Я открываю двери. Господи, какое облегчение. Это тепло и этот свет. Вот где мой мир. Моя среда обитания.


Но даже направляясь в отдел футболок, я не чувствую привычного удовольствия. Оглядываю полки, пытаясь вызвать в себе то волнение, которое сопровождает процесс покупки, но почему-то сегодня его нет. Я все равно выбираю топ с высоким воротом и серебряной звездой на груди, перекидываю его через руку и убеждаю себя, что мне уже легче. Потом вижу полку с халатами. Вообще-то новый халат не помешает.

Ощупывая белоснежную махровую ткань, я слышу тихий приглушенный голосок: «Не делай этого. Ты вся в долгах. Не делай этого».

Да, все так.

Но, откровенно говоря, сейчас это не имеет никакого значения. Поздно что-то менять. Я уже в долгах, а больше долг или меньше — не важно. Я почти яростно перекидываю халат через руку. Потом мне попадаются на глаза тапочки из такой же ткани. Понятно, что покупать только часть комплекта нет смысла.

Налево от меня находится касса, но я прохожу мимо. Я еще не все выбрала. Иду к эскалатору и поднимаюсь на этаж выше. Пора купить новое одеяло. Белое, под цвет халата. И пару подушек, и покрывало из искусственного меха.

Каждый раз, когда сдергиваю с полки очередную вещь, меня накрывает волна восторга, как вспышка салюта. И на несколько секунд все кажется прекрасным. Но потом искры гаснут, я снова погружаюсь в холодную мглу и лихорадочно оглядываюсь в поисках чего-то еще. Огромная ароматизированная свеча. Ароматический гель для душа и молочко для тела. Мешочек сухой отдушки. Беру того, и другого, и третьего. И всякий раз — теплая вспышка света, а потом снова тьма. Вот только вспышки все слабее и слабее. Ну почему это приятное ощущение не задерживается? Почему мне не становится радостнее?

— Вам помочь? — Незнакомый голос прерывает мои мысли, и я вижу девушку в униформе — белая рубашка, льняные брюки. Она смотрит на кучу вещей, сваленных возле меня на полу. — Может, я подержу кое-что, пока вы выбираете?

— Ой, — говорю я и тоже смотрю на кучу у своих ног. Хм, немало набралось. — Нет, не волнуйтесь, я… просто оплачу то, что уже выбрала.

Кое-как нам вдвоем удается перетащить все барахло к стильной кассе с гранитным прилавком в середине зала, и кассир начинает пропускать товар через сканер. На подушки снизили цену — а я и не знала, — и, пока она уточняет их стоимость, за мной выстраивается очередь.

— Всего триста семьдесят фунтов, — говорит кассирша и улыбается. — Как будете расплачиваться?

— Э-э… карточкой, — отвечаю я, роясь в сумочке. Пока она проверяет карточку, я смотрю на пакеты и думаю, как же все это допереть домой.

Но тут же отметаю эту мысль — не хочу вспоминать о доме. Не хочу вспоминать о Сьюзи, о ' Таркине и вчерашнем вечере. Вообще ни о чем.

— Простите, — извиняется кассирша. — Но с вашей карточкой проблемы. — Она возвращает мне карточку. — Что-нибудь другое у вас есть?

— Ой, — суечусь я, — да… есть еще «ВИЗА».

Господи, как неловко. И кстати, что там с моей карточкой случилось? По-моему, с ней все нормально. Надо будет в банк пожаловаться.

Банк. Завтра утром у меня встреча с Дереком Смитом. Боже. Нет, не думай об этом. Быстро подумай о чем-то другом. Посмотри вокруг.

За мной стоит несколько человек, и некоторые уже начинают демонстративно покашливать. Все ждут. Я оглядываюсь, встречаю взгляд женщины позади меня и неловко улыбаюсь.

— Нет, — говорит кассирша. — Эта тоже не годится.

— Что? — в шоке оборачиваюсь я к ней.

Как это моя «ВИЗА» не годится? Почему? Это же «ВИЗА», в конце концов! Ее принимают по всему миру. Что тут происходит? Ерунда какая-то. Что за…

Мысли мои внезапно спотыкаются, по спине пробегает неприятный холодок. Те письма. Те письма, что я засовывала в комод.

Они же не могли… Не могли заблокировать мою карточку. Не могли?

Сердце задергалось в панике. Ну да, я знаю, что не слишком регулярно платила по счетам, но мне нужна моя «ВИЗА». Просто необходима! Они не могут вот так просто заблокировать ее. Меня начинает трясти мелкой дрожью.

— Вас ждут люди, — говорит кассирша, указывая на очередь позади меня. — Так что если вы не можете оплатить товар…

— Конечно, могу, — задыхаясь, говорю я и понимаю, что опять краснею. Трясущимися руками достаю серебристую кредитку «Октагон». Она лежала за другими карточками, и я давно ею не пользовалась. — Вот. Запишите все на этот счет.

— Хорошо, — резко бросает кассирша и проводит карточку через магнитное устройство.

Пока мы ждем авторизации запроса по карточке, я стараюсь вспомнить, оплатила ли свой счет в «Октагоне». Они ведь присылали мне гневное письмо? Что-то про долги. Но я наверняка давно все оплатила. Ну если не все, то хотя бы часть…

— Мне придется позвонить, — говорит кассирша, глядя на экран кассы. Она быстро берет трубку и набирает номер. — Если я продиктую вам номер счета…

Позади меня кто-то громко вздыхает. Чувствую, как кровь все больше и больше приливает к лицу. Я не в силах ни оглянуться, ни сдвинуться с места.

