– Джон не думает, что это был один из наших людей, – заявил Никки, расхаживая по комнате с энергичной неугомонностью молодого джентльмена, у которого буквально руки чешутся сотворить что-нибудь. – Понимаете, он убежден, что Луи был всего лишь пешкой, исполнителем, поскольку нам о нем ничего не известно, а наши люди довольно наблюдательны и знают больше, чем можно предположить на первый взгляд. Вся штука в том, что за всем этим делом стоит кто-то другой, более важный, и, быть может, даже не один. И как было бы славно, если бы он прибыл сюда собственной персоной!

– Да уж, это точно! А еще лучше то, что он, судя по всему, человек весьма отчаянный, и поэтому не остановится ни перед чем, стремясь добиться своего.

– Вот именно! Особенно если он полагает, что эта бумага находится в нашем распоряжении!

Элинор, не удержавшись, ахнула от страха, но тут на помощь ей пришел здравый смысл, и она робко предположила, что если бы они располагали этим документом, то наверняка уже вернули бы его законным владельцам.

Никки, тщательно обдумав такую мысль, с некоторым разочарованием вынужден был признать, что в словах кузины что-то есть. Но в следующий миг он, вновь приободрившись, сказал:

– Нет, вы только представьте себе, какая запутанная история! Единственный человек, кто знал, где находится документ, уже похоронен, а теперь в его доме живете вы, и поэтому все поиски должны вестись тайно! Чем дольше я раздумываю над этим делом, тем больше убеждаюсь, что они все безнадежно запутали! Им следовало бы попасть в Хайнунз под каким-нибудь благовидным предлогом. Клянусь Юпитером, точно! Надо было послать кого-нибудь к вам под видом слуги, и тогда ему было бы легче легкого обыскать весь особняк!

Мысли ее тут же устремились к двум девушкам, нанятым миссис Барроу, плотнику, присланному заменить сломанные петли и ножки стульев, и даже мальчишке, помогавшему садовнику в его трудах праведных.

Элинор, привстав с кресла, воскликнула:

– Боже милостивый! Ты хочешь сказать, что человек, который работал здесь все утро… или служанки… или…

– Боюсь, что нет, – с сожалением ответил Никки. – Вы ведь имеете в виду Реддича, не так ли? Должен сказать, мысль недурна, но я знаю Реддича всю жизнь. Что же касается служанок, то разве не приходится одна из них племянницей миссис Барроу, а другая – родом из деревни?

– Разумеется! – согласилась девушка, вновь опускаясь в кресло. – Не понимаю, как я могла додуматься до такой глупости! Это все ты виноват, гадкий мальчишка, потому что внушил мне такие ужасные мысли! А теперь, если подумать, мне нечего бояться того, что какой-нибудь зловещий незнакомец явится в Хайнунз, потому что вряд ли человек, на которого работал де Кастр, знает, что твой кузен был всего лишь посредником.

– Это еще почему? – спросил Никки, во все глаза глядя на нее.

– Потому что если бы этот кошмарный тип знал, от кого именно де Кастр получил эти сведения, то сам обратился бы к нему! С какой стати правительство Франции платило бы двум людям, когда вполне могло бы ограничиться и одним? Я уверена, они не стали бы этого делать!

Никки обдумал ее слова.

– В общем, да, – неохотно признал он. – Может быть, вы и правы. Именно поэтому Френсис вынужден действовать в одиночку, чего, готов биться об заклад, ему очень не хочется! Должен сказать, будет чертовски жаль, если Френсис – единственный, с кем нам придется иметь дело!

Юноша продолжал расхаживать по комнате, выдвигая и тут же отбрасывая все новые теории, пока к миссис Шевиот не пришло спасение в лице внушительного и надежного мистера Джона Карлайона, который, обменявшись рукопожатием с хозяйкой, просто предложил Никки немного прогуляться.

– Прогуляться! Не желаю я прогуливаться! – ответил оскорбленный в лучших чувствах Никки.

– Тогда сядь и не мелькай у миссис Шевиот перед глазами. Что сталось с вашим гостем, сударыня?

– Он улегся в постель.

Джон, улыбнувшись, заметил:

– Что ж, мой брат волен говорить, что хочет, но я не думаю, будто нам стоит опасаться Френсиса Шевиота! Надеюсь, вы не позволили себе встревожиться из-за того, что Никки, вне всякого сомнения, уже сообщил вам?

Она уставилась на него с нескрываемой враждебностью.

– Боже милостивый, до чего же вы похожи на своего брата Карлайона! – заметила девушка.

– Похож на Неда? Я? Ничуть не бывало!

– Вы ошибаетесь. Сходство просто потрясающее. Легко могу себе представить, что со мной разговариваете не вы, а он. Насколько глупо с моей стороны было бы позволить себе обеспокоиться таким пустяком, как убийство!

– Моя дорогая миссис Шевиот, ничего даже отдаленно подобного вам не угрожает, поверьте мне! Но я не могу отделаться от ощущения, что вам некомфортно оставаться одной с Шевиотом в вашем доме на ночь, когда он, скорее всего, предпримет попытку завладеть меморандумом.

– Эй! – моментально ощетинился Никки. – Здесь же буду я!

