– Разумеется! Агата, милая, возьми на себя труд, сходи за рубином! Я достала его из сейфа и положила на туалетный столик.

– С удовольствием, мама, – отозвалась Агата и, обратив в адрес Морозини ослепительную улыбку, предложила: – Может быть, вы составите мне компанию?

– Ни в коем случае, прошу прощения, баронесса!

Она остановилась у двери и снова улыбнулась.

– Не называйте меня баронессой. Я уже перестала быть ею, но еще не получила права носить этот титул вновь, – жеманно произнесла она, послав на этот раз улыбку Хагенталю. – Но в самом скором времени...

Агата удалилась.

Не прошло и нескольких минут, как она вернулась, держа в руках пустой ларчик. Лица гостей и хозяйки вытянулись.

– Вот и все, что я нашла, мама! Рубин исчез.

Никто не произнес ни слова. Тишина, воцарившаяся в гостиной, была из тех, что нависает, обещая яростную бурю, и служит сигналом, который можно перевести, как "Спасайся, кто может!".

Бурю возвестила бывшая баронесса Вальдхаус, бросившись к Альдо с жалобным стоном:

– Почему каждая наша встреча оборачивается трагедией, хотя поначалу обещает "прекрасного строгую власть"?

Услышав в воздухе свист ядра и не пожелав вновь разыгрывать трагикомедию Биаррица, Альдо мгновенно передал страждущую в руки ее нового жениха.

– "Безумство, и роскошь, и страсть", – закончил он цитату из Бодлера[31]. – Но вы ошиблись адресом. Все обещания – для господина, который будет иметь честь жениться на вас. Я уже женат и давно почтенный отец семейства.

Отповедь не произвела никакого впечатления на страждущую.

– Вы в этом уверены? – проскрипела она.

Альдо рассмеялся ей в лицо.

– Совершенно уверен. Если хотите, можете полюбоваться фотографиями.

Он повернулся к Агате спиной и обнаружил, что в гостиной они остались одни. Кледерман и Адальбер поспешили вслед за госпожой Тиммерманс, которая побежала чуть ли не бегом, желая удостовериться в потере своими глазами. Буквально через несколько секунд все трое вновь появились в гостиной.

– Я вызвала полицию, – объявила госпожа Тиммерманс. – До ее приезда нельзя ничего трогать в моей комнате. Боюсь, господа, что и вам придется дождаться, пока они приедут.

Прошло всего каких-то четверть часа, а как все изменилось! Агата заливалась слезами в кресле, куда ее усадил жених. Но он больше не обращал на нее внимания, присоединившись к остальным, которые тихонько разговаривали с хозяйкой дома. Альдо, наклонившись к Адальберту, спросил шепотом:

– Ты имел когда-нибудь дело с бельгийской полицией?

– Насколько я помню, нет. Разве что на дороге. А ты?

– Я тоже нет. Но ты же знаешь, как обычно реагируют на меня полицейские. Девяносто из ста, что я подействую на них, как красная тряпка на быка. С первого взгляда.

– Будет тебе! Не преувеличивай. У тебя уже пунктик на этой почве.

Хотя, если задуматься, это была правда. Исключая Ланглуа и старшего суперинтенданта Гордона Уоррена из Скотленд-Ярда все полицейские, которых встречал в своей жизни Альдо, с первого взгляда относились к нему с подозрением. Да и во Франции, и в Англии его знакомство с полицией начиналось точно так же. Вот только Фила Андерсона, начальника полиции города Нью-Йорка, не коснулась подобная подозрительность. Но скорее всего потому, что ему шепнул доброе слово об Альдо Уоррен. А в Испании, Турции, Египте и американском Ньюпорте, не говоря уж о Версале, где у него были серьезнейшие стычки с отвратительным Лемерсье, полиция непременно подозревала его в каких-нибудь грехах. Лемерсье упорно считал его опасным нарушителем порядка и собирался отдать под суд за то, что он проник ночью в пустовавший дом! Не вмешайся Ланглуа, Альдо отправили бы на гильотину. Но кто знает, может быть, подданные короля Альберта I, люди положительные, разумные и доброжелательные, не найдут оснований для излишней подозрительности?

Оснований-то не было. Но как только в комнату вошел комиссар Зуитер, фламандец с настороженным взглядом, Альдо вздохнул. Наложенное на него проклятие продолжало действовать: ему и на этот раз не избежать неприятностей. Стальные глаза, редкие волосы, которые их владелец укладывал каждое утро с необыкновенной тщательностью, стараясь сделать незаметной лысину, – таков был комиссар Зуитер. Он взял паспорт Альдо и стал изучать его с пристальным вниманием энтомолога, которому удалось раздобыть редкое насекомое.

– Мо-ро-зи-ни, – прочитал он по слогам с оттенком презрения. – Князь? Что еще за князь?

– Из Венеции. Титул относится к временам основания города.

– Так. Но титул должен относиться к каким-то землям. У нас тоже есть князья, но они владельцы земель, например, князь де Линь или князь де Мерод.

Луиза Тиммерманс поспешила на помощь.

– Князь Морозини один из моих друзей, комиссар Зуитер! Он всемирно известный эксперт по историческим драгоценностям.

