Откинувшись назад, она посмотрела мне в лицо. Потом поцеловала. Я ответил ей поцелуем. Когда мы отодвинулись друг от друга, она коснулась моих губ, провела по ним пальцем. Потом легла, положив голову мне на колени, неотрывно глядя на меня.

Она не сводила глаз с моего лица. Я тоже смотрел на нее, спрашивая себя, что происходит там, внутри нее за этим красивым спокойным лицом.

Потом она сказала:

– Ты очень много значишь для меня, Джек. В эти месяцы ты дал мне столько всего… любовь, тепло, понимание, нежность, страсть. Ты должен знать, как я люблю тебя, – продолжала она низким дрожащим голосом, – ты должен знать, что я люблю тебя, Джек.

– Да, – только и смог выговорить я.

На ее губах порхала легкая улыбка, когда она, протянув обе руки, крепко обхватила меня за шею и притянула к себе. Я быстро поцеловал ее и высвободился из ее объятий. Я боялся. Боялся, что не смогу удовлетворить ее. Я лежал рядом с ней, опираясь на одно плечо и глядя на нее. Она была очаровательна.

– Что с тобой, Кэтрин? – прошептал я. – У тебя такой вид, будто ты скрываешь от меня важную тайну.

– Нет у меня никаких тайн.

– Но у тебя такая таинственная улыбка.

– Не таинственная. Скорее, самодовольная.

– Почему самодовольная?

– Потому что у меня есть ты. Потому что я с тобой. Потому что ты – лучший из всех моих любовников. Джек, дорогой мой… – она не окончила. Потом, глубоко вздохнув, удовлетворенно проговорила: – Я никогда не испытывала ничего подобного раньше. Со мной такого еще не бывало. Никогда-никогда. Ни с кем. Ты возбуждаешь меня. Я тебя хочу. Я хочу, чтобы ты любил меня. Сейчас.

– Кэтрин… милая моя…

– Люби меня, Джек. Пожалуйста.

– Кэтрин, я не знаю…

– Не бойся, – прошептала она и, сев, скинула халат.

Освещенная пламенем, она казалась более неземной, чем когда-либо. Ее волосы, сбегающие по прекрасным белым плечам, напоминали блистающий поток расплавленной меди, пронизанный красным и золотым.

– Иди ко мне, – она протянула руки, – возьми меня. Владей мной. Я хочу отдаться тебе. Я хочу тебя. Только тебя.

Я почувствовал, как во мне разгорается жар. Она говорила, и желание охватывало меня. Скинув халат движением плеч, я почти упал в ее протянутые руки. Страх перед неудачей исчез. Я хотел взять ее. Любить ее так, как никогда не любил. Ни ее, ни какую-либо другую женщину.

Я лег на ее длинное, гибкое тело, накрыв его своим. Целовал ее шею и грудь. Погрузил дрожащие, жаркие руки в облако рыжих волос.

Я целовал ее шею, плечи, лицо, а она шептала мне любовные, мучительные слова. Слова подстегивали. Воспламеняли.

Я почувствовал, что возбужден. Что могу с ней соединиться.

Я забыл обо всем. Обо всех. Я думал только о Кэтрин.

17

– Я понимаю, почему тебе никогда не хочется уезжать отсюда, – сказала Кэтрин, беря меня под руку. – Здесь великолепно. Просто дух захватывает. И есть в этих местах что-то магическое.

– Есть, – согласился я. Я был рад. Она верно выразила то, что я чувствую. В нескольких точных словах.

Мы стояли на вершине холма – самой высокой точке в моих владениях. Ниже, по склонам, шли виноградники. Они обрывались там, где начинался сад. Справа от шато – лес, слева – поля и ферма. Она называется «Домашняя ферма».

Рядом с фермой – винодельня. Это множество построек, а под ними – огромные погреба. Именно там виноградный сок и становится вином.

Я огляделся.

И увидел окрестности как бы глазами Кэтрин. Действительно, волнующее зрелище. Небо – чистого бледно-голубого цвета. Очень ясное, без единого облачка. Яркий солнечный день. Почти теплый. Почти безветренный. И хотя еще только середина марта, в Прованс уже пришла настоящая весна.

С землей за последнее время произошли перемены. Она преобразилась. На лужайках появилась молодая трава. На деревьях пробились нежно-зеленые листки. В саду раскрывались цветы, запестрели бордюры вдоль дорожек. На темной земле цветы казались брызгами ярких красок.

Я глубоко втянул чистый, свежий, бодрящий воздух.

Повернувшись к своей подруге, я сказал:

– Я обещал показать тебе виноградники. Пойдем посмотрим, теперь там уже есть на что взглянуть.

Взяв Кэтрин за руку, я повел ее по узкой тропинке, спускавшейся с первого склона.

– Смотри! – воскликнул я и взволнованно наклонился, потом присел на корточки у виноградной лозы. – Почки. Вот. И вот!

Она тоже наклонилась. Потом удивленно спросила:

– Но они такие малюсенькие. Неужели они превратятся в грозди?

– Превратятся.

– А как? Ты все знаешь о винограде. Объясни мне.

