На следующий день Талли позвонила новому знакомому и отправилась к нему. Он жил в доме, который находился за территорией университета, — вместе с ним проживало еще трое студентов танцевального отделения. Талли переспала с ним и уехала, сделав вывод, что в танцах он преуспел значительно больше, чем в сексе.

Две недели Талли не знала, куда себя деть. Частенько она просто выезжала на шоссе и колесила где-то вокруг Салины.


Как-то раз она поехала в Лоуренс навестить мистера и миссис Мандолини. Линн так больше ни разу и не переступила порога дома на Сансет-корт и жила у своей матери, пока Тони подыскивал жилье где-то за пределами города. Они переехали в Лоуренс и теперь жили на Массачусетс-стрит в квартире с одной-единственной спальней. Тони каждый день мотался в город, продолжая работать «Пенни». А Линн больше не работала. Талли не повидалась с ней. Тони сказал, что жена не очень хорошо себя чувствует, и дверь спальни осталась закрытой. Талли пробыла у них недолго.

Когда она собралась уходить, Тони положил руку ей на плечо и спросил: «Кто такой Дж. П.?», показав раздел «Заветное желание» в «Ежегоднике Топикской средней школы за 1979 год.

Талли собралась было сказать ему, но выражение его глаз напомнило ей взгляд Джорджа Уилсона из «Великого Гэтсби». Поэтому Талли не рассказала мистеру Мандолини, кто такой Дж. П., и вместо ответа пожала плечами и покачала головой.

Они помолчали с минуту, потом мистер Мандолини сказал:

— Извини, Талли. Нам очень тяжело. Но если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится…

Талли безжизненно улыбнулась.


Вернувшись в дом Робина, она упаковала свои коробки из-под молока и оставила ему записку: «Дорогой Р. Я уехала в Топику, наймусь к Трейси Скотт. Т.»

Трейси страшно обрадовалась. Она усадила Талли в крохотной комнатке в задней части дома и сказала, что станет платить чуть больше, если она будет помогать убираться.

«Чуть больше, — подумала Талли, — Вряд ли она наскребет ребенку на игрушку, не то чтоб платить мне».

— Не беспокойтесь, — сказала Талли.


Лето было знойным. Канзасская погода переменчива: каждый найдет в ней что-нибудь по своему вкусу. Но в это лето, независимо от того, пасмурно было или светило солнце, несмотря на грозы и торнадо, отметка на термометре всегда стояла на 105[17].

Трейси редко бывала дома днем, хотя делать ей было нечего. Как правило, она быстренько завтракала и уходила куда-нибудь «по делу», и задерживалась с каждым днем все дольше и дольше. Музыкант Билли отнимал у нее все силы. Утром Трейси наряжалась и говорила, что вернется к ланчу, но возвращалась не раньше шести, чтобы переодеться, а Билли поджидал ее в своем фургоне. Переодевшись, она улетала, поцеловав на прощание Дэмьена.

Талли водила Дэмьена в Блэйсделлский бассейн и научила плавать. После бассейна они шли в «знаменитый на весь мир Топикский зоопарк» или катались на карусели.

Каждое воскресенье Талли вела Дэмьена в церковь Святого Марка. Несколько раз в воскресные дни Талли, Робин и Дэмьен после церкви ездили к озеру Шоуни. Иногда по субботам Талли отправлялась с Дэмьеном в Манхэттен посмотреть, как Робин играет в соккер.

Талли редко виделась с Джулией.

— Талли, почему ты к нам не заходишь? — спросила как-то Анджела Мартинес. — Моя дочь скучает по тебе, — добавила она.

Джулия опустила глаза на хот-дог, который держала в руке.

— Я очень занята, миссис Мартинес, — отвечала Талли, гладя Дэмьена по голове, — не так-то просто присматривать за маленьким ребенком.

— Мне ли не знать! — вздохнула Анджела. — У меня у самой их пятеро.

— Мам, я уже не маленькая, — угрюмо возразила Джулия.

— Ты до самой моей смерти останешься для меня маленькой, — заявила Анджела.

Они с Дэмьеном ушли, но весь день Талли не оставляло ощущение, что она была бы счастлива не видеть Анджелу с Джулией до самой своей смерти.

В июле Талли сказала себе, что порядки в трейлере Трейси Скотт ее не устраивают. Трейси уходила со своим Билли часов в семь вечера и возвращалась на следующий день ближе к полудню.

— Трейси, — сказала наконец Талли. — Мне казалось, мы договаривались на пять-шесть вечеров в неделю.

— И что?

— Да то, что это больше похоже на семь дней в неделю по двадцать четыре часа. Сначала ты уходила по делам рано утром, а теперь шесть часов в сутки ты спишь, а восемнадцать отсутствуешь.

Трейси Скотт попробовала защищаться.

— Я ведь плачу тебе, верно? — грубо возразила она. — Чего же ты хочешь, больше денег?

— Нет, Трейси, я не хочу твоих чертовых денег, — сказала Талли. — Твой мальчик скучает по тебе. Ты никогда не бываешь с ним. К тому же мне ты платишь отнюдь не за круглосуточную работу.

Трейси не сдавалась.

— Ты о нем заботишься, разве не так? У него есть одежда, игрушки, еда. Он любит тебя…

— Нет, — оборвала ее Талли. — Ему нравится проводить время со мной. Но любит он тебя.

