Лаура Гурк - Тайные желания джентльмена

- Моя мама умерла от родов. Отец был совершенно сломлен. Он всегда хотел, чтобы я была похожа на нее. Копил деньги, чтобы послать меня в школу. Он хотел, чтобы я была утонченная и элегантная, как леди.

- А ты предпочитала лазить по деревьям и научилась играть в крикет?

- Это тебе хорошо известно, - рассмеялась она. - Боюсь, что, если бы не вы с Лоренсом, меня заставили бы носить кружевные переднички и вышивать маргаритки. Мне всегда приходилось бороться против этого и умолять отца научить меня стать шеф-поваром. - Она замолчала, и улыбка сползла с ее лица. - Мне было очень трудно, когда я вернулась домой из Франции, потому что все изменилось. Папа больше не позволял мне помогать ему на кухне, и я не знала, чем заняться. Мне как будто нигде не было места. Я получила образование, как леди, но не была леди, - сказала она. Красивые светло-карие глаза взглянули на него снизу вверх, и в глубине их застыло что-то похожее на боль. - А самое главное, я каким-то образом потеряла вашу дружбу. Я так и не поняла почему.

У него было такое ощущение, будто его ударили кулаком в живот.

- Я даже не подозревал, что причинил тебе такие страдания, - пробормотал он. - Я был занят… Бизнес…

- Понятно.

Он не смотрел на нее, но по ее тону понимал, что она считает его оправдания такими же неубедительными, какими их считает он сам. Ему вдруг захотелось сказать ей правду, но он не смог. Ему всегда было трудно выражать свои чувства. В любом случае джентльмен не говорит о своих плотских желаниях женщине, которая не является его любовницей. К тому же как он мог признаться в своих чувствах к ней, какие были у него тогда, чтобы не обнаружить, что он чувствует то же самое и сегодня?

Она выпрямилась, оттолкнувшись от перил.

- Пора мне возвращаться на кухню. У нас еще масса работы перед завтрашним днем.

Он почувствовал облегчение.

- Да, я понимаю, - сказал он и поклонился. - Всего вам доброго, мисс Мартингейл.

Она присела в реверансе и ушла, а он заставил себя глядеть в противоположном направлении.

Филипп вернулся в свои апартаменты и, закрывая за собой дверь, взглянул на туалетный стол, стоявший в противоположном конце комнаты. Он пересек комнату и открыл один из ящиков. Достав со дна старую коробку для воротничков, он открыл крышку и, развернув несколько слоев пожелтевшей папиросной бумаги, вынул то, хотел достать: сложенный, поблекший кусочек алого шелка с вышитыми белыми маргаритками.

Этот день четырнадцать лет тому назад помнился ему так отчетливо, как будто это случилось вчера. Он видел, как лента выпала из ее волос, и поднял, чтобы отдать, но потом уловил исходящий от нее запах волос Марии и засунул ленту в свой карман. И больше он никогда не думал о том, чтобы возвратить ленту ей, даже тогда, когда узнал, что лента принадлежала ее матери. Даже тогда, когда она и Лоренс целыми днями искали ее. Даже тогда, когда он увидел, как она плачет.

Он медленно поднес ленту к носу. Лента давно уже не пахла ванилью и корицей, но это не имело значения. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чувствуя, как тяжелая сладкая волна его тайной страсти к ней начинает распространяться по всему его телу.

Дверь в его гардеробную открылась, прервав мечтания Филиппа, и он уронил ленту в ящик. В спальню вошел его слуга и, остановившись возле дверей, сказал:

- Ваша ванна готова, милорд.

- Спасибо, Гастон, - ответил он через плечо. - Я сейчас приду.

- Хорошо, сэр, - сказал слуга и, поклонившись, опять исчез в гардеробной.

Филипп снова поднес к носу кусочек шелка, еще раз представив себе сладкий, сдобренный специями запах ее волос, потом аккуратно сложил ленту.

Он хотел было положить ее назад в коробку, чуть помедлил.

Мария была бы рада найти эту ленту даже по прошествии стольких лет.

Филипп потер в пальцах кусочек шелка, загрубевшая кожа большого пальца задела нитки вышивки, и он снова почувствовал угрызения совести. Он понимал, что ленту следует вернуть. Чтобы объяснить, почему лента у него, он что-нибудь соврет. Скажет, что нашел в старом сундуке или еще что-нибудь.

Вынув из нагрудного кармана серебряный футляр для визитных карточек, он засунул ленту за карточки так, чтобы ее не было видно, и положил футляр на туалетный стол.

«Он вернет ленту ей», - сказал он себе, направляясь в гардеробную. Вернет при первом же удобном случае.

Если судить по хаосу, царившему в кухнях Эвермор-Хауса, майский бал маркиза Кейна имел потрясающий успех.

Шум в помещении под лестницей стоял оглушительный: Бушар, его помощники-повара и Мария выкрикивали заказы, подручные поваров громко кричали в ответ, судомойки гремели посудой, лакеи грохотали подносами. Мария даже не слышала звуков музыки, хотя бальный зал находился прямо над их головами.

