– Мама. Ты знаешь, я скоро с кафедры, наверное, уволюсь.

– Нашла себе другую работу?

– Да, собственно, это случилось уже давно.

– Так и знала, – небрежно отмахнулась мать. – Давно подозреваю, что ты где-то подрабатываешь. Думаешь, я дурочка? Как бы не так. Виталий ей подарки дарит. Да у твоего Виталия прошлогоднего снега не допросишься.

– Мама, как ты можешь так уверенно судить о человеке, которого видела два раза в жизни?

– Мне и одного раза было достаточно. С радостью больше вообще никогда с ним не увижусь.

Слушать это мне удовольствия не доставляло, однако дискуссию о Виталии я предпочла отложить на потом. Важно было не поругаться прежде, чем я сообщу ей главное.

– Мама, сейчас разговор о моей работе.

– Ты уже взрослая, и такие вопросы способна решать сама. Хотя не понимаю, почему еще не посовмещать, раз прежде это выходило.

– Именно потому, что, боюсь, дальше не получится. У меня, м-м-м, на новой работе статус повышается, и она теперь начнет отнимать гораздо больше времени.

– Ну да. Из младшего менеджера в старшие переводят в очередной шарашкиной конторе.

– Мама, я не менеджер.

– Понятно. Другое красивое иностранное название. Только суть-то ведь та же. Весьма незавидная.

– Как раз напротив. Очень завидная. Я теперь писатель.

– Кто-о?

Никогда раньше не слышала, чтобы моя родительница так громко и искренне смеялась. У нее даже слезы заструились по щекам.

– Ну и что же ты пишешь? Этикетки на маринованные огурцы?

Я разозлилась. Почему она вечно меня унижает? Хорошего же она обо мне мнения!

– Дорогая мама. Я пишу романы. В жанре криминальной мелодрамы.

– Перестань пороть чушь! – в свою очередь разозлилась она. – Ты в школе с трудом с сочинениями справлялась.

Кинувшись к себе в комнату, я вернулась со стопкой собственных книг, которые раскидала по журнальному столику.

– Вот. Смотри. Между прочим, многие твои подруги зачитываются.

Мать брезгливо повертела в руках одну книжку.

– Тут какая-то Евлалия Котова. С какой стати я должна думать, что это ты. Ни фотографии, ничего…

Я снова побежала к себе, на сей раз вернувшись с кипой издательских договоров.

– Так как ты человек высокообразованный, то видимо, сможешь прочесть, что Евлалия Котова и я, Таисия Никитична Артамонова, одно и то же лицо.

Мама водрузила на нос очки и уткнулась в текст договора.

– Вот подписи. Вот печати, – я не давала ей опомниться.

Она схватилась за сердце, и разразилась трагедия в античном стиле.

– Какой ужас! Какой позор! В нашей семье бульварная писательница! Какое счастье, что дедушка этого никогда не узнает. Теперь наша первоочередная задача – скрыть все от бабушки. Она этого не переживет.

– Уже не скроешь, – победоносно развела я руками. – Даже если ты, мама, меня сейчас убьешь, мои издатели обязательно используют этот факт в рекламных целях. И бабушка все равно узнает. К тому же ты, мама, станешь детоубийцей. А этого не понял бы не только наш дедушка.

– Таисия, как у тебя поворачивается язык шутить на такие темы?

– А что мне остается?

– Поступить согласно своему долгу! – отрезала мать.

– И в чем же он заключается?

– Тебе следует немедленно прекратить писать эту дрянь. – Она с таким видом потыкала пальцем в мой роман, будто на журнальном столике кто-то наложил смердящую кучу. – И прервать всяческие отношения с издательством. Говори что угодно. Заболела, уезжаешь. Главное, сделать все до того, как они оповестят весь мир, что Евлалия Котова – это ты.

– Поздно и бесполезно, – с большим удовольствием выдала я. – Если я такое сотворю, они нас «на счетчик» поставят. И меня, и тебя, и бабушку…

– Какой еще счетчик? – перебила мама.

– Образное выражение, бытующее в криминальной среде. На счетчик ставят должников…

– Но это же издательство!

– Мама, в первую очередь это бизнес, и там крутятся огромные деньги, часть которых потратили на меня. Понимаешь, на меня. Они уже договорились и проплатили интервью в газетах и журналах, мое участие в передачах на телевидении…

– А я полагала, что за это должны платить тебе! – с апломбом изрекла моя родительница. – Твой дедушка за выступление по радио и телевидению получал неплохие гонорары.

– Мама, ты отстала от жизни. Любое появление на экране – это реклама моего товара, то есть книг. В общем, как теперь говорят, продвижение бренда.

– Тьфу! Какие-то сплошные собачьи клички, а не терминология. Ну, и что же этот твой бренд делает?

– Бренд, в данном случае, я. Иными словами, марка. Я, Евлалия Котова. Меня продвигают к покупателю. Приближают к нему. Чтобы он увидел, влюбился и покупал меня до потери пульса.

– Пульс, кажется, сейчас пропадет у меня! – заломила руки мама. – Как мне теперь смотреть в глаза людям!

– Если тебя это так мучает, не смотри, отводи глаза. Хотя я не понимаю, что позорного я совершила? Другая бы на твоем месте гордилась. Дочь нашла свое место в жизни и без посторонней помощи сумела пробиться на определенные высоты. Кстати, не всех авторов выводят на телевидение и, уж тем более, везут во Франкфурт.

