– И куда?

– Интересно. Вот вопрос. Глубже, чем «Что делать?» и «Кто виноват?»

– Они в древнерусских летописях и пытались найти на него ответ. Помните, как в «Повести временных лет»: «Откуда пошла земля русская?». Удивительно, но по текстам чувствуется – их волновало то же, что и Гогена, который в XIX веке уехал на Таити, чтобы спросить: «Кто мы? Что мы? Куда мы идем?»

– А ответ? Ответ они нашли?

– Кто знает. Ответ всегда неожиданен. Например, как эта оборванная, загадочная страничка XIII века, продолжение которой утеряно. Немецкий ученый XX века назвал ее «солнечным гимном», а ведь сам автор – «Словом о погибели Русской земли».

Теплый туман поднимался от реки. Пахло хвоей. Лес шумел плавно и завораживающе. И мне не хотелось думать ни о чем горьком, но они все подробнее расспрашивали меня о селище, на котором мы сидели, о разрушениях, катастрофах в русской истории.

– Конца света на Руси ждали часто, еще в XIII веке.

– Александр Владимирович, – вдруг спросил Андрей, – мы тут недавно проезжали мимо церкви на том берегу, ее сейчас уже отреставрировали. А раньше, в студенческие годы мы там рядом часто ставили палатки. В церкви сначала было овощехранилище, позже какой-то склад, а потом она просто стояла разрушенной. Штукатурка потрескалась, на крыше росло деревце. Поднимешься по ступеням, взглянешь за выломанную решетку – темно, сыро, ничего не видно, какие-то немые камни, кучи щебня. И такое странное чувство, если бы кто-нибудь увидел это со стороны, инопланетянин какой-нибудь, или будущий историк, что он подумал бы? – что тут было какое-то землетрясение, нашествие гуннов, но ведь нет…

– Скорее дорийцев. Как на тех лекциях, – сказал Дмитрий.

– Или, вообще, прошлого совсем не было, ни античности, ни домонгольской Руси. Он ведь нам советовал новую хронологию Фоменко почитать.

– Или футуристов, помните как у Маринетти: «Наше дело полное и беспощадное разрушение».

– О чем вы? – удивленно спросил я, и тут они наперебой стали рассказывать.

– А это новый исторический проект. Да и, кстати, у них какие-то спонсоры крутые.

– У нас по всему факультету развесили объявления. Предлагали собрать материал, написать рефераты и статьи на разные темы, причем многие из них такие же, как мы у Анны Георгиевны писали: про Шлимана там, Крит. А потом наши работы обещали напечатать. И очень не слабо нам заплатить.

Сначала меня именно это и взбесило. Вот эта попытка повлиять на юные души, вырвавшиеся из той удушающей атмосферы, в которой нас, мое поколение держали. Ну, нет! Кто это все придумал? И я остро почувствовал, что мы с ним или с ними по разные стороны той черты, которая рассекла человечество еще до того, как люди додумались до Бога и дьявола. До того, чтобы дать имя злу.

– И много на эти лекции ходило студентов?

– Поначалу много. Там разные забавные теории рассказывали, например, что античности не было. Или что археологические открытия древних цивилизаций Шумера, Крита не нужны. Этот человек, лектор, почему-то все очень хотел работать с Анной Георгиевной. И про вас расспрашивал.

– Про меня? Что именно?

– Да самое разное. Особенно его удивило, что вы любите писать от руки, а не печатать на компьютере.

– Зачем это ему?

– Да он какой-то странный, – сказала Света.

– Что тут странного? Сейчас про дьявола и проклятия пишут все, кому не лень.

– Ну, он не дилетант, много знает, например, про Шлимана. И потом, зачем он залезал в компьютер к Анне Георгиевне?

– Тебе показалось.

– Ну уж нет. Это я точно знаю. И ты бы слышал, как он с Анной Георгиевной говорил. Чего только не спрашивал, чего только не обещал. И даже большие бабки хотел вложить в предприятие ее муж

Тут я насторожился, внезапно поняв, о ком идет речь. И пока Света говорила, мне вдруг стало страшно. Мои ученики. Я могу сколько угодно не бояться за себя, но они… Я представил себе Аню, ее зависимость от мужа. Вспомнил ее беззащитность в студенческие годы. Куда же я ее невольно втянул?

Но все обернулось совсем неожиданно. И слушая Свету, я внутренне улыбнулся. Наш тайный враг, оказывается, внезапно наткнулся на такие отпор и презрение в ответ на свои предложения и запугивания, что был обескуражен. «Молодец, Анечка», – подумал я. Да и его попытки добиться своих неясных целей через Аниных студентов тоже, судя по всему, не увенчались успехом.

Странное у нас все-таки время. Чего только нет. В ту пустоту, которая образовалась в истории, когда из нее вынули кровавый абсурд понимания прошлого, как лягушки в пруд, напрыгали разные исторические и религиозные теории, от новой хронологии Фоменко до поклонения Перуну или Изиде. Кто только не ловит рыбу в этой мутной водице. А Анины студенты продолжали обсуждать все это со мной.

– Он нам много рассказывал и о геммах. А правда, что Эванс решил начать раскопки на Крите, заинтересовавшись именно геммами? – спросил Дмитрий.

