– Ну, что, тронулись в туалет? – предложил Гордон.

– Да.

Из комнаты мне было слышно, как Норма спускается по лестнице.

Мужчины направились по своим делам, и мне было видно, как широко расставил локти Майкл, стараясь удержать равновесие. Наверное, мне нужно было бы спуститься вниз и помочь свекрови готовить завтрак, но мне так хотелось дождаться возвращения Майкла. И я принялась застилать его постель. Хоть какая-то помощь... Просто в тот момент мне в голову не пришло ничего другого, что бы я могла сделать для него.

А потом он одевался, сидя на стуле. Я же присела на кровать и наблюдала, как отец суетится вокруг него. Казалось, Майкл приведен в замешательство обилием пуговиц на рубашке, но медленно, одну за другой, ему все же удалось их застегнуть. Потом, уже с помощью отца, он натянул брюки. И затянул ремень так, что он смог поддерживать брюки на его худющем животе. Затем он принялся за носки, ну а после помучился со шнурками своих спортивных туфель. Потом замер, словно пытаясь припомнить, что еще следует сделать.

– Чем тебе помочь? – кинулся к нему Гордон.

– Ничего, спасибо, – ответил Майкл и протянул руку за своей черной повязкой и очками.

Мне было слышно, как Норма отправилась за газетами.

– Готов? – обратился Гордон к сыну.

– Да.

И они пошли.

Гордон – впереди на ступеньку, чтобы Майкл не мог оступиться. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой. Пролет за пролетом.

– Не волнуйся, я здесь, сзади. Мы прикрываем все фланги, – пошутила я.

– Доброе утро, красавец! – такими словами встретила Норма сына, когда мы добрались до кухни. – Сегодня у нас персики! Ну и кукурузные хлопья с тостами.

Мы расселись вокруг стола. Я – рядом с Майклом, Гордон – по другую сторону. Норма разместилась рядом со мной.

– Как прошла ночь в гостинице? – спросила она.

– Спасибо, прекрасно.

– В прошлом году, в мае, наши прихожанки устраивали там завтрак. Все было вполне на уровне, да вот булочки оказались черствые... Майкл, хочешь молока?

– Нет, спасибо. – Он уставился на разложенные перед ним приборы. Долго переводил взгляд с ложки на вилку, затем осторожно взял ее и окунул в тарелку с кукурузными хлопьями.

– Нет, – поправила его Норма. – Так не годится. Возьми другой прибор.

Майкл отложил вилку, а Гордон вручил ему ложку.

– На ленч я, пожалуй, сделаю сырники. Майкл так любит сырники. Приезжая домой на каникулы, он всегда просил, чтобы я делала их.

Норма продолжала болтать. Майкл ел молча, а Гордон вежливо отвечал на бесконечные вопросы жены: «Мы вернемся к полудню... Да, я съем пару сырников... Хорошо, куплю еще молока».

Протянув руку под столом, я погладила ногу Майкла. Но я сидела с той стороны, где повязка закрывала ему обзор. Надеюсь, он не подумал, что это мать ласкает ему бедро! Он опять выглядел таким пассивным. Похоже, у него не было сил бороться. Неужели он уже сдался? Пустил все на самотек?

– Нужно пользоваться салфеткой, – сделала ему замечание Норма и, протянув руку через стол, вытерла молоко с его подбородка.

Машину вел Гордон. А мне с заднего сиденья был виден шрам на шее Майкла, сидевшего рядом с отцом. Трудно было поверить, что эта ужасная рана была нанесена кем-то для того, чтобы облегчить страдания Майкла.

Всю дорогу Гордон не закрывал рта – так и сыпал названиями местных достопримечательностей: отреставрированный домик Эйба Линкольна... новый туристический центр...

– А что там, вот в этом симпатичном белом домике? – решив поддержать его старания, спросила я.

Оба мужчины одновременно повернули головы в сторону заинтересовавшего меня здания. И когда вывеска на доме оказалась в пределах видимости, я с ужасом прочла «Похоронное бюро Биша».

– О! – только и нашлась, что произнести я. «Надеюсь, Майкл не смог прочитать...» – подумала я. Но кто бы мог знать это наверняка? Однако он ничего не сказал.

А через минуту ужасный белый дом уже остался позади.

Наконец мы подъехали к больнице.

– Раз уж ты здесь, – сказал Гордон, – может быть, ты побудешь с Майклом, а я пока сделаю кое-какие дела? А на облучении – встретимся...

– Какие проблемы? – согласилась я. – Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Огромное здание госпиталя, построенного из желтого кирпича, возвышалось над остальными зданиями вокруг. Кто бы мог подумать, что в этом захолустном городишке столько больных, чтобы заполнить такую махину. Гордон подрулил к стоянке с надписью «Амбулаторные пациенты», заглушил мотор и, сказав нам, чтобы мы подождали, скрылся в подъезде. А через минуту уже мчался назад, толкая перед собой кресло-каталку.

– Ему слишком трудно было бы идти, – как бы извиняясь, объяснил Гордон, пока Майкл перебирался из машины в кресло. Больше он ничего не сказал.

Стены коридора, по которому мы ехали, были выкрашены в зеленый цвет, а пол был покрыт зелено-черным линолеумом.

