Он замер.

– Ты что-то пытаешься мне сказать?

Лайза набрала в грудь побольше воздуха, готовясь к решительному шагу.

– Я пытаюсь сказать, что люблю тебя. – Ну вот, слова сказаны, а гром не грянул. Клэнси так и сидит, глядя на нее.

Он улыбнулся мягко, но немного грустно.

– Я знаю, Лайза. Если бы ты ничего ко мне не чувствовала, ты бы никогда за меня не вышла, тут ведь мало одной благодарности. Я заметил, как тебя расстроили злобные выпады Болдуина, но тебе незачем говорить мне все это. То, что я ему ответил, правда. Я принимаю тот факт, что ты не можешь любить меня так, как я тебя люблю. Но для меня это не имеет значения.

Пораженная, она молча смотрела на него.

– Черта с два не имеет! – Обретя наконец дар речи, она вскочила на ноги и вперила в него горящий взгляд. – Я прекрасно знаю, что для тебя это очень важно, как и для меня было бы важно, если бы я думала, что ты меня не любишь. Тем не менее ты сидишь тут, глядя на меня, словно я глупый ребенок, который не может отвечать за свои слова.

– Лайза! – Клэнси встал, на лице его застыла растерянность. – Я не имел в виду…

– Я прекрасно знаю, что ты имел в виду. Защищать Лайзу. Заботиться о Лайзе. Любить Лайзу. Так вот, не пора ли и Лайзе что-то тебе дать? – Она подошла к нему еще ближе, сжав руки в кулаки. – Я никакая не камелия. Я не принцесса в башне из слоновой кости. Я не эмоциональный урод, неспособный к любви. Я достаточно развита интеллектуально, и еще более – эмоционально. И весь этот эмоциональный потенциал направлен на тебя, Клэнси Донахью. Я люблю тебя! И это не ничтожная, хиленькая привязанность, на которую я только, по-твоему, и способна. Это чувство так глубоко и мощно, что наполняет всю мою жизнь. – Лайза перевела дыхание. – Оно так сильно, что меня пугает до смерти, когда ты переходишь улицу, или улетаешь в вертолете, или даже просто бежишь по лестнице. – Ее голос понизился почти до шепота. – Потому что я пережила то, что случилось с Томми, но совсем не уверена, что смогу жить без тебя, Клэнси.

Он зажмурился.

– Пожалуйста, Лайза, не говори мне этого, если это не так. Я уже привык к мысли, что ты не сможешь дать мне то, что…

Взяв его за плечи, она довольно сильно встряхнула его.

– Да открой же глаза и посмотри на меня, черт возьми! Ну как я могу тебе доказать?

Он послушно открыл глаза, и Лайза увидела в них робкое сияние надежды.

– Ну вот, ты, кажется, почти преуспела, – с нервным смешком проговорил он. – Может быть, если добавить еще удар-другой… – Он поднял ее на руки и закружил в плавном танце. – Так ты действительно говоришь правду? Ты вполне серьезна?

– Не знаю насчет ударов. – Она тоже смеялась, а глаза светились счастьем. – Но я могу научиться и карате, если надо. Потому что я совсем не…

– Камелия, – закончил он за нее. – Или принцесса. Или… – Не договорив, он поцеловал ее горячо и страстно, а потом поднял голову. – Нет, ты – моя любовь, мать моего ребенка и центр моего мироздания. С этим ты согласна, дорогая?

– Конечно, с этим я согласна. – Лайза прижалась головой к его плечу. – Тут возразить нечего.

Клэнси поднял ее и сел на мраморную скамью, посадив Лайзу к себе на колени.

– Ну, с уроками карате мы, думаю, подождем до тех пор, пока ты не родишь. Кажется, у тебя и без того был тяжелый день. – Он ласково положил руку на ее живот. – Я очень волновался, как ты перенесешь сегодняшнее потрясение.

– Зря. Ребенок, кажется, доволен некоторым развлечением. Он сегодня активен как никогда.

– Правда? – Он положил на живот и другую руку и начал нежно поглаживать его. Через некоторое время его глаза поймали ее взгляд. – Ты ведь знаешь, я не ревнив, – сказал он. – Я хотел бы, чтобы ты знала это. Я уже и сейчас очень люблю нашего ребенка.

– Знаю, – мягко сказала она, чувствуя, как горло перехватило от слез нежности. – Клэнси, то, что сказал Мартин, неправда. С ним, возможно, и было так, но я тогда вообще не знала, что такое любовь. Я все обдумала, пока сидела тут и ждала тебя. – Она еще крепче обняла его. – Бывает разная любовь: к ребенку, к другу, к любовнице. Все непохожие, но все равные. – Она крепче прижалась к нему. – Но иногда, если очень повезет, нам дается любовь, которая соединяет в себе самые разные чувства. Вот это и произошло со мной, Клэнси. Это не значит, что я буду любить нашего ребенка меньше или больше, чем любила Томми. Любовь нельзя сравнить, потому что это сплошная радость. – На минуту Лайза остановилась, подыскивая слова. – Помнишь ту цыганскую поговорку, которую нам сказала Кира? Разделить радость – значит разделить душу. Так вот, если делишь любовь, то это то же самое. Она проникает во все уголки нашего сознания и нашего сердца, она связывает нас, так что больше нет ни сравнений, ни недоверия, ничего, кроме светящейся целостности. – Она закрыла глаза и едва слышно прошептала: – Разве это не чудесно?

– Чудесно, – эхом отозвался Клэнси. Он вздохнул и засмеялся. – Боже, мне сейчас хочется и смеяться, и плакать, и не знаю что еще… – Он встряхнул головой. – Просто не знаю… Я не думал, что это может случиться со мной. Я ждал этого так долго… – Он нежно прикоснулся губами к ее виску. – Но зато теперь это мое во всей полноте. После полжизни ожидания чудо действительно свершилось.

– Чудо свершилось с нами обоими, – тихо поправила Лайза. – И кто знает, если бы это случилось раньше, может быть, мы не были бы готовы к этому. Возможно, нам нужно было дорасти до этого состояния, чтобы полностью оценить то, что у нас есть. – Она устремила на него взор, исполненный любви. – У тебя был такой трудный день! Может быть, пойдем и ляжем?

Клэнси покачал головой.

– Моя усталость уже прошла. Я чувствую себя молодым, сильным и таким счастливым, что мне хочется петь песни и танцевать. Мне теперь не заснуть, как бы я ни старался. Я просто хочу сидеть здесь и держать тебя в объятиях. – Его большие руки опять опустились на ее живот. – Я хочу чувствовать, как шевелится мой ребенок. Можно?

Глаза ее наполнились слезами, но Лайза не дала им упасть. Эта ночь была не для слез, пусть даже и слез счастья.

– Да, любовь моя.

Закрыв глаза, она расслабилась, прижимаясь к его теплому, сильному телу. В саду было тихо, воздух насыщен ароматом цветов, и их окружали мир, покой и любовь. И любовь эта была бесконечной. Для них наступило время безмятежного и радостного ожидания. Им уже ничего не надо было делать, только слушать сладкую песню соловья на олеандре и ждать движения новой жизни.