезли ее в свое похоронное бюро на Десятой улице, набальзамировали и выставили ненадолго в комнате Святой Марии, пока их люди съездили на кладбище Святого Марка и выкопали могилу.

— Вы уверены, что миссис Мандолини не хочет, чтобы ее подождали? — на всякий случай спросила Талли.

Тони покачал головой.

— Уверен. Пройдет еще много времени, прежде чем она оправится.

Талли сходила домой и переоделась в старое черное платье. В ванной она посмотрелась в зеркало, взяла ножницы, отрезала со своей головы прядь волос почти до самых корней и завернула ее в кусок черного ситца. Потом надела темные солнечные очки, черные туфли-лодочки на высоких каблуках и пошла на кладбище Святого Марка, что на углу Кэнтербери и Пемброук-стрит. Было пасмурно и дождливо в этот вторник, 27 марта 1979 года. Солнечные очки сослужили Талли хорошую службу, когда она увидела мистера Мандолини в его лучшем черном костюме, а потом, немного погодя — отца Маджета, и потом, еще позже, когда она увидела поднимающийся по Кэнтербери-стрит катафалк и за ним две машины с зажженными фарами, — эти солнечные очки сослужили ей очень хорошую службу.

Четверо носильщиков пронесли «калифорнийский, из красного дерева» гроб через небольшие ворота, по узкой тропинке, на задний двор, где отец Маджет, мистер Уолтер Пенвелл, мистер Грегори Гейбл, мистер Энтони Мандолини и мисс Натали Анна Мейкер пятнадцать минут простояли со склоненными головами под мартовским дождем, а мисс Дженнифер Линн Мандолини лежала перед ними в «калифорнийском, из красного дерева» гробу.

Прошел первый год Талли в Уэшборнском университете.

Весь год Талли жила в трейлере Трейси Скотт и ждала ее возвращения. Она ходила на занятия, на работу, а по выходным встречалась с Робином. Талли бросила курить и пристрастилась к спиртному, потом бросила пить, перестала читать и смотреть телевизор и часами сидела в одиночестве. За первый год учебы Талли сорок раз победила на танцевальных состязаниях, проходивших по вторникам в «Тортилла Джек».

Талли написала Джулии — один раз перед Рождеством и еще раз после. Джулия прислала ей четыре письма до Рождества и шесть после.

Четыре дня в неделю Талли работала бок о бок с Шейки, и это ей совсем не нравилось. Видеть Шейки так часто было тяжело. Так тяжело, что в апреле Талли уволилась от Карлоса О’Келли и нанялась на работу в «Каса Дель Сол», на несколько домов дальше от своего пристанища.

Весь этот год Талли жила только от воскресенья до воскресенья.

Летом 80-го Талли проходила практику. Ее работа состояла в том, что она складывала и сортировала заявления в социально-реабилитационную службу. Но мистер Хиллер, вице-президент СРС, испытывал к Талли почти отеческое расположение. Он напоминал ей мистера Говарда Каннинхэма из «Счастливых дней».

Он убедил Талли, что такой опыт очень важен, и перевел ее к Лилиан Уайт — в агентство по подбору семей, желающих взять детей на воспитание. Талли должна была заниматься заявлениями семей, впервые обратившихся в агентство. Инструкция предписывала посещать эти семьи и только после ознакомления с их жизнью и условиями решать можно ли отдать в этот дом ребенка. Но Талли никогда не ходила по домам; она знала, что этого не делал никто. А вот шестичасовое обучение для потенциальных опекунов проводилось неукоснительно. За триста шестьдесят минут любого могли научить, как нужно воспитывать детей.

Работы было много; на каждого сотрудника приходилось тридцать пять детей, и не просто детей, — детей со всем их прошлым, в котором не редкость грязь, пьянка, наркотики и родители за решеткой. Работников было мало: семь человек, вместе с Лилиан. Талли была в это лето при них девчонкой на побегушках. По двадцать раз на день она слышала: «Возьми эту заявку и отнеси Лилиан». Что делала с этими заявками Лилиан — было загадкой.

Ее обязанностью было также быстро подбирать данные о детях, которых Лилиан собиралась продать, как про себя называла это Талли, в семью опекунов.

Во всей этой системе самым обидным для детей Талли считала шестичасовое обучение. Шесть часов. Чтобы купить подходящий лифчик, и то иногда требуется больше времени.

— Я тебя помню, — сказала однажды Лилиан, открывая термос с холодной водой. К тому времени Талли работала у них уже месяц. — Ну-ну. Ты осталась верна своему слову. Поступила в колледж.

— Да, — сказала Талли. — Между прочим, его мать так и не вернулась.

— Чья мать? А-а, того ребенка. Ну, он очень трудный. Уже побывал в трех семьях. И нигде его так и не смогли полюбить.

Талли была в шоке от ее безразличия и бесчувственности. «У ребенка нет матери, ты, дрянь!» — хотелось ей крикнуть. Но не крикнула. Практика и правда дает ей неоценимый опыт. Но неужели же все, кто здесь работает, такие черствые? Торгуют детьми, как ширпотребом, перебрасывают их из дома в дом, жалуясь, что с такими испорченными детьми невозможно работать. «Нет, уже спасибо, — подумала Талли. — Нет. Благодарю вас».