Она достала клинок и подняла на вытянутых руках. Было время, не так уж давно, когда она любовалась изяществом стали Масиафа. Она всегда восхищалась этой смертоносной красотой. Сейчас же, в ее залитых кровью руках, в пальцах, замаранных смертью невинного человека, изогнутый лепесток сияющей стали смотрелся жутко.

Никогда еще он не казался ей настолько неправильным.

С отвращением и смущением Захира соскользнула с кровати и опустилась на колени рядом с ней. Она вознесла молитву о душе Абдула, затем приподняла тяжелый матрас и затолкала под него кинжал, надеясь вместе с ним избавиться и от сомнений.

Что же с ней не так? Она знала, насколько опасно ставить под сомнение то, во что ее с детства учили верить. Она видела, как хладнокровно убивают членов ее клана, осмелившихся усомниться в учении ее отца. Кто она, чтобы теперь сомневаться в нем? Насколько же слабо ее сердце, что допустило сомнение в правильности, в божественном предписании ее миссии?

Она была дочерью Рашида ад-Дин Синана, напомнила себе Захира. Она была обученным фидаи, а не сопливой девчонкой, которая ломается от смерти одного человека. Абдул был всего лишь несведущей пешкой, не более. Его смерть ничего не меняла. Лишь несомненно подняла ставки в ее миссии, потому что теперь франки начнут внимательнее ко всем приглядываться, и к ней в том числе.

Захира пыталась взрастить в себе новое чувство, нарастающую злость, зная, что ей нужна будет надежная опора для будущей встречи с Себастьяном. Она не могла позволить себе размякнуть — ни перед ним и уж точно не относительно своей миссии. Она была сильной. Ей придется быть сильной.

Ей нужно отстраниться от того, что случилось сегодня. Ей нужно забыть это и двигаться дальше, и прежде всего ей нужно избавиться от жутких свидетельств того, что произошло. Успешно убеждая себя, что она сможет снова все наладить, Захира сняла испорченную одежду, натянула чистую сорочку и подошла к ванной, которая стояла на возвышении в другой части комнаты. Она зачерпнула ладонями прохладную воду и поднесла к лицу, но прежде, чем удалось смыть дневные тревоги, Захира совершила ошибку, посмотрев вверх.

Ее отражение уставилось на нее в ответ из полированного стекла, повешенного над ванной.

И она не узнала женщину в зеркале. Та казалась старше, чем Захира могла бы предположить, и уставшей едва ли не вдвое сильней, чем можно устать за ее неполные двадцать лет. Глаза были загнанными, покрасневшими, лоб забрызган кровью, щеки залиты ею же, не считая чистых дорожек, которые проложили в крови ее слезы.

Неужели это она? Неужели это то, во что она превратилась?

Захира провела влажной ладонью по лбу и смотрела, как струйки воды сбегают по ее носу, по глазам, как краснеют они от крови Абдула. В этот миг образ его смерти вспыхнул перед ее глазами: удар кинжала Халима, и то, как резко оседает на землю тело Абдула, и как он с последним вздохом шипит обвинение ей в лицо.

Ассасин.

Захира, сражаясь с потоком вины, который нарастал изнутри, схватилась за края ванны, когда колени начали ее подводить.

— Я Захира бинт[3] Синан, дочь Рашида ад-Дин Синана, — прошептала она, заставляя свое искаженное отражение повторять за ней слова, слова верности и субординации, которых требовали от нее с самого раннего детства. — Я одна из фидаи. Моя судьба решена, я не сомневаюсь в ней. Я не уступлю. Я не…

Женщина в зеркале смотрела так, словно знала истинную цену этих слов. Ее глаза были печальными, в них жила жалость.

— Ты фальшивка, — сказала она.

И когда слезы снова закипели у глаз, Захира подняла кувшин с водой и швырнула в лицо плачущей молодой женщины, вдребезги разбивая кувшин, зеркало и отражение.

Глава тринадцатая


Ашкелон погрузился в оцепенение на весь оставшийся день. Купцы собрали свои товары и покинули город, забыв о прибыли; селяне очистили улицы и общественные места, вернувшись домой и заперев двери, словно на пороге их ждала смерть. В сумерках, когда тьма накрыла город, только маленькая группа людей осмелилась выйти наружу, среди них были Себастьян и Логан.

Большую часть дня они провели, прочесывая город, опрашивая тех немногих, кто согласился поговорить с ними о преступлении, которое произошло возле мечети. У них было крайне мало информации, несмотря на то что сотни людей шли на Шаббат, только дюжина из них призналась, что находилась поблизости, когда был убит Абдул.

Описание того, что они видели, значительно различалось, но в конце каждого рассказа был общий, тревожащий факт: за миг до убийства Захиру видели разговаривающей — спорящей, что подтверждал не один свидетель — с мусульманином снаружи молельного зала. Мужчиной, который не был Абдулом.

— Как думаешь, кто это был? — спросил Логан, когда последний свидетель был отпущен и он вместе с Себастьяном шел по темной улице. — Леди не говорила о том, что собирается встретиться с кем-то возле мечети?

