И всю дорогу до Фулхэма гадаю, что же он успел увидеть.


Такси останавливается у нашего дома, я прощаюсь с шофером, вылезаю из машины и достаю ключи. Нужно принять ванну и спокойно обдумать произошедшее. Видел ли Таркин, как я заглядывала в его чековую книжку? Может, он только видел, как я подталкиваю ее поближе к его месту — как бы для его удобства? А может, он вообще ничего не видел?

Но тогда с чего он стал вдруг такой зажатый и вежливый? Нет, точно что-то видел. И что-то заподозрил. А потом, он же не мог не заметить, как я покраснела и прятала взгляд. Господи, ну почему у меня вечно такой виноватый вид?

Я же ничего не сделала. Просто поддалась любопытству. Это что, преступление?

Наверное, следовало что-то сказать — отшутиться. Обратить все в смешной и нелепый инцидент. Но что такого занятного можно придумать по поводу разглядывания чужой чековой книжки? Господи, какая же я дура! Зачем я вообще эту ерунду трогала? Надо было сидеть себе и потихоньку попивать шампанское.

Но… ведь он сам оставил ее на столе, так? Значит, ему нечего скрывать. И я не знаю наверняка, видел ли он, как я заглядывала в нее, так? Наверняка не видел. Просто у меня паранойя.

Я вставляю ключ в замок и уже чувствую положительный настрой. Ладно, Таркин распрощался без особой теплоты, ну и что с того? Может, его просто затошнило от шампанского. Или он не хотел торопить меня. Надо будет завтра послать ему милую записочку, еще раз поблагодарить за вечер и предложить пойти вместе на Вагнера. Прекрасная идея. Почитаю еще про прелюдии, и когда он спросит, которая из них меня так восхищает, отвечу четко и со знанием дела. Точно! Все будет хорошо. Не надо волноваться.

Открываю дверь, расстегиваю пальто, и сердце мое сжимается от страха. Сьюзи поджидает меня в прихожей. Она сидит на ступеньках, и выражение лица у нее какое-то странное.

— Ох, Бекки, — укоризненно качает она головой. — Я только что говорила с Таркином…

— Понятно. — Стараюсь придать голосу спокойствие, но страх прорывается наружу. Я отворачиваюсь, снимаю пальто и медленно разматываю шарф. Тяну время. Что он ей сказал?

— Насколько я понимаю, нет смысла спрашивать тебя «почему?».

— Ну… — еле слышно мямлю я. Ох, покурить бы сейчас.

— Пойми, я тебя ни в чем не обвиняю, просто мне кажется, ты должна была… — Сьюзи опять вздыхает. — Неужели ты не могла отшить его помягче? У него был очень печальный голос. Ты знаешь, бедняжка и правда запал на тебя.

Что-то не вяжется. Отшить его помягче? Облизываю пересохшие губы. — Что… Что он тебе сказал?

— Он просто позвонил напомнить, что ты забыла зонтик. Видимо, официант бросился за вами, но ты уже уехала. Я, конечно, спросила его, как прошло свидание…

— И… что он сказал?

— Ну, — Сью пожимает плечами, — сказал, что вы хорошо провели время, но ты ясно дала ему понять, что не хочешь больше встречаться с ним.

— Ой.

Я опускаюсь на пол, совершенно обессиленная. Так вот в чем дело. Таркин все же видел, как я заглядывала в его чековую книжку. И у меня теперь нет никаких шансов. Но он не сказал Сьюзи, что я сделала. Он меня защитил. Сделал вид, будто это я его отшила. Повел себя как истинный джентльмен.

Он вообще весь вечер вел себя как джентльмен. Был со мной добр, мил и вежлив. А я беспрерывно врала ему.

Мне хочется заплакать.

— Ужасно жаль, — говорит Сьюзи. — Я понимаю, что это твое дело, но Таркин — славный парень. И так давно в тебя влюблен! Вы были бы прекрасной парой, — льстиво поглядывает она на меня. — Неужели у него совсем нет шансов?

— Пожалуй… нет, — скрипучим голосом отвечаю я. — Сьюзи, я устала. Пойду лягу.

И, не в силах посмотреть ей в глаза, встаю и иду в свою комнату.

БАНК ЛОНДОНА

Лондон — Хаус

Милл — стрит


Миз Ребекке Блумвуд

Берни-роуд, д. 4, кв. 2

Лондон


23 марта 2000 года.


Уважаемая миз Блумвуд.


Благодарим Вас за проявленный интерес к нашему банку и Ваше заявление на ссуду в нашем банке.

К сожалению, «покупка одежды и косметики» не считается достаточной причиной для выдачи такой крупной необеспеченной ссуды. Поэтому Ваше заявление не было одобрено нашими экспертами.

Еще раз благодарим за проявленный интерес.


С уважением,

Маргарет Хопкинс,

консультант по ссудам и займам.

Банк Эндвич

Филиал Фулхэм

Фулхэм-роуд, 3

Лондон


Миз Ребекке Блумвуд

Берни-роуд, д. 4, кв. 2

Лондон


24 марта 2000 года.


Уважаемая миз Блумвуд.


Пишу с целью подтвердить нашу встречу, запланированную на понедельник, 27 марта, в 9.30 в нашем офисе в Фулхэме. Администратору при входе скажите, что Вам назначена встреча у г-на Смита.

С нетерпением жду нашей встречи.


С уважением,

Дерек Смит,

менеджер.


ЭНДВИЧ — ПОТОМУ ЧТО МЫ ЗАБОТИМСЯ О ВАС

15

Никогда в жизни мне не было так плохо, как на следующее утро. Никогда.

Первое чувство после пробуждения — боль. Вспышки боли всякий раз, когда пытаюсь повернуть голову, открыть глаза, осознать элементарные вещи — кто я, где я, какой сегодня день и где я должна быть.

Какое-то время лежу неподвижно, с трудом, но жадно втягиваю воздух, словно борясь за жизнь, еще теплящуюся в моем несчастном теле. Но вскоре начинаю задыхаться от переизбытка кислорода, к лицу приливает кровь. Чтобы не скопытиться окончательно, приказываю себе дышать спокойно и медленно. Вдох… выдох, вдох… выдох. Очень скоро я вернусь к жизни и все будет хорошо. Вдох… выдох.

Значит, так… Ребекка… Правильно. Меня зовут Ребекка Блумвуд… Кажется. Вдох… выдох, вдох… выдох.

Что еще? Ужин. Я вчера где-то ужинала. Вдох… выдох, вдох… выдох.

Пицца. Я ела пиццу. С кем? Вдох… выдох, вдох…

С Таркином.

Выдох.

Господи, Таркин.

Смотрела его чековую книжку. Все пропало. Я сама все испортила.

Знакомый прилив отчаяния захлестывает меня, и я закрываю глаза, пытаясь унять пульсирующую боль в висках. Вспоминаю, как вчера вернулась к себе в комнату и нашла полбутылки виски. Недопитая бутылка — мне когда-то подарили ее на презентации шотландского фонда — стояла в комоде. Я ее открыла и, хотя терпеть не могу виски, сделала… ну… пару глоточков. Что, по-видимому, и объясняет мое сегодняшнее самочувствие.

Я заставляю себя медленно сесть и в вертикальном состоянии прислушиваюсь к звукам. Сьюзи дома нет. Я одна.

Одна наедине со своими мыслями.

И этого, надо сказать, я вынести не в состоянии. Голова чугунная, во рту сухо, ноги трясутся. Но я должна встать. Должна отвлечься. Мне нужно выйти, выпить где-нибудь кофе.

Каким-то образом мне удается сползти с кровати, доковылять до комода и посмотреть на себя в зеркало. То, что я вижу, мне совершенно не нравится. Кожа зеленая, как у мертвеца, волосы прилипли к лицу. Но самое страшное — это выражение глаз: в них пустота и ненависть к себе. Вчера у меня был шанс, великолепная возможность, причем на блюдечке с голубой каемочкой. А я выкинула ее на помойку. Господи, какая же я дура. Мне даже жить не стоит.

Иду на Кингз-роуд, хочу затеряться во всеобщей суете. Воздух свежий и трескучий, и на улице мне почти удается забыть о событиях прошлого вечера. Почти, но не совсем.

В кофейне заказываю чашку капуччино и стараюсь пить как ни в чем не бывало. Как будто все в порядке, сегодня воскресенье, и я, как обычно, собралась по магазинам. Но ничего не получается. Не получается сбежать от собственных мыслей. Они роятся в голове, крутятся, как заезженная пластинка.

Если бы только я оставила в покое его чековую книжку. Если бы я не была такой тупицей. Все шло замечательно. Я ему очень понравилась. Мы держались за руки. Он хотел снова пригласить меня на свидание. Господи, если бы все можно было вернуть, начать вечер заново…

Не думай об этом. Не думай, как все могло сложиться. Невыносимо. Если бы я не напортачила, сейчас бы, наверное, пила кофе в компании Таркина. И скоро, совсем скоро могла бы стать пятнадцатой в списке самых богатых женщин Британии.

А теперь… что теперь?

Я по уши в долгах. В понедельник я должна быть на встрече с менеджером банка. И я понятия не имею, что мне делать. Ни малейшего.

Я скорбно отхлебываю кофе и разворачиваю шоколадку. Есть не хочется, но я все равно запихиваю шоколад в рот.

А хуже всего то, что Таркин мне теперь нравится. По части внешности, конечно, не подарок, но он очень добрый и по-своему забавный. И брошка эта очень милая.

И ведь он не сказал Сьюзи, за каким гадким занятием меня застукал. И так доверчиво слушал, когда я врала про Вагнера и про этих дурацких скрипачей. Ужасно наивный.

Господи, вот сейчас я действительно заплачу.

Я быстро вытираю глаза, допиваю кофе и встаю. На улице сначала замедляю шаг в нерешительности, но потом снова ускоряюсь. Может, хоть встречный ветерок сдует эти жуткие мысли.

Но я все иду и иду, а легче не становится. Голова болит, глаза красные, и мне срочно нужно выпить. Нужно хоть что-нибудь сделать, чтобы полегчало. Выпить, закурить или…

Я поднимаю глаза и понимаю, что стою напротив «Октагона». «Октагон» — мой самый любимый в мире магазин. Целые этажи с одеждой, аксессуарами, украшениями, подарками, кофейнями, барами и цветочными салонами, где тебя посещает внезапное желание заполнить весь свой дом цветами.

И со мной мой верный кошелек.

Мне нужна какая-нибудь мелочь, чтобы приободриться. Футболка или что-то еще. Да хоть зубная паста. Мне нужно что-нибудь купить. Много тратить не буду. Просто войду и…