Жюльетта Бенцони - Талисман Карла Смелого

Бог решил помочь маркизе, она нашла Адальбера на берегу озера. Он собирал плоские камешки, наслаждаясь игрой в "блинчики".

– Вы один? – осведомилась она, зорко оглядываясь вокруг, чтобы удостовериться в этом. – Почему?

– Я не справляюсь с двумя учеными мужами из Коллеж де Франс и Альдо, который занят вынюхиванием направления новых поисков. Мне нужна разрядке. А "блинчики" я обожаю с детства и считаю лучшим лекарством от нервного напряжения. Очень жаль, что вы не знакомы с этой игрой.

– Почему это не знакома? Вы забыли, что я выросла среди мальчишек?

Маркиза наклонилась, подняла два плоских камешка примерно одной величины и запустила один за другим. Адальбер изумленно посмотрел на нее, а потом захлопал в ладоши.

– Браво! Я насчитал семь "блинов" у первого камня и восемь у второго! Теперь мне есть с кем соревноваться!

– Очень рада составить вам компанию, но при условии, что сначала мы поговорим с глазу на глаз. Мне нужна ваша помощь, Адальбер.

– Как части достославной пары?

– Нет. Исключительно ваша. Речь о План-Крепен, и, к несчастью, я думаю, что все очень серьезно.

– Тогда пойдемте прогуляемся по парку. А то, боюсь, наша невинная забава привлечет и других любителей развлечься подобным образом.

Адальбер высыпал из пригоршни камешки, достал из кармана платок и протянул его тете Амели, чтобы она вытерла руки. Потом они чинно рядышком отправились прогулочным шагом по дорожке вдоль озера, и вскоре из окон дома их уже не было видно. Отыскав скамейку, Адальбер усадил на нее маркизу и взял ее за руку, заметив, что у той на глазах слезы.

– Скажите же, что вас так взволновало?

На следующее утро без двадцати семь Мари-Анжелин в темно-синем костюме, с голубым шарфом на голове, вошла в полутемную церковь. Только-только начинало светать. На алтаре горели две свечи, и ризничий расставлял утварь, необходимую аббату Тюрпену во время мессы. Мари-Анжелин подошла к нему и попросила ее исповедовать, добавив, что господин кюре дал на это разрешение. Они направились к исповедальне и скрылись в ней. Адальбер нашел самый темный угол и тихонько сел на скамью. Отсюда он мог спокойно наблюдать за происходящим, оставаясь невидимым.

В обычное время разве только побоями можно было заставить его встать с постели в такой ранний час и отправиться в церковь, но все, что доверила ему тетушка Амели, всерьез его обеспокоило. К беспокойству добавилась и капля ревности. Он успел привыкнуть, что План-Крепен питает к нему слабость, и мысль, что она переживает мучения великой романтической страсти, почему-то была ему неприятна. Причем до такой степени, что он вовсе не спешил сообщать о происходящем Альдо.

– Он сейчас с головой погрузился в старинные документы Водре-Шомара, и его невозможно оторвать от этого занятия, – высказал он свои соображения маркизе. – Мой учитель тоже пытается внести в его поиски свою лепту, приплетая туда друидов, что вряд ли что-то проясняет. Одним словом, я все скажу Морозини, когда он будет способен меня услышать. А пока хватит и нас двоих, вас и меня.

Расположившись за колонной, Адальбер спокойно слушал мессу и вдруг заметил за другой колонной, гораздо ближе к исповедальне, мужчину. Узнать его не составило Адальберу труда, хотя видел он его только на рисунке. По всей видимости, мужчина рассчитывал поговорить с Мари-Анжелин.

Адальбер бесшумно, как кошка, прокрался в другой угол церкви и занял пост рядом с исповедальней за занавесью. Здесь скорее всего он мог расслышать, о чем пойдет разговор, не вызвав никаких подозрений. В церкви сидели всего три или четыре пожилые женщины, так что эти двое могли говорить совершенно спокойно.

Служба закончилась. Мари-Анжелин в последний раз перекрестилась, повернулась и оказалась лицом к лицу с Хуго. Она вздрогнула, узнав его, но он тут же заговорил.

– Мне необходимо было увидеть вас и поговорить!

– Вы уверены, что необходимо? Не лучше ли просто сделать вид, что вы меня не знаете? Мы с вами, собственно, никогда не виделись... Официально, я имею в виду.

– Почему вы вернулись, когда я вам это запретил?

– С какой стати? Мы с вами даже не знакомы.

– Потому что ваша жизнь в опасности!

– Моя? – удивилась она с печальной усмешкой, от которой сердце невидимого наблюдателя невольно сжалось. – Не вижу для этого причин. Меня вместе с семьей пригласили на празднование трехсотлетия дома профессора Водре-Шомара, вот и все. Если кто-то на виду, то мои родственники, но уж никак не я.

– Я в этом не уверен.

– Как я должна это понимать?

– Как угодно. Вы дали мне слово.

Мари-Анжелин рассердилась.

– Я дала слово не говорить о вас и клянусь, что никому не назвала имени своего спасителя. Вчера на дороге я сделала вид, что не знаю вас. Чего вы еще хотите? Я не могла остаться одна в Париже. Под каким, спрашивается, предлогом?