– Сегодня я покажу тебе дорогу, ты уж запоминай, чтобы завтра не заблудиться, – сказал Гордон. – Смотри, налево – отделение рентгенотерапии. Именно сюда надо прийти после занятий. А сейчас нам надо наверх.

Гордон толкал коляску. Я держала Майкла за руку. Чувствовалось, что он смущен и недоволен своим положением. Но он не жаловался.

Приемную нужного нам отделения украшали стулья с оранжевыми спинками, расставленные вдоль стен, да пара коричневых столиков с кипами ветхих журналов на них. Гордон направился к сидевшей здесь медсестре.

Симпатичная девушка в голубом халате подошла к нам и спросила:

– Ну, как ты сегодня, Майкл?

– Хорошо, спасибо, – голосом, лишенным эмоций, ответил он.

– А вы как? – обратилась она к Гордону и, не дождавшись ответа, улыбнулась мне и сообщила, что ее зовут Гейл.

Гордон запинаясь попытался представить меня.

– Да...а это...э... Майкла...э... это Фрэнни!

– Привет, Фрэнни, – еще раз улыбнулась Гейл.

«Как им это удается? – подумала я. – Как этим девушкам удается, работая в таких ужасных условиях, сохранять доброжелательность и привлекательность? Может быть, это от того, что все они имеют призвание помогать безнадежно больным людям?..»

Она ловко помогла Майклу встать с кресла, взяла его под руку и, обернувшись к нам, сказала, что он освободится через тридцать минут. Гордон тут же удалился, напомнив, что встречаемся мы в радиологическом отделении.

От нечего делать я присела, принялась проглядывать один из журналов и не заметила, как отключилась...

...Вздрогнув, я увидела, как Майкл в сопровождении Гейл и еще одной симпатичной девушки приближается ко мне. На нем был нацеплен какой-то нелепый белый ремень, и Гейл придерживала за его конец. Я улыбнулась им. Майкл ответил жалкой и вымученной улыбкой. Через миг они снова скрылись из виду, и я переключилась на другой журнал. Прошло еще какое-то время, и Майкл, опять в сопровождении Гейл, появился в приемной. На этот раз никаких ремней на нем не было.

– До завтра! – ласковая Гейл опять усадила его в кресло.

А мне до боли захотелось встряхнуть ее за плечи, посмотреть ей в глаза и крикнуть:

– Послушай, ты! Ты должна кое-что знать! Майкл – это не какой-то там тебе умирающий доходяга в нелепой одежонке! Он – обаятельный, добрый и сексуальный... И тебе не понять этого. Что с того, что сейчас он болен? Давно ли он стал таким! Еще два месяца назад ты бы писала в трусики от счастья, если бы он на тебя положил глаз! Не смей водить его на поводке!

Но вместо этого я смиренно произнесла:

– Благодарю тебя, Гейл. До завтра! – И выкатилась вместе с Майклом из этого затхлого отделения.

– Держу пари, – обратилась я к нему, когда мы въехали в лифт, – ты ненавидишь все это!

– Не думаю, что это сможет помочь, – спокойно ответил он.

...И вот мы уже на первом этаже перед дверью с надписью «Радиологическое отделение». Я сделала все так, как объяснил Гордон. Затем подкатила кресло к стене и села на стоявший рядом стул. Рядом находился стол, который весь был завален брошюрами типа «Учиться жить с раком» или «Миг твоей жизни». Напротив меня сидел мужчина в лыжной шапочке и сморкался. Бледная женщина средних лет, устроившаяся рядом с ним, обкусывала ногти. Стену над ними украшал безыскусный рисунок, на котором нетвердой детской рукой были изображены маргаритки, круглое желтое солнце и большое кривое дерево. Надпись на рисунке гласила: «Спасибо доктору Каллахам за то, что мне стало лучше. С любовью. Бенни Брикмен». Счастливый Бенни!

Из репродуктора невнятно произнесли чье-то имя, и мужчина в шапочке ушел.

– Это больно? – спросила я Майкла.

– Нет, совсем ничего не чувствуешь. – Мы сидели рядышком, и я крепко держала его руку.

– Просто очень нудно. И, похоже, сжигает мне последние мозги. После этих сеансов я стал все напрочь забывать. Наверное, тебе слышно, как скрипят мои бедные шарики!

...Вот уже и женщина ушла, услышав свое имя. На какой-то миг мне показалось, что мы в парикмахерской и ждем своей очереди...

– И сколько же это занимает времени?

– Не так уж и долго. Всего несколько минут.

Сегодня он был еще более безразличен ко всему, чем вчера. Более тихий и погруженный в себя.

В это мгновенье в дверях появился симпатичный молодой человек, улыбнулся и укатил коляску с Майклом. И почти сразу же в приемной появился запыхавшийся Гордон.

– Он там?

«Конечно, там, – подумала я, – нам еще рано выходить из игры», – но вместо этого ответила:

– Да. Они только что забрали его. – Гордон устроился в соседнем кресле. Я вдруг с ужасом подумала, что сейчас начнется разборка, что-нибудь вроде «ты-оставила-нашего-сына...» Но вместо этого он только пристально посмотрел на меня. Я заглянула ему в глаза... И в тот же миг оказалась в его объятьях. Что-то вроде неловкого дружеского объятья. Он заплакал. Спустя несколько минут он выпрямился и сказал, вновь обретая привычную сдержанность: