– О твоих старых грехах я знала, но ничего Карине не говорила. Иногда нужно просто уметь закрывать глаза на некоторые вещи. Я видела, что к Карине и к Танюше ты относишься хорошо. Я даже с твоей любовницей знакома. Это ведь Майя была?

– Да… – он чуть рот не открыл от удивления. Вот так теща! – Ладно, Зинаида Никитична, идите к Карине, попробуйте её успокоить, а позже мне позвонить.

На улице снова шел дождь. Дорога блестела. По ветровому стеклу бегали дворники, оставляя за собой чистое пространство, которое сразу же покрывалось мелкой россыпью дождевых капель. Мокрая дорога, мокрые дома, мокрые, почти голые ветви деревьев, мокрые прохожие под мокрыми зонтами, мокрые машины, мокрое стекло… Всё мокрое… Скука смертная… Тоска, хуже зубной боли… не смотря на весь трагизм ситуации Игорь не испытывал ничего кроме тоски и почему-то скуки. Вселенской, всепоглощающей скуки. Ему стало скучно жить, казалось, что всё он уже видел и ничего нового увидеть не сможет. Он казался сам себе таким же унылым и скучным, как сегодняшний осенний дождь. Что там Толстой о семьях говорил? «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Скучно. Верно, но скучно, как этот дождь…

Глава 5

Игорь подъехал к дому, где жил Лёвка Ройтберг и только сейчас подумал, что, пожалуй, стоило сначала позвонить. Он достал из кармана телефон и набрал Лёвкин номер. Ройтберг ответил довольно быстро.

– Лёвчик, к тебе можно в гости? – спросил Игорь вместо приветствия.

– Игорь, ты что ли? – похоже было, что звонок, несмотря на скорость ответа, его разбудил.

– Я. Ты спишь?

– Задремал возле телевизора. Можно. Пока ты приедешь, я как раз проснусь.

– Лёвчик, я уже приехал. Я возле твоего подъезда.

– Тогда подожди, я дверь открою… или код набери… сорок пять семьдесят восемь.

Игорь вышел из машины, оставив сумку, и поднялся к Лёвке. В квартире царил легкий творческий беспорядок, вызванный холостяцкой жизнью хозяина в течение последнего года.

– Ты чего такой кислый? – поинтересовался Лёвка, пока Игорь снимал плащ.

– Зиновьевич, у тебя переночевать можно?

– Одному?

– Конечно одному, – Игорь даже не сразу понял, о чем он. – Лёвичк, у тебя что, баб давно не было?

– Уже с месяц. А что?

– Оно и видно. Я к тебе переночевать прошусь, а не развлечься.

– А, ну да… – Лёвка протер глаза. – У тебя случилось что-то?

– Случилось… Карюха моя бесится, – во рту у него стало почему-то горько. Должно быть, от последнего признания. – Сейчас, за сумкой схожу и машину хорошо закрою, а потом приду и расскажу, что к чему.

Пока Игорь ходил за сумкой, Лёвка окончательно проснулся и поставил чайник. Игорь бросил сумку в прихожей и прошел на кухню. Его гостеприимный хозяин представлял собой презабавное зрелище: в домашнем халате в широкую полоску, взъерошенный, с уже пробившейся на щеках щетиной и не зажженной сигаретой во рту, он что-то сосредоточенно искал в чреве открытого холодильника.

– Зиновьевич, ты что там потерял? – поинтересовался гость.

– Вспомнил, что пришел с работы и так и не поужинал. Ты есть хочешь? – он распрямился.

– Хочу, – честно признался Игорь.

– Ты картошку жарить умеешь?

– Конечно, умею. А что?

– Давай так – ты жаришь картошку, а я делаю бутерброды и завариваю чай.

– Давай, – согласился он. – Только чистить картошку будем вместе.

Пока они чистили картошку, Игорь рассказал Лёвке о своих вечерних злоключениях. Ройтберг пыхтел сигаретой и, время от времени, глубокомысленно почесывал лоб.

– Знаешь, что я тебе скажу, – вынес он свой приговор. – Говорят, что сапожник всегда босой. Так вот, ты – босой сапожник. Ты психиатр, а жена слега подвинутая. У твоей Карины с головой не в порядке.

– Всё у неё с головой в порядке, – возразил Игорь. – Может быть, я что-то упустил?

– Конечно, когда ты с Майей в ординаторской мокрой спиной к потолку прилипал, она ничего не видела, а сейчас взялась посторонних баб искать… Дура… Ты, конечно, не обижайся.

– Слушай, а что это Егор про жену Амерханова сказал, когда увидел, как меня Карина выслеживает?

– А! Там чуть-чуть другая песня была. Все знали. Димыч время от времени с ней, с первой женой, разбегался. Она скандал устраивала и уходила. А потом начинала приходить и проситься. Неделями могла ему проходу не давать. Везде ловила – дома, в офисе. И до тех пор, пока ему не надоест и назад не пустит. Твоя же Карюха от ревности шизеет.

– Она подружек наслушается, вот и несет потом чепуху, – тяжело вздохнул Игорь.

– И подружки дуры. Кого я у вас видел на Пасху? Розу, Галку или Муру?

– Не Муру, а Мару. Всех троих видел. Мара непонятного цвета, Галка рыженькая, а Роза, как ты тогда выразился, чукча.

– Ну, Мара хоть тихо сидела. А Роза… – Лёвка поморщился. – Я не припомню, ты говорил, кто она… Как это? И имя у неё странное, а отчество хуже некуда…

– Розиет Ериджибовна. То ли мордвинка, то ли казашка.

– А, всё равно, дикие люди! – Лёвка отправил в миску очередную картофелину.

– Лёвчик, а картошки не хватит?