— Нет. Только о том, что она хочет побывать на пятничной молитве. Она была довольно настойчива, поэтому я позволил ей пойти. — Сомнение в ответном взгляде Логана можно было различить даже в сгущающихся сумерках. — В любом случае, — продолжил Себастьян, — ничто из этого не объясняет, как она оказалась наедине с этим мужчиной, кем бы он ни был. Я приказал Абдулу не оставлять ее одну ни на минуту; он бы не подвел меня в этом.

— Возможно, она каким-то образом сбежала от него, — предположил Логан. — Девушка выглядит довольно сообразительной. У нее могло получиться ускользнуть от Абдула.

— Айе, но для чего? Она утверждает, что не знает никого в Ашкелоне. С кем она может встречаться, тем более тайно?

Логан пожал плечами.

— Под описание свидетелей подойдет любой из сотни мужчин в Ашкелоне, ее брат в том числе. Тем не менее, после того что он сделал с ней несколько дней назад, не думаю, что девушке захочется оказаться в его компании.

Себастьян отпил глоток вина из фляги, привязанной к его поясу. Он оценил предположение, не желая думать, что Захире вполне могло хватить отчаянности, чтобы встретиться со своим жестоким братом. Но возможно, она пошла к нему. Она могла отправиться к нему умолять о милосердии или пытаться убедить его забрать ее из дворца, где она была пленницей. В действительности, если она хотела уйти, он не должен ее обвинять. После того как он с ней обошелся в купальне, она могла пойти на любой риск, лишь бы оказаться подальше от него.

— Она ничего не смогла тебе сказать, друг мой?

Себастьян покачал головой.

— Когда я нашел ее возле мечети, сразу после убийства, она сказала, что это ее вина, что она виновна в смерти Абдула. Она сказала, что он пытался ее защитить.

— Защитить ее? Если не от ее брата, то от кого? — медленно проговорил Логан. Он замолчал на какое-то время, пока они шли. — Думаю, это мог быть любовник.

Себастьян повернул голову, чтобы взглянуть на шотландца. Захира с любовником? Это была удивительно неприятная вероятность, но теперь, когда Логан сказал об этом, он забеспокоился. Не поэтому ли она все время отвергала его? Он считал, что она невинна. Мощи Христовы, он был настолько слеп? Он хотел навсегда отбросить эту мысль, но как он мог позволить себе игнорировать то, что казалось логичным объяснением.

— Это не первый раз, когда один мужчина убивал другого из-за желания обладать женщиной.

— Это убийство не связано со страстью, — парировал Себастьян, вспоминая эффективность удара, который прервал жизнь Абдула. — Удар в его сердце был расчетливым и точным. Его нанесла рука профессионала.

— Ассасин? — спросил Логан, искоса посмотрев на друга. — Ты считаешь, что Абдула убил наш фидаи?

Себастьян наморщил лоб. Чем больше он раздумывал над малейшей вероятностью, тем мрачнее становились его мысли.

— Только один человек может ответить на этот вопрос, — сказал он, когда они приблизились к охраняемым, освещенным факелами воротам дворца. — И она ответит на него.

Кто-то звал ее по имени.

Захира разметалась на кровати, дрейфуя на границе сна и реальности, ее разум попал в паутину сна, которая наматывалась вокруг нее, затягивая ее все глубже в черную бездну оцепенения. Она знала, куда ведет ее этот темный путь. Она не хотела идти по нему, не хотела позволять ему затягивать ее на глубину, но она была слишком слаба, чтобы сопротивляться сну этой ночью.

Она вновь услышала свое имя; теперь, когда она уступила его зову, голос звучал намного жалостливей. Сквозь туман сна к ней протянулась рука цвета слоновой кости, тонкие пальцы тянулись и пытались схватить, не захватывая ничего, кроме воздуха. Туман поднимался выше, обжигая ее глаза и горло. Песок, поняла она, ощущая песчинки на зубах.

Песок и ветер.

И крики.

Какие-то человеческие. Какие-то животные. Некоторые из них настолько жуткие, что, кажется, не могут быть частью этого мира.

Ее имя превратилось в рыдание, печальное и прерывистое, исполненное отчаяния. Исполненное страха.

За нее? Она заволновалась сквозь пелену реальности и кошмара. Она была в опасности? Она почувствовала сильный приступ паники, когда сон поглотил ее, почувствовала, как сердце в ее груди разрывается пополам. Она услышала свой голос, наполненный ужасом. Затем она заплакала.

Заплакала из-за них.

Безликих, безымянных людей, чью боль она ощущала как свою собственную. Как будто она была их частью. Связанная с ними невидимыми узами. Она потянулась к руке, протянутой к ее собственной, но прежде чем их пальцы смогли соприкоснуться, ее жестоко отдернуло в сторону. Она едва дышала из-за железных оков на своих запястьях, она с трудом видела из-за слез, застилавших ей глаза.

Но она могла слышать. Боже, помоги ей, даже когда земля начала уходить из-под ее ног, гулко, как гром, и быстро, как сам ветер, она могла слышать, в какое отчаяние кого-то повергло ее исчезновение. Она могла слышать боль и ожесточенность.