– Так у вас украли историческую драгоценность? Странно, странно! Чувствую, что у нас состоится долгая и плодотворная беседа с Его Высочеством и...

– Не Высочеством, а только Сиятельством, – поправил комиссара Альдо.

Но если он хотел разрядить обстановку, то ничего не вышло.

– Сиятельство? Скажите пожалуйста! Надо будет проверить. А пока следуйте за мной!

Тут вмешался банкир.

– Если все служители правопорядка Его Величества таковы, то интересно узнать, каким образом король формирует свою полицию. Меня зовут Мориц Кледерман, я банкир из Цюриха, князь Морозини – мой зять. А это господин Видаль-Пеликорн, известный французский египтолог, член Института Востока, ну и так далее. Мы приехали в Бельгию по приглашению госпожи Тиммерманс с целью экспертизы и покупки пресловутой исторической драгоценности...

– И если вы хотите знать о деле с историческими рубинами больше, – подхватил Адальбер, – то наберите номер начальника парижской полиции главного комиссара Ланглуа. Он знает нас много лет. И даст вам все необходимые разъяснения!


* * *

В Брюсселе происходило одно бестолковое выяснение, в Париже другое. Главный комиссар парижской полиции Ланглуа снова приехал к госпоже де Соммьер с тем, чтобы поговорить с мадемуазель дю План-Крепен наедине, за что он тут же принес свои извинения.

– Не подумайте, что я хочу подвергнуть мадемуазель каким-то мучениям, но вы, маркиза, всегда защищаете ее, а она сразу же прячется за вашей спиной. Обещаю, Мари-Анжелин вернется к вам в целости и сохранности, ничуть не измученная нашей беседой.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Думаю, вы знаете дорогу, дорогой друг, в маленькую библиотеку, которая стала у нас с некоторых пор официальной исповедальней? Я пришлю вам План-Крепен. Нужно что-нибудь еще? Шампанское, шоколад или...

– Чашечку вашего великолепного кофе! Буду вам очень признателен.

Маркиза позвонила в колокольчик, призывая Сиприена, и не могла не вздохнуть с облегчением. Она знала правила – если бы Ланглуа находился при исполнении служебных обязанностей, он бы не стал пить кофе!

Еще она попросила предупредить о разговоре План-Крепен, которая поднялась к себе в комнату, уточнив, что комиссар ждет ее в библиотеке. Место само по себе говорило о характере будущей беседы. Ее хотели допросить, и Мари-Анжелин не ряз тяжело вздохнула, прежде чем спустилась вниз.

Когда она вошла в библиотеку, комиссар уже допивал свой кофе. Он поднялся ей навстречу, и его любезность вызвала у Мари-Анжелин невольную улыбку.

– Нет необходимости торопиться, комиссар. Я целиком и полностью в вашем распоряжении, – ответила План-Крепен любезностью на любезность.

– Приятно слышать, но у меня всего несколько вопросов.

– Я вас слушаю, – произнесла мадемуазель и непринужденно расположилась в кресле.

Комиссар тоже сел, и лицо его посуровело.

– Поверьте, мне тяжело возвращаться к вашему пребыванию в Понтарлье... Или в его окрестностях. Не сомневаюсь, что и вам не легче, но мне нужно знать все, вплоть до самой незначительной мелочи, детали последних минут жизни инспектора Соважоля.

Лицо комиссара внезапно болезненно напряглось, и Мари-Анжелин почувствовала, как трудно переживает Ланглуа трагическую потерю. Молодой полицейский заменил ему сына, и теперь он прилагает все свои силы, желая докапаться до истины.

Она тоже скорбно поджала губы.

– Если я могу вам помочь...

– Думаю, что можете. И если говорить откровенно, надеюсь только на вас, потому что последние слова Соважоля относились именно к вам. Он попросил найти Морозини, зная, что он должен приехать, и, когда князь пришел, собрав последние силы, сказал ему, что вы живы и что он вас видел.

– Он больше ничего не сказал?

– Ничего! Медсестры мне рассказали, что он держался изо всех сил, стараясь дождаться вашего родственника, чтобы рассказать ему о вас. Дождался, а потом умер. Вы сами сказали, что видели, как он упал. Где именно это случилось?

– Я ни разу не бывала во Франш-Конте и не знаю тех мест... Когда я выбралась на крышу риги, в которой меня держали, настали сумерки, но я поняла, что ферма находится на холме, а вокруг горы. Инспектора я заметила по другую сторону дороги. В руке он держал пистолет, из которого только что выстрелил. В эту минуту он тоже меня увидел и помахал мне рукой. Мне очень больно вам это говорить, но думаю, это его и погубило. В эту минуту раздался выстрел, откуда, я не знаю. Инспектор отпрянул, а я потеряла равновесие, упала, ударилась головой и соскользнула по скату крыши...

– Вы, наверное, ударились о ставень слухового окна, из которого вылезли. В любом случае кто-то помог вам, и вы все-таки не упали с крыши. Иначе мы бы с вами здесь не разговаривали... Или вы были бы в гипсе. Неужели вы в самом деле ничего не помните из того, что произошло потом?