– Ну… если ты считаешь… – он снова почесал лоб. – Никогда не забуду, как мне эта страшилка выпалила ни с того, ни с сего, что все врачи гулящие. Я ещё тогда хотел спросить, зачем вы с Кариной ударились в такую благотворительность и пригласили в гости одну из твоих больных. Вернее, всех, но та, рыжая, потише, Мара вовсе молчала, только смотрела дико. А это чудовище!

– Да ну их! У меня не о них сейчас голова болит. Соль у тебя где?

– Вон, в шкафчике. У тебя голова не о них болит, а из-за них, – Лёвка внимательно смотрел, как Игорь режет картошку. – Игорь, и почему ты стал психиатром? Пальцы у тебя хорошие. Тебе бы хирургом быть или травматологом. Ну, в конце концов, музыкантом.

– Зиновьевич, у тебя мысли идут исключительно окольными путями, – как ни скверно было у него на душе, он улыбнулся. – То о бабах, то на пальцы перешел.

– Да так, к слову пришлось. А, правда, почему ты стал психиатром?

– Хочешь душещипательную историю?

– Ну, валяй. Ты сегодня, кажется, только такие истории и рассказываешь. У меня как раз и настроение сантиментальное.

– Ты наш курс хорошо помнишь?

– Честно сказать, еле-еле, – признался Лёвка. – Тебя помню только потому, что мы с тобой работаем вместе и в одной компании крутились. Кого ещё? Таньку Вострицкую. Она живет рядом и в офтальмологии прилагается. А так… Разве что на фотографию посмотреть. Ты пришел, а я уже на четвертом курсе был.

– Попробуй напрячься и вспомнить. На нашем курсе училась Нила Ворошилова. Первая красавица на весь институт. За ней тогда кто только не пытался приударить, а она такая строгая была, неприступная. Девочка вся в учебу ушла, не до гулек ей было.

– А-а-а… – мечтательно протянул Лёвка. – Припоминаю. У неё были очень красивые волосы, коса чуть ли не в руку толщиной. Все наши девчонки тогда на завивках и на стрижках помешались, а эта с такой косищей…

– Да, это была она.

– Что с ней потом случилось? Рассказывали какую-то жуть. Я слышал какой-то бред, что-то непонятное.

– Она заболела. Через год умерла, – Игорь посолил картошку. – На чем жарить?

– Ты на сале умеешь? На копченом? У меня такая классная грудинка есть, – на Лёвку, когда он это говорил, стоило посмотреть. Все знали, что он страдает неумеренной любовью к свинине и всем её составляющим.

– Лёва, ты куда собираешься? Какая грудинка? Какое сало? – Игорь от души расхохотался.

– Да будет тебе подкалывать, – Левка, как ребенок, надул полные губы. – Вечно вы все надо мной подтруниваете! Ну что я могу с собой поделать, если мне сало нравится?

– Ничего, Лёвушка, есть его, – примирительно сказал он. – Давай сюда грудинку и сейчас я тебе такой вкуснячок заделаю, что вспоминать ты его будешь до конца дней своих и внукам рассказывать, что ел, будучи в эмиграции. Ни в каком ресторане тебе такого не подадут.

– Вот это другой разговор, – он полез в холодильник. – Ну, ты рассказывай про Нилу. А то начал и на полпути остановился.

– Да, так вот, Нила умерла, но не от болезни. Она выбросилась из окна, когда очередное обострение началось. У неё была шизофрения. Как раз весенняя сессия была. Выяснилось это всё, когда она исчезла. Всё было нормально, а потом как-то сразу, за неделю или чуть больше. Она так и не пришла в себя до конца, просто перестала бредить, стала тихой. Её забрали домой. Потом она выбросилась из окна. Для нас всех тогда это было ударом. Такая девчонка и так… – Игорь вздохнул. – Ну, посудили, порядили по этому поводу, и как-то всё начало забываться само собой. А я, наверное, самым влюбленным был и не забыл, хотя она об этом ничего так и не узнала. Помнится, приехал как-то на кладбище, постоял возле могилы и решил, что стану психиатром. Вот тебе и душещипательная история.

– Да, классика, – согласился Лёвка.

Через полчаса они сидели за столом и ужинали. Лёвка нахваливал картошку, а Игорь думал, как перейти к волнующей теме. Словно прочитав его мысли, Ройтберг сказал:

– Ты о чем-то хотел спросить.

– Да. Слушай, Зиновьевич, пока у меня напряженка, а ты свою квартирку ещё не продал, может быть, я у тебя её сниму, а?

– Да без проблем. Я тебе днем всё объяснил. Если хочешь, снимай. Может, и купить надумаешь? Конечно, лучше бы не пришлось, но… – он сделал красноречивую паузу.

– Может, может, – он тяжело вздохнул. – Только сразу купить у меня не хватит. Разве что тачку продать.

– Давай не сразу. За сколько ты сможешь всю сумму собрать?

– Месяца за четыре, максимум пять. Устроит?

– Вполне, – кивнул Лёвка. – Только оформление за твой счет.

– Конечно, – согласился Игорь.

В общем, так как они говорили, всё и вышло. Карина ни в какую не хотела мириться. Возвращаться Игорю было некуда. Оставить её и дочь без квартиры он не мог. Если бы он это сделал, то до конца своих дней чувствовал бы себя последним подонком. Квартира осталась ей со всем содержимым. Игорь забрал только свои вещи и книги, которые нужны были ему для работы. Правда, машину он тоже оставил себе. В принципе сделал Игорь это по двум причинам: во-первых, машину подарил ему отец незадолго до смерти, так что прав он на неё имел несколько больше, чем Карина, а во-вторых, она просто не умела водить, да и вряд ли смогла бы это делать – все уроки вождения оказывались пустой тратой времени.