– Да, – безжалостно согласился Джон. – Ты и дальше станешь натыкаться на рыцарские доспехи. Скажите мне, сударыня, быть может, вы хотите, чтобы я приехал сюда? Мне будет вполне удобно переночевать, скажем, на диване в этой самой комнате. Я бы приказал старому Барроу самому нести караул, если бы мы не решили, что должны держать слуг в неведении относительно происходящего и наших подозрений.

Элинор поблагодарила его, но, немного поразмыслив, отклонила предложение Джона, сказав, что вполне доверяет Никки и Баунсеру, который проникся такой неприязнью к Френсису, что начинал лаять, едва завидев его, и уж наверняка поднял бы на ноги весь дом, стоило Шевиоту хотя бы попытаться выскользнуть из своей спальни посреди ночи. Заслышав собственное имя, Баунсер сонно приоткрыл глаза и пару раз вяло стукнул хвостом по полу.

– Да, – с благодарностью подхватил Никки, – если я привяжу его у подножия лестницы, после того как Френсис отправится к себе, можно не опасаться, что он даст ему отравленного мяса, поскольку просто не сможет подойти к Баунсеру достаточно близко. Мой пес поднимет весь дом на ноги еще до того, как Френсис успеет приблизиться к верхней площадке лестницы.

– Что ж, сударыня, думаю, будет лучше, если вы не станете придавать чрезмерного значения подозрениям, которые вполне могут оказаться безосновательными, – сказал Джон. – И впрямь, здраво поразмыслив, я сам с трудом верю, что мы не гоняемся за химерами.

Подобное обескураживающее заявление, естественно, не могло понравиться Никки, который тут же вступил с братом в ожесточенную перепалку. Но когда за несколько минут до того, как было объявлено, что ужин подан, из своей комнаты вниз сошел Френсис, его вид, казалось, лишь подтверждал прозаические умозаключения Джона. Облаченный с ног до головы в черное, с ослепительно-белым носовым платком, имевшим траурную кайму, что лишь подчеркивало мрачную торжественность его наряда, Шевиот казался человеком, совершенно убитым горем. Поэтому заподозрить его в двуличии не представлялось возможным. Очевидно, Френсиса всецело занимали только две вещи: смерть друга и собственная простуда, и невозможно было определить, какая из напастей представлялась ему более серьезной. Стоило Шевиоту вспомнить о де Кастре, как он погружался в молчание, перемежаемое тяжкими вздохами; говорить за столом он, однако, предпочитал главным образом о своем больном горле, выражая надежду, что ангина не окажется фолликулярной. Шевиот едва прикоснулся к пирогу с мясом, съел ложечку миндального крема и со скорбной улыбкой отказался от обжаренных гренков с сыром. Никки, в глубине души питавший надежду разоблачить кузена, рассказал ему о потайной лестнице, но, поскольку эту историю Френсис выслушал, непритворно содрогнувшись и немедленно попросив миссис Шевиот отдать распоряжение заколотить столь нежеланное архитектурное излишество, нельзя сказать, чтобы юноша преуспел в своих устремлениях. Упоминание бумаг Евстасия Шевиота тоже не принесло желаемого успеха. Френсис заявил: он не сомневается в том, что они в полном беспорядке, умоляя всех не рассчитывать на его помощь в улучшении положения дел.

– Я начисто лишен деловой хватки, мой мальчик! Твой досточтимый брат прекрасно обойдется без меня. Я очень рад тому, что исполнителем последней воли бедного Евстасия является именно Карлайон, а не я лично!

Когда гости собрались после ужина в гостиной, Шевиот вскоре обнаружил в ней сквозняк и указал Никки точное место, где тот должен поставить для защиты симпатичную, украшенную ручной вышивкой ширму. Впрочем, это ему не помогло и, рассыпавшись в извинениях перед Элинор, он попросил Никки позвать на помощь Кроули.

– Потому что, если мне суждено простудиться, я застряну в Хайнунз не меньше чем на месяц, – искренне признался Френсис. – И мысль о том, что этим я причиню миссис Шевиот подобные неудобства, чрезвычайно меня беспокоит.

Элинор оставалось лишь надеяться, что по выражению ее лица нельзя догадаться о том, что она полностью разделяет его страхи. Мисс Бекклз тут же предложила ему панацею от хворей, а явившийся на зов Кроули накинул хозяину на плечи плащ и пообещал приготовить ему горячую ванну для ног с горчицей, когда он будет отправляться в постель. Вскоре Френсис так и сделал, отчего после его ухода Никки не выдержал и воскликнул:

– Ничтожный тип! По-моему, он еще хуже Евстасия, и это его я должен бояться?

Даже мисс Бекклз отказалась от мысли вновь связать бельевой веревкой ручки дверей спален Шевиота и Никки. Баунсера посадили на привязь у нижней ступеньки лестницы и предоставили коврик, чтобы он улегся на нем. Но из этого ничего не вышло, поскольку привыкший к свободе передвижения верный пес, оказавшись не в силах порвать столь непривычные путы, поднял такой лай, что Никки пришлось отвязать его.

После этого на дом снизошла тишина, которую лишь утром нарушили звон совков для мусора и стук щеток, означавшие, что слуги вновь принялись за работу.

Не успела Элинор встать из-за стола после завтрака, как перед ней предстал Кроули с весьма унылым выражением на постной физиономии и, скорбно уведомив ее о том, что его хозяину нездоровится, попросил вызвать к нему доктора. Она пообещала немедленно отправить записку к доктору Гринлоу и выразила надежду, что мистер Шевиот сможет воздать должное завтраку.