– Найти предлог для женщины никогда не составит труда. Но теперь по крайней мере пообещайте, что уедете сразу же после праздника.

– Не могу. Я останусь здесь ровно столько, сколько пробудет маркиза. А она решила погостить в этих чудесных краях. А если она останется, то с какой стати уеду я?

– Потому что вы здесь в опасности! Кровь Христова! Вы что, забыли человека, который вас украл? Вам крупно повезло, что вы остались в живых!

– Признаю, что мое положение было не из блестящих, – проговорила Мари-Анжелин, слегка улыбнувшись. – Но теперь, и вы это прекрасно знаете, оно изменилось. Мои близкие не отступают перед опасностью и не подчиняются ничьим приказам. Вы должны это иметь в виду. Впрочем, вы их совсем не знаете.

– Нужно быть слепым и глухим, чтобы не знать их! Глухим, чтобы никогда не слышать имени знаменитого князя Морозини и известного египтолога Видаль-Пеликорна. Слепым, чтобы никогда не читать газет!

Адальбер у себя в углу не без удовлетворения отметил горечь в тоне молодого человека, который, похоже, напоминал одного из самых неистовых героев истории не только чертами лица, но и гордыней и властностью. Меньше ему понравился тон Мари-Анжелин, походивший на ласковую мольбу.

– К чему обходиться со мной, как со своим врагом? Альдо и Адальбер могут вам подтвердить, что я не раз помогала им и всегда была надежным товарищем...

– Ничуть не сомневаюсь...

– Но? Вы ведь хотели что-то возразить.

– Вы проницательны. Возражение действительно есть. Все, что разыгрывается здесь или в скором времени разыграется, ничуть не похоже на рыцарский поединок. Это драка на ножах, бой без пощады, из которого выйти живым сможет только один человек. Поэтому умоляю вас, не вмешивайтесь!

– И то же самое вы говорите той, на ком собираетесь жениться?

– Здесь болтают невесть что! Впрочем, это наши дела, и вы оказались в них замешаны совершенно случайно. Постарайтесь позабыть обо всем как можно скорее!

– Вы в самом деле этого хотите?

– Не только хочу, я требую!

План-Крепен взглянула на него, и в ее взгляде смешались гнев и раненая гордость.

– Кто вы такой, чтобы мне приказывать? В устах того, на кого вы так похожи, приказы звучали естественно, и я бы им повиновалась, с поклоном отвечая: "Да, монсеньор". Но те времена давно миновали!

Мари-Анжелин скорым шагом вышла из храма, что позволило Адальберу бесшумно появиться из-за занавески. Он подошел к молодому человеку, но тот не обратил на него ни малейшего внимания, не отрывая глаз от двери.

– Что поделаешь, – начал Адальбер светским тоном. – В этой семье дамы все такие. Приходится привыкать, другого выхода нет. Учитывая, что ее предки были крестоносцами. Суровые были времена, и согласитесь, характеры им под стать.

– Но не она же воевала!

– Не Мари-Анжелин? Она одна взяла бы Иерусалим, и мне кажется, что у нее в зонтике спрятан меч.

– Вы, конечно, шутите!

– Ничуть. Я скорее смягчаю истину. Хочу предупредить: общаясь с мадемуазель, надевайте мягкие перчатки.

– Я так и поступаю... Но постарайтесь, чтобы она отсюда уехала.

– Только дня через три, не раньше. Не забывайте, что нас пригласили на праздник. Паническое бегство за несколько часов до его начала произведет крайне странное впечатление. И потом, скажите, какие для этого основания?

– Разумеется, решать вам. Но, заклинаю, увезите Мари-Анжелин!

Адальбер не мог не заметить, что собеседник назвал их общую знакомую по имени, и это получилось у него вполне естественно. Он собирался подойти к алтарю и прочитать молитву, но именно туда и направился его соперник. А как прикажете его называть? Адальбер уступил ему место и вернулся в усадьбу, где в каждом уголке кипела работа во имя успеха будущего праздника. Поговорить спокойно наедине можно было, разве что пригласив собеседника к себе в комнату...

И тут Адальбер заметил Альдо.

Подняв воротник своего "Берберри", глубоко засунув руки в карманы, – во всяком случае, ту руку, которая не держала сигарету, которой он затягивался, – Альдо медленно шел по дорожке вдоль озера. Он явно искал одиночества, и Адальбер не сразу решился подойти к нему. Однако ему слишком многое хотелось сообщить другу... Альдо резким движением выбросил окурок в воду, и Адальбер подумал, что, наверное, другу тоже есть что ему сказать, и быть может, он нуждается в помощи. Так что вместо того, чтобы войти в дом, он пустился бегом по траве к озеру, а потом замедлил шаг и спокойно приблизился к Альдо.

– Чем тебе досадило прекрасное озеро, что ты швыряешь в него недокуренные сигареты?

Альдо мрачно взглянул на друга.

– Кроме дурацкого светского мероприятия под названием "трехсотлетие", что еще нам нужно в этих местах, ты можешь мне сказать?