14 декабря 1777 года.

Началась кошмарная зима, и я пребываю в расстроенных чувствах. Мне кажется, что у меня никогда не будет детей. Матушка прислала мне пояс, освященный Святой Радегундой, чтобы я надевала его, ложась в постель. Это ценная реликвия из аббатства Мелка, расшитая тайными молитвами и оккультными символами, и матушка говорит, что еще не было случая, чтобы эта реликвия не помогла.

Лулу и Иоланда смотрят на меня с жалостью. Они-то хорошо знают, как сильно я хочу ребенка. Мерси говорит, что при дворе снова перешептываются о необходимости отстранить меня и женить Людовика на ком-то другом. Никто не хочет, чтобы королем стал Станни, но если Людовик умрет, то на трон воссядет именно Станни. Если умрет Станни, королем будет Шарло, а после Шарло придет очередь править его сыновьям. У Шарло и его глупой жены Терезы уже трое сыновей.

Когда же Господь услышит мои молитвы?


3 января 1778 года.

На прошлом балу у Иоланды тысяча свечей заливали светом длинную лестницу, и, когда я начала медленно подниматься по ее ступеням, музыканты заиграли мелодию венского вальса.

Помню, как в тот момент я подумала, что они играют эту мелодию специально для меня, потому что знают, как она мне нравится. Потом я помню только, что подняла глаза наверх лестницы, а дальше… Последующие события слились в сплошной калейдоскоп, оставив после себя только неясные и разорванные воспоминания.

Потому что я увидела, как по лестнице ко мне спускается самый красивый мужчина из всех, кого я до сих пор встречала. На нем был белый мундир, и он выглядел таким высоким, стройным, величественным… Нет, воистину царственным. Мне показалось, что спускается ожившая статуя греческого бога. У него были светлые волосы, слегка растрепанные ветром. А потом он улыбнулся – не только губами, но и замечательными голубыми глазами, и всем лицом.

У меня перехватило дыхание. Я замерла на месте и могла только смотреть, забыв обо всем, как он подходит ко мне. Должно быть, музыканты играли, не останавливаясь ни на минуту, но я не слышала музыки. Наверное, люди вокруг меня спускались и поднимались, танцевали и разговаривали. Но я всего этого не слышала и не замечала. Я видела лишь улыбающегося светловолосого мужчину в белом мундире, протягивающего руку дружбы, и приближающегося ко мне медленно, как во сне.

– Ваше величество, – проговорил он глубоким приятным голосом.

Я протянула ему свою маленькую ладонь. Она почти целиком скрылась в его большой и мужественной руке. Он поднес мое запястье к лицу и прижался к нему теплыми губами.

Я ощутила, как там вспыхнул ласковый огонь и теплой волной прокатился по руке, распространяясь по груди и заливая щеки и шею. Я не могла говорить. Я начисто лишилась способности двигаться или соображать.

Каким-то образом этот чудесный и неловкий момент миновал. Я вдруг поняла, что стою в окружении подруг, шепча Лулу:

– Кто этот красивый мужчина?

– Это граф Аксель Ферсен. Он только что прибыл из Швеции. Его отец – фельдмаршал шведской армии Ферсен.

– Только не говори мне, что он должен немедленно вернуться в Швецию.

– Желаете, чтобы я навела справки?

– Да. Нет. О да, пожалуйста, выясни это. Пригласи его… пригласи на поздний обед в моих апартаментах завтра вечером.

Уголком глаза я следила за Лулу, которая пробиралась по заполненной гостями зале к тому месту, где, возвышаясь над окружающими мужчинами, стоял граф Ферсен, и его светлые волосы отливали серебром в свете свечей. Они поговорили, а потом Лулу оставила его и направилась ко мне. В это мгновение он бросил короткий взгляд в мою сторону, и, прежде чем отвернуться, я заметила легчайший намек на улыбку, появившуюся у него на губах.

Завтра я снова увижу его. Смогу ли заснуть сегодня ночью?


5 января 1778 года.

Вчера вечером Аксель пришел на ужин, и стоило ему появиться в комнате, как я мгновенно ощутила странное, непривычное, магнетическое действие его личности. Глаза наши встретились, и хотя он был еще далеко от меня, я увидела – или подумала, что увидела, – проблеск узнавания на его красивом, мужественном лице. Он узнал во мне не Антуанетту, не женщину, это было узнавание совершенно иного рода – казалось, он узнал во мне родственную душу, которую искал уже давно. Я не могу описать этого чувства, но я испытала его и поняла, что и он ощутил то же самое.

За ужином нас собралось двенадцать человек. Людовик отсутствовал. Он никогда не приходил на мои поздние ужины, предпочитая поесть пораньше в одиночестве. Ему прислуживал Шамбертен, а после он удалялся в постель с коробкой конфет.

Аксель сидел за столом напротив меня, между Иоландой и старой герцогиней де Лорм, которой уже перевалило за семьдесят и у которой появились серьезные проблемы со слухом. Он разговаривал с обеими очень любезно и остроумно, терпеливо кивая головой, когда герцогиня не понимала его, и парируя кокетливые комплименты Иоланды шутками и легким поддразниванием.

