Дарья Волкова - Такса

Он вздыхает.

— Хорошо.

— А что у тебя с голосом? — вдруг подозрительно спрашивает Димка.

— Ничего. Через полчаса буду.

— Подожди, Олег! Что-то случилось?

— Нет. Я скоро буду.

У Тихомирова случается крайне несвоевременный приступ прозрения.

— Ты… ты с Женькой, что ли?

— Я буду в офисе через полчаса, — отрезает Олег и нажимает отбой.

Смотрит на нее, и в груди все переворачивается. Он раньше думал, что это выражение такое. Теперь понимает — это просто констатация факта. Действительно. Переворачивается. Что-то. Хрен знает — что.

Огромные потрясенные глаза. Припухшие губы. Растрепанные волосы. Свежий засос на шее.

Он не хочет уходить и оставлять ее одну. Хочет опять сграбастать в объятья и целовать. И держать крепко-крепко. И не отпускать.

Словно прочитав его мысли, Женя отрицательно качает головой.

Олег шумно выдыхает. Что ж, одно к одному. Ладно, он уступит сейчас. Но окончательно — не сдастся. И поэтому говорит не терпящим возражений тоном:

— Я приеду еще. Сегодня. Вечером.

И все-таки не выдерживает. Наклоняется. Один поцелуй. Последний. Женя не отвечает. Но и не делает попыток отстраниться или оттолкнуть его.

Все, надо уходить. Пока он еще может. Олег разворачивает и выходит из кухни. Он убьет Тихомирова! А Руслан поможет ему спрятать труп.

Женька стоит, низко опустив голову, и разглядывает пальцы на ногах. Лак облупился. Надо перекрасить.

Нервная система, с достоинством выдержав последний раунд, предъявляет ультиматум: если ей сейчас, немедленно, не дадут передышку, за последствия она, нервная система то есть, не ручается. Иными словами, Женька чувствует — ее неудержимо клонит в сон. Окружающая реальность уже совершенно задолбала ее своими сюрпризами. Хочется закрыть глаза и провалиться в милосердное ничто. Только сначала надо сделать последнее усилие и сходить быстренько в душ. И белье сменить.

После душа, натянув на себя из одежды лишь одни только трусики, Женя ныряет под одеяло, взбивает под головой подушку. Господи, хорошо-то как. Зябко обнимает себя за плечи руками. И вдруг совершенно некстати представляет, что это руки Олега. Что он здесь, рядом с ней, под мягким одеялом. Без одежды, так же как и она. Женька стонет. Да что же это! Спать ведь хотела! Теперь можно спорить на что угодно — она знает, что ей приснится! Она зажмуривается сильнее. И все-таки засыпает. Точнее, проваливается в сон. Милосердный, без сновидений. Но короткий. Через час ее вырывает из матрицы сна звонок телефона.

* * *

Попытавшегося приставать с ненужными вопросами Тихомирова Олег отшил так, что тот, похоже, обиделся. Зато со злости придумал изящное решение проблемы, над которой они с Димкой уже несколько дней безуспешно ломали голову. Димон даже дуться перестал, но периодически бросал на Олега, пока тот бойко лупил по клавишам, задумчиво-удивленные взгляды.

Все с той же злости переделал огромную кучу рутинных дел, до которых у него все никак не доходили руки. Разгреб завалы на столе. Выпил две чашки Нюркиного фирменного пойла. В общем, развил такую бурную деятельность, что Тихомиров счел за благо предусмотрительно отсидеться у себя в кабинете, пока Олег метался по офису, не давая покоя никому в правовом управлении.

За те десять минут, когда финансовый директор Женька Тымченко локализовал Олега в кабинете, выясняя у того со свойственной финансисту педантичностью какие-то детали договоров, офисы правового управления опустели молниеносно. Впрочем, Олег тоже задерживаться не стал. У него было одно очень важное неоконченное дело. Сев в машину, он предусмотрительно выключил телефон. На всякий случай.

* * *

На этот раз он звонил долго. За дверью была тишина. И лишь когда он уже начал паниковать, дверь открылась. Он облегченно выдохнул. И тут же выругался сквозь зубы. Ну что еще, разрази все гром, могло случиться за те несколько часов, пока его не было?!

Она плакала, это было совершенно очевидно. Причем недавно. И много. Опухшее лицо, покрасневшие глаза и нос.

Ему опять стало страшно, в который раз за день. Американские горки какие-то!

— Женя, что случилось? — осторожно прикрыл за собой дверь.

Она помолчала. А потом ответила. Тоскливо. С надрывом.

— Откуда ты взялся на мою голову?

Всхлипнула.

— Кто тебя просил лезть в мою жизнь? Какой рожна ты полез, куда тебя не просили? Зачем?! Все же было нормально. Я жила! Спокойно! Никому не мешала… Пока не появился… ты! Ты! Все ты!

И она закрыла лицо ладонями, всхлипывая.

Олег много повидал женских слез, даже истерик. Так уж сложилась его жизнь. Так что, можно сказать, он обладал в некотором роде иммунитетом. Но не сейчас. Потому что не ожидал этого от нее. Был уверен: истерика и Женя — вещи несовместимые. И уж если она плачет… И сам он пережил сегодня немало. Поэтому держался Олег уже на остатках самообладания. Как выражаются автолюбители, «на парах» самоконтроля.

