Маркиза, которую вместе с Клотильдой Лотарь буквально подхватил на ходу, теперь сидела возле больной и, стараясь справиться с волнением и страхом, смотрела на ее бледное лицо и ввалившиеся глаза. Мари-Анжелин застыла в неподвижности, и пульс, который едва-едва прощупывался, мог исчезнуть в любую минуту.

– Что они с ней делали, если за несколько дней она дошла до такого состояния?

– Если совсем не есть и ничего не пить, это неудивительно, – ответил Лотарь. – Она всегда была худенькой.

– Но очень крепкой, жилистой. И энергичной, – напомнила Клотильда, которой пришлось ехать на подножке автомобиля. – Она ничего не пила, значит, ее организм обезвожен. Но, судя по всему, еще и лихорадка.

– И температура к тому же.

В самом деле, у бедняжки началась лихорадка, и объяснение этому пришло после того, как жандармы из Понтарлье и полицейские из Безансона исследовали странный погреб, где несчастная была обречена на крестные муки.

Во время дождя немного воды затекало в окно и скапливалось в небольшой каменной выемке, эту воду и пила несчастная. Сырость погреба, ослабленный организм сделали свое дело.

– Болезнь только началась, мы попробуем с ней справиться, – пообещал главный врач, осмотрев больную. – Конечно, она очень слаба, но организм сильный, и мы надеемся…

Он не успел закончить фразу. Госпожа де Соммьер впервые в своей жизни лишилась чувств. И не без присущего ей изящества. Врачи поспешили заняться и ею тоже, опасаясь, что целуя и обнимая свою ненаглядную План-Крепен, она могла заразиться лихорадкой.


Несмотря на старания капитана Вердо, супрефекта и следователя Гондри, чье упрямство переупрямили факты, весть о деле с найденной могилой мигом обежала окрестности, попала в газеты, распространилась по всей Франции, и уже через несколько дней Пьер Ланглуа в сопровождении инспектора Лекока прибыл в Понтарлье. Альдо, который никак не мог успокоиться из-за тяжелого состояния Мари-Анжелин, позволил себе встретить главного инспектора весьма сердито.

– Пока вы гонялись за призраками террористов, мы крайне нуждались в вашей помощи. И если бы вы были с нами, результаты наших поисков не были бы столь плачевны. План-Крепен при смерти и может в любую минуту умереть, если врачи не справятся с ее болезнью. Тетушка Амели, ослабленная тревогами, вполне возможно, тоже подхватила опасный вирус и тоже может умереть. Что вы можете на это мне сказать? Почему молчите? И перестаньте смотреть на меня с состраданием! Вам это не идет!

Вылив гнев и обиду, Альдо со всего размаху опустился на стул, который оказался несколько хрупким, что не выдержал тяжести опустившегося на него тела. Сидя на полу, Альдо так и не успокоился. Ланглуа тут же подал ему руку помощи и помог подняться.

– Теперь вам легче? – участливо спросил он.

– Что вы имеете в виду? Я не болен! По крайней мере, пока… Я надеюсь, по крайней мере…

– Я имел в виду не ваше крепкое здоровье, а то удовлетворение, которое вы должны были испытать. Вот уже много лет вам хотелось отделать как следует начальника полиции, не важно какого – версальского, мадридского, лондонского, в общем, любой национальности и любой страны! И, наконец, ваше желание исполнилось. Вот я и спрашиваю: теперь вам легче?

– Но я…

– Рюмка хорошего арманьяка, и мы можем поговорить серьезно.

Ланглуа протянул Альдо рюмку, тот мигом опрокинул ее, и Ланглуа продолжил свою речь:

– Теперь вам стало получше? А теперь я развею очередную вашу иллюзию. Я приехал сюда вовсе не потому, что торопился к вам на помощь, а для того, чтобы арестовать опасного главаря преступной банды. Этот главарь – женщина, она задумывала все операции, и я охочусь за ее бандой уже не один месяц.

– И кто же она? Я ее знаю?

– Может быть. Но не воображайте, что это Марго Сорока, ваша старая знакомая. Она окончательно покончила с прошлым, вышла замуж и даже родила ребенка. В этих краях нашу красавицу знали под разными именами, например, Жанна де Моблан, любовница и будущая супруга Хагенталя, если только она от него не избавится в ближайшее время.

– Хагенталь убит, его застрелил его сын Гуго.

– Она называла себя мисс Фелпс, нанявшись гувернанткой к маленькой де Гранльё, которую похитила и заставила таким образом приехать бабушку в церковь Святого Августина и привезти туда рубин. Еще она называла себя Элена Мареску и представлялась художницей, и ее художества наблюдал Машю, когда она убила Мишеля Легро, который сообщал ей обо всем, что творится в подземной часовне. Наконец она заточила мадемуазель дю План-Крепен в руинах Нуармон, тайну которых она каким-то образом узнала.

– А кто напугал до смерти Изолайн де Гранльё? Тоже она?

– Да, это она принесла в дом змею. Благодаря змее мы и напали на ее след и выстроили цепочку. Несколько дней назад в доме, который принадлежал Элене Мареску на Монмартре, нашли мертвым работника, который присматривал за змеями. Она их держала у себя и выращивала. Представьте себе, что она принимала себя за сказочную Вуивру!

– И она убила госпожу де Гранльё-старшую в исповедальне?

