Мадемуазель Клотильда замолчала и потянула вожжи, чтобы снова приостановить Газель. Часть дороги впереди загораживали два дружелюбно беседовавших человека, как видно, добрые друзья. Один придерживал рукой велосипед, сутана у него была подобрана прищепками, на голове – черная шапочка. Не было сомнений, что это священник, и, вполне возможно, тот самый, о котором недавно упоминала мадемуазель Клотильда. При виде его собеседника сердце Мари-Анжелин забилось быстро-быстро. Он держал под уздцы лошадь, на которой ехал и теперь спешился. Мужчины потеснились, пропуская коляску, но мадемуазель Клотильда остановилась.

– Само Небо послало нам вас, господин кюре!

Улыбка осветила широкое лицо священника.

– Всегда хочу в это верить, но не всегда уверен, что это так. Однако если вы так говорите... Добрый день, мадемуазель Клотильда. Мадам!

– Госпожа маркиза де Соммьер и ее племянница мадемуазель Мари-Анжелин дю План-Крепен приехали к нам погостить на несколько дней. Здравствуйте, господин барон де Хагенталь.

– Уже больше не барон, с вашего позволения, мадемуазель. Сменив гражданство, я отказался от титула. Мадам! – молодой человек поклонился, сняв каскетку из твида. У него были густые волнистые волосы, подстриженные в кружок, как их стригли в давние времена, когда на головы надевали шлемы.

Маркиза машинально протянула молодому человеку руку, завороженная необычным лицом с глубоко посаженными черными глазами и пухлыми губами, лицом, вернувшимся странным образом из глубины веков. Она не решилась перевести взгляд на Мари-Анжелин, а та застыла, не в силах произнести ни слова. В воздухе повисло молчание, но мадемуазель Клотильда тут же нарушила его, обратившись к аббату Турпену.

– Мы собирались навестить вас, господин кюре. Мадемуазель дю План-Крепен привыкла посещать мессу каждый день, и вы каждый день ее служите, но я затруднилась сказать ей, в какое время.

– Если бы вы ходили на мессу чаще, то не затруднились бы с ответом, – улыбнулся священник. – Простите мне эту шутку, я знаю, что вы бываете в церкви каждое воскресенье. Мадемуазель, – тут он обратился к План-Крепен, – я служу каждое утро в семь часов, если это не праздничный день. И вы всегда будете у нас желанной гостьей.

– Спасибо, господин кюре. Если вы позволите мне исповедаться, то я бы пришла немного раньше.

Мари-Анжелин обращалась к кюре, но не сводила глаз с молодого человека, который смотрел на нее с необыкновенной суровостью. Тетя Амели поняла, что, если они здесь задержатся, Мари-Анжелин расплачется, и поспешила на помощь своему "оруженосцу".

– Простите, что помешали вам, господа, – обратилась она к мужчинам. – Мадемуазель Клотильда, если вас это не затруднит, я предпочла бы пуститься в обратный путь.

– Охотно, госпожа маркиза. До воскресенья, господин кюре! Не забывайте, что вам отведена весьма важная роль на нашем празднестве, вы должны будете освятить наш старый, трехсотлетний дом.

– Как я могу забыть об этом? И с радостью освящу его!

– И для нас это тоже будет большая радость! Газель, в путь!

Лошадка тронулась с места, и мадемуазель Клотильда принялась расхваливать аббата Турпена, но План-Крепен ее не слушала. Пока можно было видеть фигуры двух мужчин, которые продолжили свою беседу, она не сводила с них глаз, и сердце тетушки Амели переполнилось к ней сочувствия. До сих пор у ее "верного оруженосца" случались мимолетные увлечения, но никогда ее сердечные чувства не были особо серьезными. Да что далеко ходить? Совсем недавно предметом увлечения Мари-Анжелин был Адальбер. Он подарил ей вазу Киен-Лонга, и она носилась с ней, как с величайшим сокровищем. Но это было игрой, своего рода развлечением. А что делать теперь? Как избежать губительных последствий неразделенной любви, которая может причинить столько бед неискушенному сердцу? Для маркизы не было тайной, что План-Крепен полюбила незнакомца, который словно бы сошел со страниц истории, рыцаря в полном вооружении, овеянного легендами.

Но, может быть, гордость, набожность, культура, знания и, конечно же, чувство юмора спасут ее от отчаяния? Хотя чувство юмора – не спасение. Кто же это сказал или написал, что юмор – это любезность отчаяния? Но вот уж чего не желала старая дама, так это погружаться в бездны отчаяния! Ни за что! И не желала этого для своей любимой девочки! Умницы, которая получила при рождении от фей все дары, кроме красоты!

Но что же делать? Что делать? Есть ли на свете средство, которое поможет избавить ее от беды? Нельзя было привозить Мари-Анжелин в места, где она пережила то, о чем мечтают все юные девушки и что обычно не выпадает на их долю. Спасение от смерти благородным рыцарем. Рыцарем, который даже посадил ее на своего коня! Чье бы сердце осталось равнодушным после ночной скачки в седле?

"Какого черта нужна была эта скачка! – негодовала про себя маркиза. – Разве не было у этого недоумка грузовичка, на котором он прекрасно довез бы ее до Понтарлье!"

