Джек нежно поцеловал ее в макушку.

– Тебе по-прежнему не хватает его.

– Да. Хочешь увидеть его кабинет? Или… тебе неинтересно, Джек? Это ничего, мы можем не…

– Нет, интересно.

– Правда?

– Конечно.

Она взяла его за руку, и они спустились вниз, держа в руках свечи и стаканы с бренди. Софи была босиком. Джек – в брюках и жилете на голое тело. Ей было весело и легко сейчас, и она гордилась своим домом.

– Я люблю этот старый скрипучий дом, – призналась она. – Мне давно хотелось показать его тебе.

– Замечательный дом, – согласился он, к ее радости. – Он подходит тебе. Но не одиноко ли тебе жить здесь совсем одной?

– О нет. Хотя да – иногда. Но я не совсем одна здесь, у меня есть миссис Болтон. И Марис, и, конечно, Томас. В кабинете отца она передала Джеку свечу и подошла к окнам задернуть шторы – комната находилась в задней части дома, и она опасалась, что Томас может увидеть свет в окнах и встревожиться. Она вернулась к Джеку, заглянула ему в глаза, ставшие задумчивыми.

– Дом выглядит немного запущенным, – сказала она, оправдываясь. – Онория все время пилит меня, что я совсем не занимаюсь им, ну, знаешь, не привожу в порядок, не прихорашиваю.

– Ты не хочешь им заниматься?

– Я бы не прочь. Но все, что приносит мне «Калиновый», я в него же и вкладываю. У меня совсем ничего не остается, не на что приводить дом в порядок. – Она провела рукой по потрескавшейся коже отцовского кресла возле большого письменного стола. Доски пола скрипели, а ковровая дорожка от двери до стола была вытерта посередине почти до основы. Но Софи все нравилось в отцовском кабинете, особенно полки по обеим сторонам двери, от пола до потолка забитые книгами.

– И ты все это прочитала? – Джек поднял свечу, чтобы разглядеть корешки книг.

– Не все, конечно, но большую часть. Эти книги – главным образом о рудном деле. – Джек усмехнулся и покачал головой, и Софи вообразила, что он подумал, какая она все-таки странная.

– Как ты любишь рудник! – сказал он, смеясь, подошел к ней и сел на край стола.

Она устроилась рядом.

– Конечно. Это моя жизнь.

– Почему ты так любишь его?

– Ну… потому что отец его любил. – Ответ звучал странно, но это была правда. – И… мне нравится делать что-то как следует. Чтобы это было серьезное дело, не пустяки. Нравится испытывать чувство гордости за хорошо проделанную работу.

– Понимаю, – сказал он, кивнув. Это было ему близко.

– Отец говорил, я могу стать, кем хочу, потому что у меня голова работает не хуже, чем у мужчин. – Она смущенно улыбнулась, стараясь придать лицу скромное выражение, словно сама не верила утверждениям отца. Но, конечно, она была согласна с ним. – Мы были партнерами. Это было… нашей тайной. Мы – против остального мира. Когда я лишилась отца, рудник спас меня. – Она мяла в пальцах поясок шелкового халата и думала, как легко и приятно рассказывать Джеку о себе. Конечно, теперь они любовники, но она не предполагала, что он станет после случившегося настолько близким другом. – Тебе нравится быть шахтером? – Все-таки странно, что прежде она никогда не спрашивала его об этом прямо.

– Нет, ненавижу эту работу.

Резкость его ответа напугала ее. Но секундой позже она почувствовала радость.

– Но тогда почему ты не бросишь ее? – Этот вопрос она уже задавала ему прежде, и каждый раз он уходил от ответа, меняя тему разговора. Но теперь все было иначе, это несомненно; возникшие интимные отношения и должны были все изменить.

– Почему, Джек? Я никогда не понимала этого, с самого начала. Ты способен на большее, ты мог бы…

– Почему это так тебя волнует?

– Почему? Разве ты не знаешь? О, Джек…

– Оставим сейчас этот разговор. – Он положил руку ей на бедро и мягко сказал:

– Мы поговорим об этом в другой раз. Я не против, но только не сегодня.

– Хорошо. – Она взяла его ладонь, и пальцы их переплелись. – Но скажи мне, почему ты ненавидишь ее. Скажи хотя бы это.

Он бросил на нее скептический взгляд.

– Софи, ты когда-нибудь спускалась вниз? Спускалась под землю по лестницам, как другие шахтеры?

– Ну конечно. – Но, надо признать, это было лишь однажды. Ей тогда исполнилось девятнадцать. Она лет пять уговаривала отца позволить ей спуститься вниз, и на ее день рождения он наконец сделал ей такой подарок.

– Тебе понравилось там?

– Не знаю. Пожалуй, да, – подумав, решила она. – Да, я получила удовольствие. – Но вряд ли уместно говорить об удовольствии, касаясь того случая; ей просто хотелось знать, на что похож рудник под землей. Дженкс показал ей двадцатый уровень, и она наблюдала, как бригада шахтеров пробивалась на двадцать пятый. Все увиденное совершенно околдовало ее.

Джек пристально смотрел на нее.

– Понравилось? Что, если бы тебе пришлось спускаться туда каждый день? Подумай над этим, припомни, как это было. Каждый день, Софи, каждый… о, черт! Я сказал, что поговорим об этом позже. Не сейчас, не сегодня.

– Прекрасно.