– Зачем тебе во Франкфурт? – ужаснулась мама.

– Меня там будут демонстрировать как достижение нашей современной литературы!

– Разве ты достижение? Твои книги воплощают падение.

– Разве ты их читала?

– Одну проглядела. Ленуся дала.

– Видишь! – я не могла скрыть торжества. – Твои приятельницы меня читают. Если Ленуся тебе мою книгу дала, значит, ей понравилось. Я точно знаю.

– А мне не понравилось, – отрезала мама.

– Но раз твоим приятельницам нравится, они станут тебя поздравлять и, самое главное, завидовать.

– Это меня волнует меньше всего, – трагическим голосом произнесла она – А вот что делать с бабушкой, ума не приложу.

– Лучше нам самим довести до ее сведения правду, иначе все равно чужие люди доложат.

На удивление, с бабушкой получилось проще, чем с мамой. Оказывается, она тайно от нас вовсю читала Евлалию Котову, и когда моя дорогая родительница решилась преподнести ей «кошмарную новость», впала в бурный восторг.

– Внучка в кои-то веки меня обрадовала. Такой подарок на старости лет. Буду перед всеми хвастаться. В физике-то мало кто понимает, а Евлалию Котову читает каждый. – Задумчиво на меня поглядев, она добавила: – А мне случайно нельзя на какой-нибудь твоей передаче выступить в качестве бабушки Евлалии Котовой? Жить-то с гулькин нос осталось, а на телевидении так еще и не побывала. Дедушка твой ни разу с собой не взял. На всю ведь страну покажут. Хоть помру знаменитой.

– Бабушка, я постараюсь. Хоть один человек в семье меня, оказывается, понимает и поддерживает!

Маму бабушкино поведение повергло в шок.

– Как можно в твоем возрасте проявлять такое легкомыслие?

– В моем возрасте уже можно абсолютно все, – отрезала бабушка. – Тем более, в данном случае я ничего не теряю, а только приобретаю. А вот тебе, дорогая дочь, не мешало оторваться, – хихикнула она. – Совсем тебя твоя физика засушила.

Родительница моя вспыхнула.

– Мама, я так рассчитывала на твою поддержку, а ты ведешь себя хуже Таисии.

Бабушка лишь весело махнула рукой. С тех пор у меня в семье появился верный союзник и самый первый читатель. Бабушка поглощала мои новые опусы еще в рукописи. И с нетерпением ожидала следующего романа.

Самая сложная реакция оказалась у Виталия. Сперва он вообще ничего не понял и отнесся к моему новому занятию со снисходительным презрением.

– Понятно. Мозги народу мылишь. Ну, деньги какие-то платят, и ладно.

Подобных книг он никогда не читал и даже из-за меня менять свои склонности не собирался. Читала ли Евлалию Котову его жена, я не знала. Виталий мне не докладывал.

Но вот на экранах телевизоров замелькало мое лицо, пошли одно за другим интервью в прессе, и Виталий занервничал. Тем более, что из-за широкой и напряженной рекламной кампании мне уже несколько раз приходилось жертвовать встречами с ним.

Кульминация наступила, когда он, решив преподнести мне сюрприз, предложил провести вместе недельку в Тунисе, а я была вынуждена отказаться. Меня ждали на Франкфуртской книжной ярмарке. Мой любовник впал в бешенство.

– Я тебя приглашаю. В кои-то веки мне удалось вырваться. Плюнь ты на эту ярмарку. Книг, что ли, не видела? Недавно ведь на Московской книжной на стенде своего издательства до посинения красовалась. Мало тебе? На что ты надеешься? В Германии твоих книг не знают и не читают. У них своего такого барахла на немецком навалом. Зачем им наше на русском?

Мне стало обидно до слез, но почему-то одновременно смешно.

– Но они вроде хотят меня переводить.

– Вранье! – со злобой бросил он. Внезапно его и без того небольшие глубоко посаженные карие глаза сузились до двух щелочек, и он прошипел сквозь зубы: – Понимаю. Теперь мне ясно. У тебя там, в издательстве, кто-то завелся. Ну, тогда все складывается. А я-то ломаю голову, откуда что берется. Рекламная кампания, за границу повезут. Такого за красивые глаза никому не делают. Удивляюсь, чего ты передо мной ваньку валяешь? Мы люди взрослые. Вот прямо бы и сказала, что я тебе не нужен.

Терпение у меня лопнуло, и я заорала в ответ:

– Отелло из себя строишь? Плохо у тебя выходит! И глаза мои тут ни при чем! Заруби себе на носу: у меня никто не завелся. Может, к счастью, а может, и к сожалению. Им не мои красивые глаза нравятся, а мои красивые тиражи, которые они стремятся сделать еще красивее. Вот и лезут из кожи вон! Пойми, это моя работа! Я ведь тебе истерики не катаю, когда ты в командировки мотаешься. Хм-м! – Я мстительно ухмыльнулась. – Если уж на то пошло, это не у меня кто-то есть, а у тебя. И совсем не тайно, а на вполне законных основаниях. Я, между прочим, с этим мирюсь и ни разу тебя не упрекнула.

– Мне казалось, тебя вполне все устраивает. Ты сама говорила…