Отложив расческу, она поставила локти на туалетный стол и печально уставилась на свое отражение. Ну почему поцелуй именно Филиппа, а не какого-нибудь другого мужчины был таким волнующим?

Мария снова взялась за расческу. Закончив расчесывать длинные пряди, она заплела их в одну толстую косу. Держа одной рукой концы косы, она открыла другой рукой ящик и достала обрезок муслина, чтобы завязать косу. Однако, заметив ленту из светло-синего шелка, она чуть помедлила. Ленточка была, конечно, хорошенькая, но было бы глупо брать ее, когда впереди работа. Ведь и получаса не пройдет, как она испачкается на кухне, с другой стороны, она так редко в последнее время украшала себя чем-нибудь красивым.

Ей вспомнился отец и то, как он всегда хотел, чтобы она была леди, носила красивые вещи, чтобы нашла себе мужа и проводила время так, как положено леди. Он хотел, чтобы она была такой же, как ее мать, тогда как она всегда хотела быть знаменитым поваром, как он. Уставившись на синий шелк, Мария некоторое время колебалась, потом по совершенно необъяснимой причине вытащила ленту из ящика и завязала ею косу.

Она поднялась со стула и посмотрела на кровать, собираясь ненадолго прилечь, но, проходя мимо окна, выглянула в просвет между неплотно закрытыми шторами и передумала. За окном светило солнце, и она решила, что свежий воздух и солнце скорее взбодрят ее, чем сон.

Надев чистую свежую блузку и юбку из коричневой саржи, она натянула и зашнуровала ботинки. Потом, открыв раздвижные застекленные двери, вышла на балкон.

Это было именно то, что ей требовалось. Она почувствовала теплые лучи солнца на лице, но ветерок бодрил, охлаждая влажные волосы. Она подошла к перилам и оперлась о балюстраду. На балконе в доме напротив жители развели настоящий огород. Она заметила горшочки с чабрецом, шалфеем и эстрагоном.

Неплохо бы и ей это сделать, подумала Мария. Посадить розмарин и шнитт-лук для ее хлеба с травами, дягиль, лаванду, лимонную вербену и фиалки для украшения некоторых изделий. Приятно иметь свежую зелень под рукой.

Слева от нее хлопнула дверь, прервав ее садоводческие размышления. Мария повернула голову и чуть не застонала при виде того самого мужчины, который уже более недели занимал ее мысли и которого она изо всех сил старалась забыть. Он, судя по всему, не заметил ее, потому что направился прямиком к балюстраде, на ходу доставая из кармана сигару. Но, протянув руку к перилам, он взглянул в ее сторону, увидел ее и замер на месте.

Их взгляды встретились, и она ощутила какую-то странную дрожь внизу живота. Он опустил ресницы, и она поняла, что он смотрит на ее губы. В то же мгновение все возбуждение, связанное с тем поцелуем, вернулось и обрушилось на нее с новой силой. Она чуть было не подняла руку, чтобы прикоснуться к затрепетавшим губам, но вовремя опомнилась и засунула руки в карманы юбки.

Она с ужасом поняла, что нервничает. Это было просто смешно, но в тот момент она чувствовала себя неуклюжей и неуверенной в себе пятнадцатилетней девчонкой, а не взрослой женщиной почти тридцати лет от роду.

Неужели он тоже нервничал? Она внимательно вгляделась в его лицо, но не нашла никакого подтверждения этому. Она не могла бы догадаться, что он думает, но даже дураку было ясно, что встрече с ней он не рад.

- Извините меня, - сказал он, сдержанно поклонившись. - Я не хотел нарушать ваше уединение.

Он повернулся, как будто хотел уйти, но, не дав ему сделать этого, она заговорила.

- Не уходите, - крикнула она ему вслед, и ей тут же захотелось откусить себе язык. Несмотря на тот поцелуй, было ясно, как божий день, что ему не хочется находиться рядом с ней. Ей тоже не хотелось находиться рядом с ним. Ведь она пыталась забыть о нем. Да и что, черт возьми, могли они сказать друг другу, если бы он остался? - Я хотела сказать, - добавила она, - что вам не следует уходить из-за меня, милорд. Как цивилизованные люди, мы наверняка сможем урегулировать вопрос о совместном пользовании балконом.

- Хочется надеяться, что это так, - ответил он, хотя по его тону чувствовалось, что он в этом сомневается, но с балкона он не ушел. Он стоял на месте, кажется, целую вечность, потом направился к ней.

Мария смотрела в сторону. Пока он приближался, она изо всех сил старалась изобразить величественное безразличие, но когда он подошел, ее сердце так громко билось в груди, что ей казалось, будто она слышит его удары. Что, черт возьми, с ней происходит?

Он остановился по другую сторону разделявшей их низкой стенки, осмотрел балконы домов, расположенных напротив, и лишь потом заговорил:

- Хорошая погода.

- Да, - сразу же согласилась она, с благодарностью ухватившись за эту тему. - Солнце светит, - сказала она. Тупость этого замечания заставила ее поморщиться, но она почувствовала на себе его взгляд и заставила себя взглянуть на него и добавить: - Приятно немного погреться на солнце.