– Правда.

– Александр Владимирович, действительно было такое движение, о котором он нам говорил?

– Какое?

– Общество или движение по типу нигилистического или теософского, не помню точно. И если потом футуристы с Маяковским считали, что надо сбросить с корабля современности Пушкина, Гоголя, Достоевского, эти, по его словам, смотрели глубже. Они, как он говорил, лихорадочно воспевали разрушение. Считали благом нашествия дорийцев, гуннов, готтов и почему-то непростительной ошибкой, если человечество много узнает о древних цивилизациях. Один из них указывал на Шлимана и говорил, что ему надо противодействовать. Но большинство ошиблись, они не верили, что купец, далекий от науки и искусства, откроет что-то. А потом было поздно. Шлиман обманул судьбу. Он взял да открыл. Хотя, говорят, и тут все не просто. Какая-то мистика затесалась.

– Не сомневаюсь, – прокомментировал я, – как же без мистики? А чем им археологические открытия не угодили?

– А о них должны были знать лишь посвященные. Но, по их мнению, то изменение человечества, которое могло бы произойти из-за открытия минойской и шумерской цивилизаций, не случилось в XX веке, из-за первой и второй мировых войн, атомной бомбы эти открытия мало кого взволновали, не стали популярными, а, следовательно, как бы не существовали.

– И вам все это интересно, друзья мои?

– Понятно, что все это лажа. Но если некоторые считают, что древности и античности, вообще, не было, то тут интересней накручено. Правда?

И я вдруг понял, у них сейчас, у этих разных новомодных исторических теорий есть нечто общее: у их авторов не дрогнула рука перекроить прошлое не просто от необразованности – они не слышат. Тот зов людей, погибших в безмолвии. И потому у них нет горького и бережного чувства, которое живет во многих из нас, во мне, в моих учениках. Интересно, а в наших студентах тоже?

– Мы это все слушали, потому что Анна Георгиевна заболела, а вы у нас, Александр Владимирович, теперь уже не читаете. Нам и скучно. – Они смотрели на меня почти с упреком. Зная Аниных студентов, я почувствовал, что это похоже на объяснение в любви к отсутствующему учителю. А ведь нашему бизнесмену с конференции их не покорить, подумал я весело.

– А что он вам еще рассказывал, пока Анна Георгиевны не было? – Кстати, интересно, как это ему удалось вклиниться в учебный план? Я недооценил его возможностей.

– Да о том, о чем мы только что говорили, о некоторых таинственных моментах в истории мировых цивилизаций, которым суждено повторение даже в судьбе России. О катастрофах и силах разрушения в русской истории. О том, как часто русской культуре грозила гибель и все ждали конца света.

– Это не удивительно «Кто русскою историей займется – пиши пропал, с ума сойдет». У нас даже периодизация трагична. Ощущение разрушения и конца света на Руси, действительно, было очень часто. Стоит, например, почитать эти страстные летописные описания татаро-монгольского разорения, о которых я как раз сейчас пишу статью, и «Слова» Серапиона Владимирского, кстати, очень интересный был епископ, в XIII веке, когда в Европе начиналась инквизиция, он защищал ведьм от своих прихожан, которые собирались их убить. Чувство погибели. Иван Грозный, Смута, про 1917 год я уже не говорю.Может быть,поэтому у нас на Руси и возникла легенда как бы об Атлантиде наоборот, о тайных сокровенных городах,где спрятано особое сокровище, Сказание о граде Китеже я имею ввиду.Он стал невидим не из-за того , что жители стали бесчестны и злы,а прямо по противоположной причине,чтобы спасти , сохранить что-то хорошее и дивное.Больше похоже на Грааль, только конкретнее.У нас даже места называют , где находится.И желание найти путь к городу из легенды обостряется, когда у людей чувство погибели,и они не понимают , что происходит.

– А сейчас, – спросили они вдруг меня, – после 1917 года?

– К нам недавно приезжали студенты из Норвегии, – сказала Света, – мы никак не могли им объяснить, что у нас такое было в России.

– А давайте, мы у Александра Владимировича спросим. Что же все-таки по большому счету произошло с нашей страной здесь в XX веке?

И вдруг я почувствовал, что они ждут именно от меня какого-то ответа. Они отложили в сторону картошку, шампуры с шашлыками, даже стаканы…

И с той страстью, с которой я сам пытался понять, они смотрели сейчас на меня.

– Я думаю, мы еще все не понимаем, что у нас тут было в XX веке. Чем покажется это будущему историку? Что это – самоистребление цивилизации или…

И я стал говорить, и со мной случилось то, что Аня определяет, как «так долго объяснял студентам, что сам начал понимать»… Я смотрел в их ждущие глаза, и пришло ощущение, что еще чуть-чуть и я почувствую, что произошло и с Критом, и с моей несчастной страной, и тогда, и сейчас…

«Но мы на прежнее возвратимся, на память горькую и бедную той весны», – прочитал я строки летописи, вернувшись на свое любимое место под сосной, оставив их отдыхать дальше без меня и пытаясь продолжить статью. Насколько приятнее это делать сейчас здесь, чем на компьютере. Казалось, мои листы пропитались запахом хвои, речной влаги, тепла и их юных голосов.