Тетушка Амели на миг ощутила панику. Она многое пережила в своей жизни и ни за что не хотела стать бессильным свидетелем катастрофы. Беду нужно было пресекать в зародыше, а она этого не сделала! Как она ругала себя за то, что не отнеслась всерьез к "тайне План-Крепен", как все они с усмешкой ее называли. Но как было ей догадаться до тех пор, пока она сама его не увидела, что этот мужчина – на самом деле не слишком красивый – обладает такой притягательностью, мощью и природным величием? Окутать такого легендой не составило никакого труда. И к тому же сходство! Поразительное сходство! Маркиза тоже как-никак бывала в музеях!

Необходимо было узнать об этом человеке как можно больше, пока Газель не спеша трусит по дороге, а Мари-Анжелин витает в облаках. Маркиза наклонилась к мадемуазель Клотильде и небрежным тоном, какой свойственен обычно светской болтовне, хотя при этом она слегка понизила голос, осведомилась:

– А кто этот дворянин, который не хочет им быть, отказавшись от титула?

– Незаурядная личность, не правда ли? По чести сказать, он загадка для наших стариков, которых мы считаем своей памятью. По рождению он австриец, но нашел способ быть наполовину французом, наполовину швейцарцем. От своей матери, демуазель де Сен-Совер, он унаследовал дом. Одну из прекрасных старинных ферм, часть которой уже давным-давно отдана под приют для безнадежных больных. Ферма находится на плато, неподалеку от границы. А недавно он получил в наследство "Сеньорию", старинную усадьбу в Грансоне, между озером и холмом, на котором в давние времена Карл Смелый раскинул лагерь со своим золотым шатром. Об этом шатре народ не забыл до сих пор. "Сеньория" принадлежала его родственнику Хуго фон Хагенталю, который стал швейцарцем, потому что не любил собственную родину. Он первый стал произносить их австрийскую фамилию на французский лад.

Госпожа де Соммьер готова была открыть рот и сообщить, что она на этот счет знает много больше, чем ее собеседница, но сочла, что они еще недостаточно хорошо знакомы для такого рода признаний. И ограничилась вопросом:

– А чем он занимается? Какова его профессия?

Задавая вопрос за вопросом, маркиза чувствовала неловкость, она не любила выглядеть агентом из информационного бюро.

– Мать оставила ему состояние. Он окончил институт в Шартре. Но, я думаю, для собственного удовольствия.

– Женат?

– Нет, насколько я знаю. До сих пор, как мне кажется, он интересовался только старинными документами, книгами и лошадьми, которых обожает.

Моля Господа Бога, чтобы План-Крепен продолжала парить в небесах – что та и делала, – маркиза с легким смешком продолжила расспросы.

– Удивительно! Неужели даже намека на сердечную склонность? При такой внешности и ореоле загадочности? Неужели местные девушки совершенно лишены любопытства?

– Что вы! К нему обращено столько улыбок! Но он, похоже, не обращает на них ни малейшего внимания. Впрочем, нет! Ходят слухи, что он обратил благосклонный взор на малышку де Режий. Хотя я бы предпочла, чтобы слухи оказались досужими домыслами. Дело в том, что еще говорят, будто его отец Хуго, несмотря на значительную разницу в возрасте, имеет самые серьезные намерения относительно этой девушки.

– Соперничество между отцом и сыном? Такое не часто встретишь. А что думает об этом сама девушка?

– Не имею ни малейшего представления. Бедняжка в самом деле очаровательна, но застенчивее ее я никого не знаю. К тому же ее отец, старый брюзга, вряд ли предоставит ей право голоса. Но я надеюсь, что все это обыкновенные сплетни. У нас в горах бывает скучновато, так что любой намек на роман – лакомая приманка для сплетен.

Глаза План-Крепен по-прежнему туманились мечтательной пеленой, и госпожа де Соммьер задала последний вопрос, словно рыболов, насадивший на крючок самого жирного червяка.

– Значит, вы сомневаетесь в соперничестве между отцом и сыном?

– Нисколько! Эти двое давно ненавидят друг друга, но никто у нас не знает причины столь глубокой ненависти, а я признаюсь, что и знать не хочу. Если вы позволите, я хотела бы остановиться в деревне, у бакалейной лавочки. Наша кухарка сделала огромный заказ по случаю будущего праздника, но если его не выполнят, это грозит не просто бедой, а настоящей катастрофой.

– А почему ваша кухарка не делает заказы в Понтарлье? Понтарлье все же город.

– Одно другому не мешает. Онорина говорит, что все здешние лавочники участвуют в трехсотлетии нашего дома.

Коляска остановилась возле бакалейной лавки. План-Крепен, сидевшая неподвижно, как статуя, внезапно оживилась и спросила:

– Если вы не нуждаетесь в моей помощи, я попросила бы разрешения дойти до церкви, а потом вернулась домой пешком.

Разрешение ей было дано тем охотнее, что тетушка Амели просто мечтала вернуться в замок без своей компаньонки. И как только они приехали, она тут же отправилась на поиски Адальбера, собираясь поговорить с ним наедине.