Они спустились в кухню, ощущая легкую отчужденность, которая, впрочем, исчезла, когда они принялись искать, чем утолить прорезавшийся голод. Куда более интересные проблемы волновали их: что, например, масло или горчица, больше подойдет к ломтикам ветчины на толстом куске испеченного миссис Болтон хлеба. Они сидели рядышком на скамье за старым, испещренным следами от ножа кухонным столом, с завидным аппетитом уминали сандвичи и запивали их чаем и бренди. Болтали о том, какую еду любят больше всего и какую ненавидят, о самых вкусных вещах, какие им доводилось отведать, и о том, что английская кухня незаслуженно получила репутацию худшей в мире. Софи ощущала необыкновенную свободу, смеясь вместе с ним, толкая его плечом, болтая о всяких пустяках. Кроме того интересного факта, что их теперь связывали интимные отношения и они только что восхитительно и страстно любили друг друга, оказывается, с Джеком можно общаться как с лучшим другом, которому можно доверять. Она обнаружила, что не существует ничего, что она не могла бы рассказать ему о себе, и больше, чем всегда, ей захотелось все узнать о нем. Бренди подействовало на нее, голова слегка кружилась, и она спросила, напивался ли он когда-нибудь допьяна.

– По-настоящему? Только однажды. Мне тогда исполнилось шестнадцать, и братья взяли меня в Редрут, чтобы отметить мое возмужание.

– Постой. Мне обязательно слушать всю историю до конца?

– Ты сама попросила.

– Учти, у меня нежные уши.

– Знаю. – Он отвел волосы и громко чмокнул в ушко, так что она взвизгнула. В ответ она ущипнула его с внутренней стороны бедра, место, как она теперь знала, очень у него чувствительное.

– Итак, продолжаю. Они привели меня в таверну под названием «Черный бык». Это я помню. Дальнейшее покрыто туманом, переходящим в сплошной мрак.

– Боже! Что ты пил?

– Дешевый джин. Жуткая дрянь. – Он комично передернулся. – С тех пор я его на дух не переношу.

– Что чувствуешь, когда напьешься?

– Не что, а как – погано себя чувствуешь.

– Да, но это после. А когда только начинаешь?

– Поначалу весело. Ты когда-нибудь напивалась?

– Никогда, естественно.

– Никогда?

– Конечно. Даже если б я и захотела напиться, не смогла бы, потому что кузина не оставляет меня одну всякий раз, когда появляется такая возможность.

– Ну и жизнь у тебя!

– Да, тяжело. Ты видел ее, Джек. Мог бы ты позволить себе веселиться, находясь под бдительным оком Онории? Вот так и живу, не имея возможности напиться.

– Интересная постановка вопроса.

Оба пребывали в отличном настроении, доедая поздний ужин.

Неожиданно Софи посерьезнела и положила руку на его обнаженное плечо.

– Какие мы разные, – задумчиво произнесла она. – Тебе тоже приходило это в голову? Какие мы непохожие?

– Да.

Они замолчали, думая каждый о своем. Софи помыла тарелки и поставила на место, чтобы Марис утром ничего не заподозрила. Держась за руки, они поднялись наверх и прошли на застекленную веранду, чтобы полюбоваться луной.

– Как она сияет. Светло почти как днем.

– Можно пойти в сад, – предложил Джек. – Ты не против?

– Не против, но лучше не ходить. Если Томас проснется, то может увидеть нас.

– Или услышать.

Она отрицательно покачала головой:

– Он глухой.

Внизу, вдоль веранды, сияли в лунном свете цветы; белая наперстянка, кентерберийские колокольчики и высокие белые лилии. В воздухе плыл аромат роз; где-то поблизости ухала сова; над яблонями неровными зигзагами, как тени, метались летучие мыши. Рука Джека лежала на плече Софи, тяжелая и такая реальная, и все же она не могла избавиться от мысли, что недостаточно знает его, что в чем-то, может, в самом главном, он далек от нее. Мужчина и женщина, впервые испытавшие физическую близость, почти непередаваемое блаженство, как могли они знать, что в каждом из них настоящее, а что лишь их фантазии, рожденные желанием видеть их в предмете своей любви? Быстрая любовь как лихорадка – лишает способности критически мыслить, кружит голову. Джек был так волнующе незнаком, так не похож на нее, что все возрастающее желание узнать его и его тайны просто преследовало ее, не давая покоя. Невозможно было сказать, являются ли они полной противоположностью друг другу, как это казалось ей сейчас. Она надеялась, что нет, но только время покажет, права она или нет. Есть ли у них это время?

– Мне страшно, Джек.

– Почему?

– Потому что я боюсь потерять тебя. – Она прильнула к нему и крепко обняла, чуть дрожа, и он шептал ей на ухо нежные слова, успокаивая и поглаживая по спине. – Все в порядке. Я знаю, тебе необходимо ехать. – Она стиснула его еще сильнее и, охваченная отчаянием, сказала правду:

– Как же я ошибалась! Я думала, проведу с тобой ночь и потом распрощаюсь. О боже, Джек…

Он приник к ее губам, целуя медленно и нежно, заглушая рвущийся наружу крик души, и она поняла, что ему тоже тяжело, но он не хочет говорить об этом, и, может быть, так даже лучще. Какой теперь смысл рвать на себе волосы и ругать себя? К чему спрашивать, зачем открыла сердце для боли и тоски, когда он еще с ней, когда он целует ее, когда такое невыносимое блаженство доставляют ей его слова и ласки? Провести с ним эту ночь, познать его – любая боль стоит этого, потому что она любит его.