Патриция Гэфни - Тайный любовник

– То, что я успел увидеть, мне очень по душе.

Она улыбнулась своей восхитительной улыбкой, однако нельзя было сказать определенно: стараются ли они очаровать друг друга или нет. Он – да, но ее доброжелательность и открытый взгляд синих глаз могли означать не более чем простую вежливость. Пока он раздумывал, как отвлечь ее, чтобы она не спохватилась, что у всех на виду беседует с человеком, совершенно ей незнакомым, кто-то окликнул ее.

От дома священника, стоявшего рядом с церковью, к ним бодрой походкой направлялся высокий мужчина благообразной наружности, одетый в черное, с запеленутым младенцем на руках.

Коннор перестал улыбаться, лицо его вытянулось.

– Софи, – снова крикнул мужчина, который приближался к ним, усердно качая ребенка. – Миссис Мэйхью уже здесь. – Подойдя, он приветливо взглянул на Коннора. Ребенок, завидев учительницу, заулыбался беззубым ртом и радостно загулил.

– Миссис Мэйхью – наша органистка, – повернувшись к Коннору, объяснила Софи, помолчала, потом вновь сказала:

– Ну, что ж… – Вид у нее был несколько растерянный.

Высокий мужчина переложил ребенка на левую руку, а правую протянул Коннору.

– Добрый день, я Кристиан Моррелл, викарий церкви Всех Святых.

– Кон, – без энтузиазма пожал протянутую руку Коннор и тут же спохватился:

– Джек Пендарвис.

– Очень приятно.

– Очень приятно, – повторил, как эхо, Коннор, вовсе не испытывая никакого удовольствия от знакомства. Его охватило уныние, разочарование, неожиданное, нелепое. Он чувствовал себя одураченным, словно ему дали понять, что он недостоин необычайной и страстно желаемой награды. Но если очаровательная Софи замужем, думал он, уж то хорошо, что муж ее – этот приветливый священник с таким честным и открытым лицом, и если у нее есть ребенок, он рад, что это такое здоровое, счастливое золотоволосое дитя.

Софи захлопала в ладоши, созывая детей, и объявила, когда они сбежались, что пора в церковь на последнюю спевку. Коннор водрузил шляпу на голову и приготовился ретироваться. Не успел он сделать и шага, как преподобный Моррелл дружески сказал, обращаясь к нему:

– Жена уехала в Тэвисток купить ребенку коляску. Думаете, она взяла ребенка с собой? Конечно, нет, – она оставила девочку с неумелым и занятым отцом, который три часа бился, чтобы написать проповедь о такой важной добродетели, как терпение.

Священник не ждал, что его благодушная ирония будет встречена таким продолжительным и радостным смехом.

– Какой красивый ребенок! – воскликнул Коннор, на этот раз искренне. Какой замечательный человек викарий, какое все вокруг чудесное!

– Не правда ли? – преподобный Моррелл поцеловал дочку в круглую, как розовое яблочко, щечку. – Не правда ли, она само совершенство?

Вопрос священника прозвучал как утверждение. Коннор, вновь рассмеявшись, с удовольствием с ним согласился.

Дети, выстроившись парами, пошли к церкви. Птичка держала Софи за руку; учительница успела сказать: «Прощайте, мистер Пендарвис. Надеюсь, вам понравится у нас. Еще раз спасибо за спасение!» – а девочка уже тянула ее к церкви.

Он приподнял шляпу и следил, не в силах отвести глаз, как она взбегает по ступенькам. Софи остановилась в темном проеме двери – ее платье светилось на фоне черного прямоугольника. Она оглянулась через плечо – и если раньше он гадал, возникло ли что-нибудь между ними, то теперь был уверен: возникло. Едва заметная, колдовская улыбка тронула ее губы, и она скрылась внутри церкви.

Минуту или две спустя он осознал, что преподобный Моррелл внимательно смотрит на него. Его взгляд говорил, что подобную картину он наблюдает не первый раз.

– Простите, – довольно сухо осведомился священник, – вы, верно, хотите, чтобы я познакомил вас?

Коннор смущенно отвел глаза. Потом подумал: «К чему притворяться?»

– Преподобный, – ответил он простодушно, – это самое большое мое желание.

Священник понимающе улыбнулся.

– Вы надолго к нам, мистер Пендарвис?

Коннор сделал неопределенный жест.

– Еще не знаю.

– Что ж, в любом случае Уикерли невелика; вы непременно снова встретитесь с мисс Дин.

– Да я… – внезапно он запнулся. – Мисс Дин?

– Мисс Софи Дин.

У Коннора упало сердце.

– Случайно, не ее мать владеет рудником «Калиновый»?

– Мать Софи? О нет-нет, миссис Дин умерла много лет назад.

Слава богу, с непростительным облегчением подумал Коннор. Значит, это кто-то из родственников.

– Тогда, может, ее тетя? – предположил он. – Или старшая сестра…

– Нет-нет, Софи – владелица «Калинового».

– Софи… мисс Дин… владелица рудника!

– Она владеет им, управляет, делает все сама, разве что не спускается в забой вместе с рабочими. Мы очень горды нашей Софи.

Коннор что-то пробормотал, стараясь не показать виду, как он растерян. Он непроизвольно взглянул через плечо викария на дверь церкви. Минуту назад он полагал, что за нею скрылся ангел. Проклятье! В мгновение ока девушка его мечты превратилась во врага.

Бог с небесного престола внемлет голосам веселым…

Софи тряхнула головой, чтобы избавиться от навязчивой мелодии. Копыта Валентина – пони Софи – отбивали ритм детской песенки, в голове не смолкая звучали детские голоса.

И зачем она только позволила Кристи уговорить себя остаться регентом детского хора третий год подряд. Надо было отказаться, сказать, что не может, что у нее совсем нет времени. Но она согласилась, и викарий был здесь, конечно, ни при чем. Просто ей нравилось это занятие, а еще больше нравилось возиться с детьми. Ее жизнь, возможно, с каждым днем будет все беспокойнее и напряженнее, но для детей она в любом случае найдет время.

Бог с небесного престола…

«Что за напасть?» – подумала она и неосознанно стегнула Валентина поводьями по крупу. Пони шарахнулся вправо и пошел скакать по выбоинам на обочине старой, разбитой дороги на Тэвисток. «Тпру, Вал!» – крикнула она, несильно натягивая поводья и возвращая пони на середину дороги.

Плечи болели; она поерзала, поудобнее устраиваясь в седле, расслабила напряженную спину и зевнула. Быть регентшей детского хора было не так уж и плохо, хотя бы потому, что приходилось бросать все дела, чтобы освободить вторую половину субботы для спевок, которые всегда заканчивались к пяти часам. На рудник так поздно ехать не было смысла: вторая смена по субботам не работала, а над бумагами она могла посидеть и дома. Но сегодня она ничего не станет делать. Ничего. Можно даже сразу забраться в постель – в постели и поужинать – и читать, читать, пока глаза не начнут слипаться. Ах, как замечательно!

Но прежде нужно дать подробные указания миссис Болтон относительно хозяйства: чем пополнить запасы в кладовой и прочее. И садом следовало бы заняться… но эта работа не в тягость, а скорее в удовольствие. Вещей, ждущих починки, тоже накопилось предостаточно – вот за что следует взяться в первую очередь вместо чтения. А может, лучше написать несколько писем; как давно она не писала старинным подругам! Просто удивительно, что они еще не забыли ее.

Потом она вспомнила, что обещала миссис Найнуэйс, жене церковного старосты, встретиться с нею у храма и передать план проведения ежегодного благотворительного базара, который устраивался на день Иоанна Крестителя, чтобы обеспечить ему успех и избежать ужасного прошлогоднего провала, когда дамы приходского совета собрали какие-то жалкие два с половиной фунта пожертвований.

Бог с небесного…

Она чертыхнулась, но на сей раз пони не пострадал и продолжал бежать рысью. Она миновала поворот к руднику и вдалеке увидела высокие черные трубы, извергавшие клубы белого дыма. Отец назвал рудник «Калиновым» по махровой калине, которую любила его жена и высаживала у себя в саду. Софи нравилось это название, как и цветущий белыми цветами кустарник, потому что только он и остался ей в память о матери, которой она не знала. И хотя рудник отнимал много сил и был источником серьезных проблем, она любила его как последний дар отца.

Он передал ей его накануне своей кончины. Больше двух лет минуло с тех пор, но по-прежнему сознание его веры в нее, которую он выказал, поручив продолжать свое дело, наполняло душу удовлетворением и гордостью. Когда ей было одиноко и тяжело, когда груз ответственности за жизнь и благополучие столь многих людей давил на ее юные плечи (а сейчас ей было всего двадцать три), эта вера поддерживала ее. «Ты умнее многих женщин, каких я когда-либо встречал, и некоторых мужчин, у тебя деловая хватка», – постоянно твердил он и повторял это так часто, что она в конце концов сама поверила. Внушила себе, что так оно и есть. Кто-то мог назвать ее самонадеянной, но Софи предпочитала думать, что дело в ее чувстве собственного достоинства. Кузина Онория утверждала, что она чересчур горда. «Гордыня – грех, София, и влечет за собой грехопадение, не забывай этого», – любила она предостерегать Софи, кисло поджимая губы. Но вечное недовольство Онории происходило от неудовлетворенности собственной жизнью, которая у нее, на взгляд Софи, была невыносимо бесцельной и пустой, поэтому она старалась не обращать внимания на подобные высказывания.

Порой вообще трудно было поверить, что они родственницы, настолько они не походили друг на друга, как полагала, как хотела верить Софи. Дядя Юстас Вэнстоун владел рудником «Салем», но невозможно было представить, чтобы Онория имела к нему какое-то отношение и уж тем более управляла им. Она считала такое занятие ниже своего достоинства, неподходящим для леди. Юстас был мэром Уикерли – должность, по большому счету, не бог весть какая, но Онория относилась к этому серьезно, почти так же серьезно, как к своей роли дочери мэра. Она считала себя самой знатной особой в округе после леди Мортон из Линтон-грейт-холла. Софи могла бы возразить, что тут она уступает супруге преподобного Моррелла – Энни была виконтессой до того, как вышла замуж за Кристи. Да что там говорить, Софи могла бы возразить (если бы ее волновали подобные вещи, чего, конечно, у нее и в мыслях не было), что она сама на голову выше Онории, поскольку отец был и образованней, и богаче, и куда большим джентльменом (по ее мнению), чем дядя Юстас. Единственное, что у Онории было общего с нею, так это возраст, а поскольку обе были не замужем, то в этом вопросе ни одна из них не имела преимущества.