В ходе веселой, непринужденной беседы он время от времени бросал на меня короткие взгляды, и в каждом из них я читала напоминание о невысказанной близости. Потому что я на самом деле чувствовала себя очень близкой ему в течение этого долгого ужина, осознавая его присутствие напротив за столом так же отчетливо, как ощущала собственное дыхание и сердцебиение. Мы не обращались друг к другу прямо, но как много было сказано без слов! И сколь многими чувствами мы обменялись!

Когда вечер закончился, и он взял мою руку, чтобы поцеловать ее на прощание, я почувствовала, как он сунул записочку мне в ладонь.

– Доброй ночи, ваше величество, – сказал он. – И аu revoir, до свидания.

– Доброй ночи, граф. До следующей встречи.

Я не могла дождаться, когда же останусь одна, чтобы прочесть записку.

«Могу ли я прийти завтра после полудня в Маленький Трианон? – писал он. – Скажите «да», умоляю вас».

Я отправила в покои Акселя записку, в которой содержалось всего одно слово:

«Да».


7 января 1778 года.

Я могу думать только об одном: Аксель… Аксель… Аксель…

Мой мир перевернулся с ног на голову, а я счастливо кружусь в подхватившем меня вихре. Какое очаровательное смущение!

Я толком не знаю, какими словами выразить свои чувства, потому что слова здесь бессильны – я просто не могу описать, что со мной происходит. Я словно родилась заново. Как будто шагнула через порог в новый, неведомый мир, мир собственного сердца.

Аббат Вермон читал мне о Блаженном видении, когда святой прозревает лицо Господа Бога нашего и перед ним открывается новый мир. Мне тоже предстало блаженное видение. На краткий миг, словно впервые, я увидела лик истинной любви.

Вчера Аксель пришел ко мне в Маленький Трианон, и я распорядилась, чтобы Лупу немедленно отослала его наверх. Он переступил порог, протянул мне руки, и я бросилась к нему, а он обнял меня так крепко, словно не собирался отпускать никогда.

– Как такое может быть? – пролепетала я, когда он наконец разжал руки, но мы все равно стояли, обнявшись и глядя в глаза друг другу. – Как я могу любить вас так, когда даже не знаю?

Я говорила без всякой задней мысли и была поражена своей искренностью. Тем не менее, слова мои были чистой правдой. Так почему я не могу произнести их вслух?

– Мой маленький ангел, вряд ли у меня можно искать объяснения. Мне известно лишь то, что вы покорили меня.

И тогда он поцеловал меня, поцеловал долгим и жарким поцелуем, и в течение следующего часа мною владело сладкое пламя наслаждения и радости. Он был опытным и нежным любовником, снова и снова повторял мне, какая я красивая, называя меня своим маленьким ангелом. Когда он нежно гладил меня по щеке или проводил рукой по волосам, я замирала в его объятиях. А когда мы смотрели друг на друга, я не могла оторваться от его голубых глаз, настолько очарована оказалась их прекрасной глубиной, яркостью и бесконечным выражением любви.

Я предприняла кое-какие шаги, чтобы нам никто не мешал до самого вечера. Мы пообедали сладким мороженым с клубникой и паштетом из гусиной печени. Аксель рассказывал о своей жизни, время от времени наклоняясь, чтобы поцеловать меня. Мне нравится слушать, как он рассказывает. Он говорит по-немецки и по-французски очень хорошо, хотя и со смешным шведским акцентом. Голос у него низкий и глубокий, говорит он неторопливо, и вообще все, что делает, он делает неспешно и изящно.

Его отец – видный дворянин в Швеции, советник самого короля. Аксель хочет быть во всем похожим на него. Он обладает многочисленными знаками военной доблести и наградами, и ему уже приходилось участвовать в битвах. Он шутит на этот счет, но я уверена, что на самом деле он очень храбр.

Я не могу думать ни о ком, кроме Акселя. Такое чувство, будто любовь к нему поглотила меня, и я плыву и тону в этом бескрайнем море любви, нежась в его тепле и ласке. Говорят, что любовь между двумя людьми возникает и развивается медленно и постепенно, в течение некоторого времени, и с каждым прожитым годом становится все ярче и сильнее. Какая глупость! Теперь я знаю, что любовь врывается в нашу жизнь подобно шторму или урагану. Она мгновенна и неуправляема. Иногда ее называют любовью с первого взгляда. И больше ничего не имеет значения, все остальное теряет смысл. Разум, ограничения, осуждение – все это смывает на своем пути бурное течение реки под названием «любовь», и ничто – ни мысли или чувства, ни ощущения или сама жизнь – никогда уже не будут прежними.


15 января 1778 года.

Аксель пробудет у нас очень недолго. Он отправляется в Америку с генералом Рокамбо. Они возглавляют экспедиционные войска, чтобы помочь американцам, разгромить британцев, наших злейших врагов. Им предстоит сражаться в совершеннейшей глуши, отражать нападения диких животных. Они будут подвергаться ужасной опасности. Я очень беспокоюсь о нем, но Аксель лишь смеется в ответ, заявляя, что, по его мнению, и Версальский двор – не самое спокойное место на свете.