- Да, вы правы, - согласился он, улыбнувшись, и переключил свое внимание на открывавшийся с балкона вид.

Она сделала то же самое, но, заметив, что он засунул сигару в нагрудный карман пиджака, спросила:

- Разве вы вышли сюда не для того, чтобы покурить?

- Да.

- В таком случае почему вы убираете свою сигару? Я не возражаю, если вы закурите.

- Зато я возражаю. Курить в присутствии леди не принято. Я знаю, что это старомодное понятие. - Он снова взглянул на нее и чуточку вздернул подбородок. - Смейтесь, если хотите.

- Я не буду смеяться, - сказала она и заметила, что эти слова доставили ему явное облегчение. Этот редчайший случай, когда он показал свою уязвимость, обезоружил ее. Обычно Филипп не давал окружающим никакой информации о своих чувствах. - Вы очень внимательны, - сказала озадаченная Мария. - Спасибо.

- Не стоит благодарности, - сказал он и посмотрел в сторону. Краткий момент, когда стала заметна его уязвимость, прошел, как его и не бывало. - Сегодня приятный, довольно крепкий ветерок, - сказал он, возвращаясь к прежней теме их разговора.

Она пробормотала подходящий ответ, но, хотя вежливый разговор о погоде был тем, что принято в данных обстоятельствах, она была слегка разочарована. Этот человек подарил ей самый страстный, самый романтический поцелуй за всю ее жизнь, а когда она увидела его в следующий раз, они говорят о погоде. Она почувствовала себя униженной.

Они говорили о погоде. Великолепно. Приятная, безопасная тема. Филипп почувствовал, как овладевшее им напряжение мало-помалу отпускает его. Такие разговоры, даже если они ведутся с ней, едва ли могут возбуждать.

- Хороший ветер. - Он почувствовал себя обязанным добавить: - Очищает воздух.

- Это правда, - согласилась она, - воздух в Лондоне обычно отвратителен.

Оба снова замолчали, и стало ясно, что требуется другая нейтральная тема разговора. Но пока он пытался придумать новую тему, ветерок донес до него ее запах - запах ванили и корицы, преследовавший его уже много дней. «Боже милосердный, - в каком-то отчаянии думал он, - почему эта женщина всегда пахнет как десерт?» Он почувствовал, что его самоконтроль готов сдать позиции. Усилием воли он постарался восстановить его. - Подготовка к балу идет полным ходом? - поинтересовался он.

- О да. В данный момент мы, конечно, завалены работой, однако все идет гладко.

- Отлично. Больше не было никаких неприятностей с третьей духовкой? - спросил он и, когда она покачала головой, добавил: - Жаль.

- Это почему же?

- Эти маленькие шоколадные штучки с мятой были необычайно вкусны.

Она повернула голову, и ее улыбка поразила его как удар. Он втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Духовка, напомнил он себе. Они говорили о духовке. Он заставил себя вновь заговорить:

- Не хотите ли, чтобы я заменил ее? Я имею в виду духовку? Если пожелаете, я ее заменю.

Она на мгновение задумалась над его предложением, потом сказала:

- Спасибо, но мне кажется, что в этом нет необходимости. Я даже думаю, что совсем неплохо научить своих подручных работать с оборудованием, далеким от идеального.

- Очень разумно. Но если вы передумаете и захотите, чтобы я ее заменил, дайте мне знать.

- Я так и сделаю.

Она повернулась к балюстраде и стала смотреть вдаль, он хотел было сделать то же самое, но его внимание привлекло что-то синее, и он увидел, что лента, которой была завязана ее коса, развязалась и упала на пол позади нее. Ему вдруг вспомнилось, как четырнадцать лет назад она потеряла другую ленту для волос.

- Вы потеряли свою ленту, - сказал он и наклонился над стенкой, чтобы успеть схватить кусочек шелка, пока его не унесло ветром.

- Спасибо, - сказала она и взяла ленту из его рук. - Похоже, что история повторяется, не так ли? - сказала она и снова завязала косу лентой.

Он напрягся, пытаясь сделать вид, что не понимает, о чем она говорит.

- История повторяется? - переспросил он, изобразив на лице удивленную улыбку.

- Я говорю о ленте для волос, которую я потеряла много лет тому назад, - напомнила она. - Алая, она принадлежала моей маме.

- Ах да, - кивнул он, делая вид, что вспомнил. - Та, на которой были вышиты маргаритки.

- Она самая. Моя мама сама вышивала эти маргаритки, поэтому я так расстроилась, когда лента потерялась. Как я жалела, что потеряла ее! Видите ли, мама умерла, когда мне было шесть лет, и лента была одной из немногих вещей, оставшихся у меня после нее. Большую часть ее вещей папа отдал, когда она умерла.

Он почувствовал угрызения совести и заставил себя говорить:

- У нас есть кое-что общее, мисс Мартингейл. Моя мать тоже умерла, когда мне было шесть лет.

- Я совсем не помню свою маму. А вы свою помните?

- Смутно. Помню, что она пела мне. Она умерла от холеры.