— Женя, что случилось? — как можно мягче и спокойнее повторил вопрос.

Странно, но на Женю его тон подействовал успокаивающе. Всхлипнув пару раз, отнимает руки от лица. Оттирает слезы со щек.

— Отец звонил.

И, развернувшись, уходит в комнату.

Понятнее не становится, дьявол все раздери! Олег разувается и проходит следом за ней.

Женя сидит на краешке разложенного дивана. За ее спиной сбитое в кучу одеяло, на подушке валяется мобильник. Она обнимает себя руками, глядя в одну точку на противоположной стене.

Олег присаживается рядом. Очень хочется ее обнять, но он пока не рискует.

— Отец звонил? И что? Что сказал?

Отвечает. Ровно. Бесцветно.

— Сказал, что я совсем совесть потеряла. Если после всего, что было, я снова взялась ворошить старое. Что я его позорю. Что ему стыдно за меня. И что, если у меня есть хоть капля дочерних чувств к нему, я должна прекратить все это. Немедленно. Видимо, Валерий и ему тоже позвонил. И адрес у отца взял. Иначе откуда он узнал, где меня искать.

Олег молчит. А в голове бьется паническая мысль. Что он ошибся. Он сделал все неправильно. Еще только хуже. Принес Женьке новое горе и переживания.

— Вот скажи мне, Олег, — неожиданно продолжает она. Повернулась к нему лицом. Голос, как и выражение лица, спокойны. Как будто это не она пять минут назад плакала в прихожей. — Объясни. Почему ты, совершенно чужой для меня человек, поверил мне? Хотя я не сказала тебе ни слова об… этой истории. Почему ты считаешь нужным исправить то, что случилось? Ты ведь веришь мне и пытаешься помочь? Хотя тебя об этом никто даже не просил. А родной отец… Знаешь, если хотя бы он… Если бы он мне поверил тогда… Я бы не… Почему? Почему он мне не поверил? А ты, чужой человек, поверил? Скажи, почему?!

Многое задело его в ее словах. Но ответил Олег на то, что посчитал самым важным.

— Я тебе не чужой.

Женя моргнула от удивления. Но спорить не стала.

— Но ведь он — мой родной отец.

* * *

Это было то, что называется «последней каплей». Она был совершенно уверена, что уж отец-то поверит ей. Он-то знает цену ей, ее способностям, ее порядочности.

И как же она горько ошибалась. Он не мог предположить, что зав. кафедрой и кандидат наук врут. Ему оказалось проще поверить в то, что врет его дочь. И поэтому, оказалось, что она опозорила его. Поставила несмываемое пятно на безупречное имя «Миллер». Уронила их родовую честь, практически.

Он не дал ей сказать ни слова в свое оправдание, зато великодушно сообщил, что отказываться от нее все же не собирается, ибо она его дочь. И может жить с ним. Просто, видимо, он слишком много от нее ждал. А она не справилась. Не оправдала оказанного высокого доверия. «Ты совсем как мать» — это была последняя фраза, которую она дослушала до конца. В тот момент она физически почувствовала, как рушится мир вокруг нее. Как буквально давят, падая и погребая ее под собой, стены родительской квартиры. И через час она ушла из дома, собрав, что успела. Отец сказал ей на прощание: «Уйдешь сейчас — можешь не возвращаться!». Она не вернулась.

* * *

— Знаешь, я бы осталась. Нашла бы силы как-то продолжать дальше ту, прежнюю жизнь. Если хотя бы он мне поверил.

— А мама?

— Мама… — Женька вздыхает. — Мама к тому времени уже двенадцать лет как умерла.

Олег дал себе слово: больше никаких игр у нее за спиной. Поэтому спрашивает прямо.

— От чего?

* * *

Тринадцатилетняя Женька тогда многого не понимала. Кроме самого важного, затмевавшего все — мамы больше нет.

И только потом, спустя годы, ее тетка, незамужняя и бездетная старшая сестра матери, любившая Женьку как родную дочь, рассказала то, что сама знала о совместной жизни Жениных родителей. Тетя Шура раскрыла глаза взрослой Жене на то, как жили ее отец и мать. И отчего умерла мама.

* * *

Брак ее родителей был чистейшей воды мезальянсом. Подающий большие надежды блестящий студент из интеллигентной семьи Андрюша Миллер и штукатур-маляр второго разряда Лидочка Кузнецова. Что их объединяло? Ничего.

Она в составе бригады делала ремонт в общежитии, где жил Андрей Миллер. И ему достаточно оказалось один раз взглянуть в ее кошачьи золотистые глаза. Один раз увидеть, как она снимает заляпанную косынку и по плечам рассыпается водопад рыже-золотых кудрей. Один раз услышать, как она своим мелодичным голосом напевает во время работы. Чтобы он пропал.

А ведь у нее был жених, электрик Юра из их же бригады. И он ходил «отбивать» свою Лиду у «этого очкарика». Наставил отцу Жени порядочных фингалов, но Лиду это уже не вернуло. И его родители пришли в ужас и были категорически против. Но его и это не остановило. Потому что она его полюбила, а ему больше не нужно было ничего.