— Послушай, Талли, — недовольно сказала Трейси, — я пытаюсь устроить свою жизнь, надеюсь, ты понимаешь? Если мне это удастся, будет хорошо и мне, и Дэмьену. Если Билли переедет к нам жить, — будет хорошо всем нам. Ты спросишь: где отец Дэмьена? Я, черт возьми, этого не знаю. И знать не хочу. И не хочу, чтобы этот подонок вернулся. А Билли мне подходит. Все не так уж страшно. Ведь я же каждый день возвращаюсь. Что ж тут такого, Талли? Да, по-моему, тебе и заняться-то больше нечем.


Талли сидела на ступеньках трейлера и смотрела, как Дэмьен с совочком копается в песке.

«Мне нечем больше заняться, — думала Талли. — Мне больше нечего делать. Совсем. Да, она абсолютно права. Больше нечего делать, как смотреть за ее ребенком, за ее невоспитанным, запущенным ребенком, который грызет ногти, разбрасывает вещи, плюется и ругается. Дэмьена приведут в порядок за десять дней, если я сдам его в государственное учреждение для малолетних. Почему бы и нет? Мне больше нечего делать. Совсем. Ни денег, ни работы, ни дома. Эта женщина платит мне ровно столько, чтобы хватало на еду мне и ее ребенку. Я живу в трейлере с чужим ребенком. И веду в нем хозяйство. Боже мой, что случилось? Что случилось!»

В середине июля Талли и Дэмьен прождали Трейси всю ночь, но она так и не пришла. Ни в этот день, ни на следующий. Маленький Дэмьен без конца плакал. Талли тоже была изрядно на взводе. Жизнь уходила из-под ее контроля. На дворе июль, впереди еще пять недель в этом трейлере, пять недель всевозрастающей ответственности за трехлетнего ребенка, и вот Трейси вообще не является домой. Талли просыпалась вместе с мальчиком, проводила с ним весь день и ложилась спать, когда ложился он. Так повторилось и на следующий день.

Наконец Трейси Скотт и Билли вернулись. Трейси обнимала сына и без конца извинялась: «Прости, милый, прости, малыш. Маме нужно, было поехать с Билли в Оклахому, ты знаешь, где находится Оклахома? Это очень далеко отсюда». Талли слушала ее излияния, спрашивая себя, знает ли сама Трейси, где Оклахома. Вряд ли. Билли, весь в татуировке, молча курил.

Через неделю Трейси исчезла снова, на этот раз на четыре дня. Маленький Дэмьен обгрыз ногти до крови и начал кидаться на Талли с кулаками. Талли перехватывала его ручонки и старалась не обращать внимания на его ярость. Теперь они редко ходили в бассейн, еще реже ездили в Манхэттен. Талли совсем перестала видеться с Джулией. По воскресеньям Талли с Дэмьеном по-прежнему отправлялись в церковь.

Большую часть времени Талли сидела на стуле, наблюдая, как играет Дэмьен. Они смотрели, как мимо них на расстоянии не больше десяти ярдов проходят поезда и как по Канзас-авеню проезжают машины. Через дорогу — обратной стороной к ним — располагались мексиканское кафе Карлоса О’Келли и магазин подержанных автомобилей.

Вернувшись в очередной раз, Трейси уже не извинялась, она нападала. Талли казалось, что Трейси Скотт чувствовала себя почти обиженной из-за того, что ей приходится возвращаться.

— Послушай, Трейси, — начала Талли, твердо решив больше не полагаться на случай. — В следующий раз, когда ты будешь уезжать больше нем на двадцать четыре часа, лучше бери Дэмьена с собой.

— Вот это мне нравится! — взорвалась Трейси. — И кто же будет заботиться о нем в дороге, а? Кто?

— Не знаю, — сказала Талли. — Давай подумаем. Может быть, м-м… ты?

— Я уже говорила тебе, — зашептала, почти зашипела Трейси, — я бываю в барах, в клубах. Я не могу брать его туда.

— Он твой сын, а не мой, — возразила Талли. — Ты хочешь, чтобы за десять баксов в день я стала ему матерью вместо тебя, но это невозможно. И я не хочу. Я хочу вернуться к условиям нашего соглашения. Ты сама должна найти правильное решение, Трейси.

— Да-а? И что же это, черт возьми, за решение? — воинственно спросила Трейси.

Талли устала спорить.

— Слушай, я больше не собираюсь смотреть за ним целый день, — сказала она.

— Если ты не собираешься смотреть за ним, тебе здесь делать нечего, — отрезала Трейси.

— Прекрасно, — согласилась Талли, — ты все нам очень упростила. Я больше на тебя не работаю.

Трейси поспешила извиниться. Дескать, Талли сама спровоцировала ее разгорячиться и устроить бурю в стакане воды.

— Конечно, ты можешь здесь жить. И присматривать за ним только по вечерам. Прости меня.

Талли была вынуждена остаться. Семь дней подряд она уходила из дома в девять утра и не возвращалась к шести, когда наступало время смотреть за Дэмьеном. Семь дней Трейси Скотт сама заботилась о ребенке, а Билли дремал в спальне, курил, или ходил куда-нибудь один.

Через семь дней, проведенных с Дэмьеном, Трейси Скотт пошла посмотреть на выступление Билли и не пришла ночевать. Ну теперь уже все, — подумала Талли. — Теперь уж, черт возьми, все! Как только она вернется, я уйду отсюда. Прошел день, за ним второй, третий. Прошло четыре, пять, шесть дней.