- Стой-стой! - крикнула она, увидев, как мисс Декстер с подносом в руках мчится к выходу из кухни. Ее подручная остановилась, и Мария аж застонала при виде расположенных рядами на подносе «апельсинов», изготовленных из цельной апельсиновой кожуры, наполненной вместо плода заварным кремом. - Их надо хоть чем-то украсить, мисс Декстер.

- Я и сама это вижу, мадам, но у меня ничего не было под рукой.

Оглядевшись вокруг, Мария схватила миску взбитых сливок, не обращая внимания на протестующие крики специалиста по соусам, который только что закончил взбивать сливки.

- Будет тебе, не бесись, Вильфор! - крикнула она, стараясь перекрыть заряд отборных французских ругательств, брошенных в ее адрес. - Я взобью тебе еще сливок! - Она схватила с рабочего стола ложку. - Поставьте поднос, мисс Декстер, и взбейте сливки для месье Вильфора, пока он не снял с меня голову. А я закончу это и сама отнесу поднос наверх.

- Да, мадам, - сказала мисс Декстер, и поспешила выполнять поручение.

Мария положила немного взбитых сливок на каждый «апельсин», не слушая брань месье Вильфора, который все еще ругал ее на чем свет стоит. Добавив по щепотке засахаренных апельсиновых корок и по засахаренному цветку фиалки к каждому десерту, она схватила поднос и направилась к двери.

- Стоит ли так раздражаться по пустякам, - пробормотала она, спиной открывая дверь. Потом, повернувшись, она закрыла ее за собой ударом пятки и стала подниматься по лестнице для слуг. - Не понимаю, почему французские повара всегда бывают такими обидчивыми.

Поднимаясь по лестнице, она услышала веселую мелодию польки, но даже не задержалась, чтобы взглянуть на танцующих, а продолжила свое шествие по коридору, где ей пришлось не раз распластываться, прижимаясь к стене, чтобы пропустить спешащих в противоположном направлении хорошеньких дебютанток и джентльменов во фраках. Войдя в столовую, где был сервирован ужин, она обошла комнату по периметру, направляясь в противоположный конец, где находился стол с десертами. Она поставила на стол «апельсины» с заварным кремом, забрала оставленные там три пустых подноса и мысленно отметила, какие из десертов требуется пополнить. С подносами в руке она отправилась в обратный путь, но что-то привлекло ее внимание, и она остановилась.

Филипп стоял в окружении своих знакомых и улыбался. Именно его улыбка и привлекла ее внимание. Это была широкая, открытая улыбка, осветившая его обычно строгое лицо, которое вдруг стало таким красивым, что у Марии перехватило дыхание, и она застыла на месте. Прижимая к груди подносы, она удивленно глядела на него, но была потрясена еще сильнее, когда он откинул назад голову и рассмеялся. В тот момент ему что-то оживленно говорила красивая темноволосая женщина в восхитительном шелковом бальном платье небесно-голубого цвета. Это она, догадалась Мария, заставила его смеяться и улыбаться. По необъяснимой причине она вдруг испытала жгучую ревность.

Много лет назад, когда они были детьми, ей время от времени удавалось заставить Филиппа смеяться. Но когда он начал важничать и вести себя так, как будто общение с ней ниже его достоинства, она больше никогда не пыталась его смешить.

Мария сказала себе, что ее ждет работа. Она сказала себе, что ей не следует торчать здесь и попусту тратить время. Однако она просто не могла сдвинуться с места. Она снова взглянула на брюнетку и пришла в отчаяние. Женщина была настоящей красавицей. Мария внимательно вгляделась в ее профиль - грациозный изгиб шеи, бриллианты в волосах, платье, которое, должно быть, стоит целое состояние. Потом она перевела взгляд на свою тускло-коричневую немаркую юбку и белую блузку, заметив пятна на надетом поверх них белом фартуке, и скорчила гримасу. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя более непривлекательной, чем в этот момент.

Она снова взглянула на эту пару и увидела, как Филипп предложил женщине руку, и они направились в бальный зал. Мария судорожно глотнула воздух, особенно остро почувствовав пропасть, разделявшую их.

Пара исчезла в бальном зале, и Мария возобновила свой путь. Теперь, когда играли вальс, в коридоре было гораздо меньше народа, и обратный путь она проделала значительно быстрее, но перед дверью на служебную лестницу снова остановилась, заметив Пруденс.

Пруденс стояла в каких-нибудь десяти футах от нее дальше по коридору рядом со своим мужем герцогом Сен-Сиром. Она выглядела великолепно в бархатном платье цвета красного вина и белых перчатках, с рубиновым колье, украшавшим ее шею. Они разговаривали с другой парой столь же элегантно одетых людей. Наблюдая за Пру, Мария вспомнила те дни, когда они вдвоем снимали квартирку, с трудом выкраивая деньги на ее оплату. В те дни они были неразлучны. Но сейчас, хотя Пруденс всячески старалась не обращать внимания на разделявшую их пропасть в социальном положении, ничто не могло изменить того факта, что ее подруга была теперь герцогиней. Огромное наследство и ее брак с аристократом стали разделившей их непреодолимой пропастью. Они больше не принадлежали к одному классу. Пруденс была приглашена на бал, а Мария бал обслуживала. Она почувствовала себя изолированной и одинокой.