— Понятно. — Кассирша кладет трубку. Она смотрит на меня, и у меня подкашиваются коленки. Теперь на ее лице нет ни тени вежливости или учтивости — одна лишь враждебность. — Наши финансовые службы просят вас срочно связаться с ними, — сердито говорит она. — Я дам вам их номер.

— Хорошо. — Я стараюсь говорить как обычно. Как будто это вполне нормальная просьба. — Хорошо, я им позвоню. Спасибо. — И протягиваю руку за карточкой. Покупки меня уже не интересуют. Единственное, чего я сейчас хочу, — поскорее отсюда убраться.

— Простите, но ваш счет заблокирован. — Кассирша и не думает понижать голос. — Мне придется забрать у вас карточку.

Я смотрю на нее, не в силах поверить в происходящее. От удивления у меня даже лицо зачесалось. Позади происходит какая-то возня — все вдруг стали многозначительно подталкивать друг друга в бок и кивать в мою сторону.

— Если у вас нет других платежных средств… — Кассирша выразительно смотрит на ворох вещей у кассы. Мой махровый халат. Мое новое одеяло. Ароматическая свеча. Огромная кипа всякой всячины. Вещи, которые мне не нужны. Вещи, за которые я не могу заплатить. Внезапно от одного вида этого барахла мне становится тошно.

Я беспомощно мотаю головой. Чувствую себя так, словно меня поймали за кражей.

— Эльза, — говорит кассирша, — разберись тут, пожалуйста. Клиентка не будет оформлять покупку.

И вторая кассирша с подчеркнуто равнодушным видом отодвигает кучу подальше, чтобы она не мешала им работать.

— Следующий.

Женщина, стоящая за мной, подходит к кассе, стараясь не смотреть на меня, и я медленно разворачиваюсь. Меня в жизни так не унижали. Кажется, весь этаж на меня глазеет — покупатели, продавцы, кассиры, — и все перешептываются и тычут пальцем: «Видели ее? Видели, что случилось?»

На ватных ногах я бреду к выходу, не решаясь поднять глаз. Какой кошмар. Надо поскорее выбраться отсюда. На улицу…

И куда пойти? Домой, наверное.

Но вернуться к Сьюзи я тоже не могу — опять выслушивать, какой замечательный этот Таркин. Или еще хуже, наткнуться на него самого. Господи. Мне от одной мысли дурно делается.

Куда же податься?

Я, пошатываясь, вываливаюсь на улицу, отворачиваюсь от насмешливо глядящих мне вслед витрин. Что делать? Куда идти? Такая пустота в голове. Я едва не теряю сознание от обволакивающего страха.

Останавливаюсь на перекрестке. Жду, когда загорится зеленый свет, и блуждаю пустым взглядом по витрине с кашемировыми жакетами. И вдруг при виде пушистой розовой кофты я чувствую комок в горле, и в тот же миг к глазам подкатывают слезы облегчения. Я знаю, куда пойти. Я знаю место, где меня всегда ждут.

Дома, у мамы и папы.

16

Когда, в то же воскресенье без предупреждения появившись у родителей, я объявила, что хочу пожить у них несколько дней, они нисколько не удивились.

Мою просьбу они восприняли даже слишком спокойно, отчего у меня тотчас возникло подозрение, что они ожидали такого исхода с тех самых пор, как я переехала в Лондон. Неужели они каждые выходные ждали, что я вернусь к ним без вещей и с покрасневшими от слез глазами? Как бы там ни было, вели родители себя очень спокойно и естественно — как санитары «скорой помощи».

Хотя, конечно, санитары не стали бы пререкаться по поводу того, как лучше спасать пациента. Через несколько минут я уже готова улизнуть в сад, чтобы дать им возможность договориться о моей дальнейшей судьбе.

— Иди наверх и прими горячую ванну, — советует мама, как только я ставлю на пол свою сумочку. — Ты, наверное, устала!

— Она не обязана принимать ванну, если ей этого не хочется! — возражает папа. — Может, она выпить хочет! Дорогая, выпить хочешь?

— Это, по-твоему, разумно? — Мама кидает на папу многозначительный взгляд, говорящий «А что, если она стала алкоголичкой?!», который я, видимо, должна не заметить.

— Нет, выпить мне не хочется, а вот от чая не отказалась бы, — встреваю я.

— Конечно! — вскрикивает мама. — Грэхем, поставь чайник! — И еще один многозначительный взгляд.

Как только папа исчезает в направлении кухни, мама подходит ко мне и шепчет:

— Милая, у тебя все нормально… ты хорошо себя чувствуешь?

Кажется, ничто в мире не заставит тебя расплакаться так, как мамин сочувственный голос.

— Ну, — блею я, — бывало и получше. Просто у меня… сейчас сложная ситуация. Но все будет хорошо. — Я пожимаю плечами и отвожу глаза.

— Ты знаешь, — шепчет она еще тише, — твой отец не такой уж старомодный, как кажется. И я уверена, что если нужно присмотреть за… малышом, пока ты работаешь…

Что?

— Мама, не волнуйся! Я не беременна!

— Я и не говорила ничего такого, — краснеет она, — просто хотела поддержать тебя.

Господи, ну что у меня за родители. По-моему, они смотрят слишком много сериалов. Наверняка они даже надеялись, что я беременна. От какого-нибудь коварного женатого любовника, которого они потом могли бы из мести убить и закопать под своей верандой.