– Попробую. Сначала я расскажу тебе о жизненном цикле винограда. Он начинается с зимнего покоя. В феврале и марте в лозах начинает бродить сок. Теперь вот они, – я указал на почку. – Эту маленькую капельку называют весенней почкой. В апреле она раскроется. То есть, раскроется более полно. Недели через две-три появятся листья. К маю листья расправляются. В июне лоза зацветает. Потом цветки превратятся в крохотные виноградинки. А в июле и в августе мы увидим, как они растут. В конце августа – начале сентября они начнут наливаться. Наконец, в октябре созреют. В ноябре опадут листья. Цикл повторяется. Наступает зимний покой. И потом опять – все повторится.

– На словах все очень просто, – Кэтрин взглянула на плантацию, – но, конечно же, это совсем не так, да?

– Конечно. Все гораздо сложнее. Особенно уход за лозой. Выращивание ее. В зимние месяцы. И весь год. Я все упростил, чтобы тебе было понятно.

– Спасибо; по-видимому, виноград собирают, когда он созреет?

Я кивнул:

– Вот тогда-то и появляются сборщики винограда. Носильщики носят виноград в тех огромных корзинах, которые здесь везде лежат. Они относят корзины в конец каждого ряда. Оттуда их забирают на винодельню, ставят в погреба, а там из них делают вино.

– И все собирают вручную?

– Да. И Оливье, и я не любим механизированной уборки. Ко-где во Франции этот способ стал популярным. Но здесь это трудно сделать. Из-за склонов. К тому же при сборке вручную меньше шансов повредить виноградник.

– А что дальше?

– Делают вино, конечно. Оно хранится в огромных бочках и чанах в специальном помещении. Я тебе его показывал, когда водил тебя в Рождество в большой винный погреб.

Она кивнула.

– Я помню. – И склонила голову набок. – А ты много всего знаешь о виноделии?

– Не так уж и много, – ответил я. – Мне еще учиться и учиться. А все знает Оливье, он положил всему начало, когда мне было всего шестнадцать лет. Именно тогда Себастьян подарил мне это шато. Прошло четырнадцать лет, а я не знаю и половины того, что знает он. Даже не смотря на то, что учился в университете в Тулузе, чтобы постичь науку виноделия и виноградарства. А между прочим, курс этот во Франции длится четыре года. Я получил диплом. Но, по сравнению с Оливье, мне далеко до вершин. Он один из лучших виноделов в округе, считается великим теоретиком и практиком.

– Он самозабвенно предан своему делу, я ведь не ошибаюсь? – улыбнулась Кэтрин.

– Он много лет занимается тем, что все старается усовершенствовать. Начиная с качества наших красных вин и кончая их розливом по бутылкам. За последние десять лет он многого добился. Благодаря Оливье Маршану наш «Кот де шато д'Коз» считается теперь вином высшей марки.

– Ты сказал на днях, что он – твой партнер.

– Не партнер. Я взял его в долю. Он того заслуживает – столько лет посвятил виноделию, шато, управляет всем имением.

Мы стали спускаться с холма, направляясь к шато.

Кэтрин вдруг спросила:

– А зачем, собственно, твой отец купил это имение? Он что, и интересовался винами?

– Он любил вино. Особенно шампанское. «Вдову Клико». А на самом деле, просто сделал еще одно доброе дело. Для одного человека. Как всегда.

– Какое доброе дело?

– Доброе дело для одной вдовы. Вдовы того человека, которому принадлежал шато д'Коз. Лет тридцать назад Себастьян был в Африке, в Кении. В Найроби он познакомился с одним французом, его звали Пьер Пейфрет. Постепенно они сблизились. Себастьян часто приезжал к нему сюда. Около двадцати лет назад Пейфрет погиб в автомобильной катастрофе – возвращался домой из Парижа. Его вдова Габриелла была в отчаянии. Она не знала, что ей делать с винодельней, как ею управлять. У них не было сыновей, которые могли бы наследовать дело. Только дочь, тогда – еще маленькая девочка. Наверное, моя сверстница. Габриелла хотела продать имение, но охотников не находилось, никого оно не интересовало – дохода оно не приносило. Как и сейчас, впрочем. И Себастьян купил его и хорошо заплатил. Возможно, чересчур. Но эти деньги помогли ей начать новую жизнь. Она переехала с дочкой в Париж.

– Понятно. А он всем этим занимался? То есть, как ты сейчас?

– Господи, конечно, нет! Еще чего! Он нашел Оливье Маршана. Поручил все ему. Это был мудрый шаг. Мне было семь лет, когда я впервые приехал сюда. И полюбил шато.

– Это твой дом, – просто сказала она. – Ты здесь свой. Ты любишь винодельню и виноградники. Ты знаешь, тебе очень и очень повезло. Ты нашел свое место в мире, нашел дело, которое тебе по душе. Свое призвание. Понял, как ты хочешь жить. У очень многих людей это не получается никогда.

– Но у тебя, Кэтрин, получилось. Ты знаешь, что хочешь, – сказал я. – Знаешь, куда идешь. В каком-то смысле, ты похожа на Вивьен. У вас обеих очень направленное зрение, точно сфокусированное. Вы очень деятельные женщины, и трудолюбивые, слава Богу. Не выношу праздных женщин, бездельниц.

– Я тоже. Я не могу с ними дружить, у нас нет ничего общего, нам не о чем говорить. Я всегда знала, что буду изучать историю в Оксфорде, была уверена, что получу докторскую степень, а потому буду читать лекции и писать статьи. Мне повезло, что у меня есть писательская жилка. И по натуре я очень старательная.