– Нет, госпожу де Гранльё убил Карл-Август. И Агату Тиммерманс тоже. Добавлю, что мадемуазель де Режий вполне оправданно искала убежища в имении Водре-Шомар. Она последовала бы за всеми остальными жертвами, как только ее супруг получил бы ее приданое, вовсе не маленькое, надо сказать.

– С этой мадемуазель де Режий я вообще ничего не понимаю! – возмущенно начал Адальбер. – С одной стороны, она готова влюбиться в любого пуделя с бантом, а с другой, продолжала слушаться негодяя Карла-Августа.

– Ты не пудель с бантом, – насмешливо заметил Альдо.

– Я – нет, но она по-прежнему оставалась под влиянием Карла-Августа, хотя искренне старалась вырваться из его лап.

– Что ж, примерно так же Элена подчинила себе Хагенталя. Это она, переодевшись священником, убила Георга Ольже. Гуго должен был быть следующим.

– А что теперь будет с Гуго? Он так долго отстранялся от всех историй, а теперь…

– Почему он старался держаться в стороне? Что его удерживало? Неужели вера?

– Представьте себе, вера. Даже зная, что Карл-Август убил его мать, Гуго с ужасом отвергал мысль о мести этому чудовищу. А Карл-Август – настоящее чудовище, иначе его не назовешь.

– И это чудовище – его отец?

– Да. Мысль об отцеубийстве приводила его в ужас. Он выстрелил в него только ради спасения мадемуазель дю План-Крепен. Обнаружил наставленный на несчастную пистолет, увидел, в каком жалком состоянии она находится, и погубил навек свою душу.

– Вы его арестуете?

– Нет. Выстрел можно считать законной самозащитой. К тому же молодой человек сам выбрал для себя заточение.

– Какое же?

– Самое суровое из всех возможных, если всерьез соблюдать устав. Он выбрал для себя монастырь Гранд Трап в Нормандии в местечке Солиньи. Там он будет жить в бедности, соблюдая обет молчания, молясь и обрабатывая землю. Зато под взглядом Господа Бога. Все свое достояние он оставляет Матиасу, своему верному товарищу, который всегда был ему больше, чем слуга.

– Даже своих обожаемых лошадей? Он же любит их без меры!

– Их в первую очередь. Матиас любит их ничуть не меньше. И вообще он славный малый.

К мужчинам присоединилась госпожа де Соммьер, которая только что приехала из больницы. Ее окружили, засыпали вопросами, но лучшим ответом на них была сияющая на ее лице улыбка.

– Мари-Анжелин гораздо лучше, – объявила она, снимая шляпу. – Врачи больше не скрывают, что ее возвращение к жизни – настоящее чудо, которым она обязана необыкновенной крепости своего организма. Но понадобится немало времени, чтобы все раны затянулись. Хотелось бы мне знать, откуда Хагенталь узнал об этой ловушке – погребе, где стена может отвориться и затвориться, навек завладев своей жертвой.

– Думаю, обнаружила ловушку его сообщница. И поместила туда мадемуазель дю План-Крепен. Только женщина способна на такую жестокость: обречь узницу на медленную, мучительную смерть в обществе мумии новобрачной, – сказал Ланглуа, беря из рук Альдо протянутую ему сигарету.

– За подобный садизм любого наказания мало, – вспыхнул Адальбер. – Разве что смерть, но во Франции женщины больше не поднимаются по ступенькам эшафота.

– В Англии нет подобных деликатностей. «Вуивра» скрылась, но ненадолго. Все полиции предупреждены, Интерпол ее разыскивает по всей Европе. Со дня на день ее постигнет справедливое возмездие.

– Мы все этого желаем, – сурово произнесла маркиза. – Нельзя жить спокойно, когда воплощенное зло разгуливает по улицам.

– Можете быть уверены, я не выпущу ее из-под контроля, – успокоил маркизу Ланглуа. – Но, на мой взгляд, вам пора возвращаться в Париж, как только позволит здоровье План-Крепен.

Маркиза рассмеялась:

– Впервые в жизни вы назвали ее просто План-Крепен.

– Вас это шокировало?

– Нисколько. Напротив, мне показалось, что вы стали еще чуточку ближе к нашей семье. Уверена, сама План-Крепен будет очень довольна. Она уже деятельно вмешивается в дела больницы, а Вердо приставил для ее охраны жандармов, так что врачи не чают, когда расстанутся с нами. Сегодня мне сказали, что «надеются» выписать ее завтра.

Маркиза замолчала, но медлила, словно ей нужно было сообщить еще что-то, но ей это было нелегко. Ланглуа успел хорошо изучить маркизу.

– Что еще вас беспокоит? – поинтересовался он.

И тотчас же получил ответ:

– Сказать нетрудно, но… Мари-Анжелин хотела бы увидеть своего спасителя. На несколько минут, чтобы поблагодарить.

– Не думаю, что этого хочет он, – помрачнев, признался полицейский. – Только грозившая План-Крепен смертельная опасность подвигла его на деяние, которого он всю жизнь смертельно боялся. Она – живое воплощение его смертного греха, ибо в его глазах все обстоит именно так. Я попробую поговорить с ним, искренне желая ее порадовать после перенесенных страданий, но Гуго человек особенный, он ни на кого не похож, разве только на Карла Бургундского, чьи черты судьба… или случай ему подарили.